Военная тайна - Лев Шенин

За пять лет до этого он женился на молодой актрисе одного из маленьких московских театров, но года через два узнал, что жена обманывает его. Они разошлись, и Леонтьев с головой погрузился в свою работу, утопив в ней свое горе.

В институте он сразу окунулся в давно знакомую, родную атмосферу. Инженеры и лаборанты, работавшие под руководством Леонтьева, встретили его с радостью и поспешили доложить, что все оставленные им задания выполнены в установленные сроки.

Проходя в кабинет директора мимо вестибюля, Леонтьев заметил траурное объявление, вывешенное на доске приказов. Местком института с прискорбием извещал сотрудников о внезапной смерти вахтера товарища Голубцов а и о том, что его похороны состоятся на следующий день.

Леонтьев сразу вспомнил этого добродушного старичка, который не раз приходил к нему в кабинет и с трогательной непосредственностью справлялся о здоровье, настроении и делах. Леонтьев угощал старого чапаевца папиросами и отвечал, что со здоровьем все обстоит благополучно, настроение бодрое, а дела полегоньку двигаются.

— Я потому о делах справляюсь, — неизменно вставлял Петрович, — что сами видите — много врагов у нашего рабочего государства: не по душе, вишь, дьяволам, что мы сами своей жизни хозяева и уж до коммунизма малость какая осталась, так вот, на случай чего, надо кой-что и про запас иметь… Одним словом, по вашей части…

И он добродушно, но с оттенком почтительности чуть хлопал конструктора по животу и с непременным восклицанием «Башка! Душа радуется!» уходил из кабинета.

Завхоз института, тоже вышедший в вестибюль, поздоровался с Леонтьевым и на его вопрос, что же случилось с Петровичем, ответил, что Голубцов накануне утром сдал дежурство и случайно попал под грузовую машину, которая раздавила его.

— Жалко, хороший был старик, — с искренним вздохом закончил завхоз, — службист, и свой в доску… Да тут он еще ночью взволновался, вот и попал под машину…

— А что же его взволновало? — спросил Леонтьев.

— Это уж вам пусть директор скажет, — загадочно произнес завхоз. — Извините, тороплюсь…

И сразу исчез.

Леонтьев прошел к директору, который очень ему обрадовался и, закрыв дверь кабинета и сказав секретарше, чтобы его ни с кем не соединяли по телефону, сел рядом с Леонтьевым на диван и стал молча набивать трубку. Он был чем-то встревожен.

— Что случилось, Игорь Иванович? — спросил Леонтьев, почуяв недоброе.

— Сам не пойму! — развел руками директор. — Вот расскажу все по секрету, никто, кроме вас, об этом не должен знать…

И, пуская клубы дыма, рассказал, что накануне днем он был вызван в следственные органы, где ему предъявили фотоснимки секретных чертежей и расчетов нового орудия Леонтьева.

— Что? — вскочил Леонтьев, побледнев как полотно. — Не может быть!..

— И я так думал, — произнес директор, — пока своими глазами не увидел эти фотоснимки. Главное, все переснятые документы, по справке нашего спецотдела, хранились в вашем сейфе, и он был заперт и опечатан…

— В том-то и дело! — вскричал Леонтьев.

— Но факт остается фактом, — продолжал директор, — документы сфотографированы, я сам, своими глазами, видел тридцать шесть снимков — целую пленку… Но вы не волнуйтесь, — добавил он, заметив, что у Леонтьева исказилось лицо.

— Но как же это случилось?! — горячо воскликнул Леонтьев, — ведь это же… Это просто необъяснимо… У нас в институте вскрыли сейф!..

— В том-то и дело, что никто его не вскрыл, — сказал директор, волнуясь не меньше Леонтьева. — И сейф и сургучная печать были в полном порядке…

— Час от часу не легче! — почти закричал Леонтьев. — Как же в таком случае сфотографировали документы? Кто их сфотографировал?

— Дело в том, — разъяснил директор, — что сейф, оказывается, кто-то открывал. Вчера, после того как я опознал фотографии, сюда приехали со мной следователь и эксперты. Это было уже поздно, когда никого из работников института, кроме дежурных вахтеров, не было. Мы вызвали начальника нашего спецотдела, он достал сургучную печать и ключ от вашего сейфа, которые вы ему сдали перед отъездом в командировку.

— Совершенно верно, — сказал Леонтьев.

— Правильно. Одним словом, сделали новый оттиск сургучной печати и под сильной лупой сравнили его с печатью, которая была на сейфе. Показалось, что есть какая-то крохотная разница. Тогда оба оттиска сфотографировали каким-то особым аппаратом, сильно увеличили снимки, и выяснилось, что ваш сейф опечатан поддельной печатью, хотя и сделан» ной весьма искусно. Но при тщательном сопоставлении обнаружились некоторые несоответствия, главным образом в глубине вырезанного шрифта. Тут уж взялись за ваш сейф основательно. Под микроскопом исследовали ключевину замка и обнаружили мельчайшие пылинки, точнее, крошки какой-то массы. Короче говоря, химическая экспертиза установила, что в ключевину замка вводился для слепка специальный пластилин… Вот каким образом появились поддельный ключ и поддельная печать…

Леонтьев слушал рассказ директора с понятным волнением честного человека, неожиданно столкнувшегося со страшным преступлением, направленным не только лично против него, но я против его Родины.

Он не мог представить себе, что кто-то мог помогать врагу здесь, в этих стенах, в этом коллективе, сплоченном общей многолетней работой, коллективе, который он сам в значительной мере создал и которым в глубине души гордился?

Естественно, что в свете этих новостей Леонтьев даже забыл спросить директора об обстоятельствах гибели Петровича, на которые ему глухо намекнул завхоз.

А между тем гибель Голубцова и события, о которых говорил директор, имели прямую связь.

Дело в том, что Голубцов, с которым Крашке внезапно прекратил всякую связь, ломал себе голову, чем это объяснить, и строил самые фантастические предположения по этому поводу. Его взволновал не столько факт непонятного исчезновения господина Крашке, сколько страх перед возможным разоблачением. Он потерял сон, и если на короткое время забывался, то просыпался от кошмаров, которые ему все время мерещились. То ему чудился шум машины, подъехавшей ночью к его дому (приехали, дескать, за ним!), то скрип шагов под его окнами, то стук в дверь…

Выходя из дому и направляясь в институт, или возвращаясь из института домой, «король бубен» все время оглядывался, озирался, вздрагивал — в каждом прохожем ему мерещился человек, следящий за ним.

Цепкий животный страх не отпускал его ни на минуту, не давал передышки, Голубцов не мог ни о чем спокойно думать, есть, дышать. В короткий срок «король бубен» страшно осунулся, нервные и сердечные приступы все чаще одолевали его, он давно уже не пел «Ты сидишь у камина и смотришь с тоской», не раскладывал по вечерам свой любимый пасьянс «Могила Наполеона», напиваясь в полном одиночестве в своей грязной берлоге, которую он перестал подметать. Но даже водка не могла осилить этот колючий ужас, этот затянувшийся кошмар…

Что делать, как спастись, куда бежать?.. И разве можно убежать от самого себя?

Так ожидание расплаты для предателя не менее страшно, чем сама расплата.

Накануне своей гибели «король бубен» пришел на ночное дежурство все в том же душевном состоянии. Уже после полуночи к подъезду института подъехала машина, из которой вышли директор и трое в штатском, которых он никогда не видал.

Дрожащими руками Голубцов отворил им дверь, и они пошли наверх в кабинет Леонтьева. Минут через двадцать, видимо, по их вызову, приехал и начальник спецотдела института.

«Король бубен» почувствовал начало очередного приступа и принял сразу две таблетки нитроглицерина. Сердце немного отошло, и, сняв туфли, Голубцов тихо прокрался на второй этаж и заглянул в замочную скважину двери, ведущей в кабинет Леонтьева.

Все было ясно: люди, пришедшие с директором, рассматривали в лупу замок того самого сейфа, из которого он в первомайские дни извлек чертежи и потом сфотографировал их, как его обучил этот проклятый немец с моноклем!

Значит, все раскрыто, и не сегодня-завтра придет конец!

Уже на рассвете ночные посетители и директор уехали, а начальник спецотдела прошел к себе…

«Король бубен» окончательно решил — хватит!..

И, выйдя на улицу, бросился под колеса мчавшейся пятитонки.

Когда приехала карета «Скорой помощи», «король бубен» был уже мертв.

Так выпала из колоды гитлеровской разведки еще одна карта.

7. СЛЕДОВАТЕЛЬ ЛАРЦЕВ

Старший следователь Ларцев, которому было поручено расследование по поводу пленки со снимками секретных чертежей и формул нового орудия, сконструированного Леонтьевым, имел многолетний опыт следственной работы в советской контрразведке.