Катя, Катенька, Катрин - Алена Сантарова

Эту ужасающую сумку она бросила под пианино, раскрыла ноты и начала бренчать: «Как пре-кра-сна от-чиз-на моя».

Повторила раз, другой, третий. Мамина голова просунулась в дверь:

— Хорошо, Катя! Играй!

Катенька осторожно, без лишнего шума, сунула руку в сумку. Раз! И рядом с нотами появилась книга.

Пальцы на клавиатуре горячо воспевали красоты отчизны.

Катенька сосредоточенно читала, слегка шевеля губами.

Через добрых полчаса в коридоре послышались шаги. Мама вышла из своей комнаты. Книга исчезла, и Катя уставилась в ноты.

— Ты играешь все одно и то же, Катя! — послышалось из-за дверей.

— Да, но это трудный пассаж! — слабо защищалась пианистка. — Вот здесь: «Там не бывает грусти, скуки, там песня весело звучит…»

— Разреши взглянуть!

Мамочка села к пианино и не слишком артистично, но точно сыграла всю песню. Такова была пани Томсова: холодная, точная, безупречная, без улыбки и нежности. Она содержала в порядке дом, чистила и мыла, играла на пианино. Все так, как положено. Не хуже, не лучше.

Она взглянула на часики, которые висели у нее на шее на длинной цепочке и засовывались в маленький кармашек, вшитый в пояс платья.

— Четверть четвертого! Катя, быстро кофе!

Катя взяла в руки поднос с двумя фарфоровыми чашечками. Кофе был не слишком крепким, не слишком сладким и не слишком горячим. Таким, как надо.

Сзади у садовой стены была беседка, скрывающая в прохладе стол с двумя скамеечками. На столе были разложены книги и тетради, над которыми склонились учитель Томса и его сын Благослав.

И отец и сын выглядели уставшими.

— Вот вам кофе! — сказала Катя и поставила поднос. — Чем вы сегодня занимались?

Благоуш махнул рукой: «Да ну!» — и быстро — а вдруг отец передумает? — закрыл книжки.

Катенька стояла у входа и ждала, пока чашечки опустеют.

Благоуш допил кофе и, громко позвякивая ложечкой, собрал со дна всю гущу. Потом с шумом поставил чашечку на место. Кашлянул. Никакого впечатления. Отец смотрел поверх его головы и чему-то улыбался, будто вдалеке видел нечто прекрасное.

— Папа, можно…

— Да, да, беги! — ответил отец, словно выходя из какого-то забытья.

Катенька шепотом предложила брату отнести его книги домой.

— Бери, — согласился Благослав и стопочкой сложил все тетради и учебники на поднос.

— Поблагодари сестру, — строже, чем обычно, сказал пан Томса.

«Наверное, он говорит так потому, — подумала про себя Катенька, — что исчезло то прекрасное, что он видел».

Благоуш выскочил из беседки. Катя медленно направилась к дому, осторожно неся на подносе чашечки и книги.

Худые ноги, высокие ботинки со шнуровкой, безвкусное платье, до которого она (по словам домашней портнихи пани Чижковой) только теперь должна была дорасти, черный школьный фартук, широкий рот, глаза как фиалки…

Отец печально улыбался ей вслед. Да, теперь вдалеке он не видел вообще ничего прекрасного.

Катенька вымыла посуду и исчезла там, где пахло сеном и яблоками. В маленькой комнатке вполне хватало света для чтения. Она облюбовала это место уже давно. В прошлом году с раскрытыми от удивления глазами она прочитала толстый роман «Тайна замка Гасгамельского», захватил ее и роман «Три мушкетера»; она вздыхала, узнавая о любовных похождениях и тайнах «Подруг пансионата». И там она мечтала.

Забравшись в уголок у окна, она предавалась мечтам, в которых перед ней открывались двери университетов и больших библиотек. Мысли о том, что она станет студенткой, не покидали ее не только в тишине этой комнатки, но и во время вышивания, и даже когда вытирала пыль или мыла посуду — то есть всегда и везде.

В те времена считалось чем-то необычным, даже экстравагантным: девушка из маленького городка — и вдруг решила учиться, как юноша! Но Катя Томсова очень хотела быть похожей на тех молодых женщин, которые, не обращая внимания на насмешки и всевозможные препятствия, получали в тогдашней Австро-Венгрии высшее образование.

У нее была коробочка, сделанная из старых открыток, сшитых цветным сутажом, и в ней она хранила вырезки из газет. В одной из вырезок сообщалось, как Анна Гонзакова и ее подруги-коллеги прокладывали пути тем студенткам, которые пришли учиться после них. Вначале они посещали университет как вольнослушательницы, у которых не было никаких прав, кроме одного: тихо сидеть и слушать лекции. Конечно, с благосклонного разрешения отдельных профессоров. Этим девушкам не надо было сдавать экзамены, они не получали свидетельств, дипломов, даже подтверждений, что прослушали курс лекций. Кое-кто даже смеялся над ними. Художники-юмористы изображали их на страницах иллюстрированных журналов, комики в театрах и на эстраде пели куплеты об ученых женщинах, старые набожные бабки плевали в их сторону, ворча им вслед: «Уж лучше бы надели брюки!» Да, девушка в брюках — это было нечто ужасное!

Такие девушки-«студентки» не часто встречали сочувствие и среди своих университетских коллег. Некоторые из них даже восставали: они не желали, чтобы на лекциях присутствовали женщины. Им казалось, что это снижает научный уровень лекций. Другим казалось, что «студентки» оскорбляют честь их будущих жен, сестер и матерей.

Только первый год нового, двадцатого столетия узаконил учебу женщин в университетах. Начиная с этого года девушки могли записываться в качестве слушательниц на медицинские и философские факультеты, сдавать экзамены, получать ученые звания. У них появилась реальная надежда получить приличное место после окончания университета, потому что раньше…

Об этом Катенька читала затаив дыхание и со слезами на глазах. Это была история двух первых чешек, получивших звание врачей. Их путь был тяжел и тернист и не привел, как в сказке, к счастливому концу. Анна Байерова и Богуслава Кецкова были способные, прилежные и настойчивые студентки. Они закончили университет в Швейцарии, где на двадцать лет раньше, чем в Праге и Вене, женщинам была предоставлена возможность учиться. Они сдали экзамены и стали врачами. Это была первая победа. Прогрессивное общество приветствовало их восторженными статьями и речами, но должностные лица пожимали плечами: мы не доверяем ученым женщинам, мы боимся предоставлять им места в больницах, мы не можем дать разрешение на их медицинскую практику. Так и пришлось им обеим уехать в далекую Боснию, чтобы лечить там магометанских женщин, религия которых запрещала им обращаться к помощи врачей-мужчин.

Обо всем этом Катенька прочитала в журнале, который приходил из Праги на имя отца, директора школы.

С того года сообщения о женщинах-студентках появлялись все чаще и чаще. К первым женщинам-врачам Байеровой и Кецковой добавилось новое имя — доктор Анна Гонзакова, а затем — имена ее коллег: Маховой, Возабовой, Пейгровой… Их было десять. Шел 1906 год, и Катенька была твердо уверена, что через десять лет в конце этого списка будет стоять и ее имя — имя Катержины Томсовой. Доктор Катержина Томсова.

Однажды, когда лето было уже в разгаре и стояли знойные дни, она снова спряталась в каморке у окна, в холодке с запахом прошлогодних яблок.

Во влажной полутьме садовой беседки ученик с трудом отвечал на вопросы учителя, своего отца.

— Не знаешь? Молчишь? Снова не можешь ответить? — спрашивал отец, глядя на сына не зло, а печально и устало. — Не выдержишь экзамен, Благослав. Опозоришь и опечалишь своих родителей. А ведь мы многого ждали от тебя.

Благоуш не слушал. Он чесал одной ногой другую и смотрел, как по деревянному полу бегают муравьи. «Кусаются, бродяги! — думал он. — Кусаются и ищут сладкое. Наверное, оно здесь есть». Он никак не мог сосредоточиться и ответить на вопрос отца, потому что мысли его были заняты муравьями и сладким.

— Беги! — сказал отец.

Но мальчик не знал, куда. Он смотрел смущенно и глупо, как только что вылупившийся из яйца птенец.

— Куда бежать?

— Беги и принеси учебник латинского языка.

«Ко всем мучениям еще и это!» — с грустью подумал Благоуш.

Отец начал учить его латыни в надежде на то, что если он поступит в гимназию, то осенью ему будет легче учиться, так как он будет уже подготовлен. Благоуш с неохотой побежал за учебником, но очень скоро вернулся.

— Там нет! Учебника по латыни там нет!

— Ты знаешь, что за ложь и бесчестность я строго наказываю? — спросил отец и еще раз повторил: — Беги и принеси учебник латинского языка.

Мальчик пошел, но, сделав несколько шагов, вернулся обратно.

— Папа, не сердитесь, но учебника там действительно нет!

— Ты хочешь сказать, что книгу ты потерял?

Отец уже явно повышал голос.

Благоуш наклонил голову и заметил, что муравьи облепляют клубнику. В глазах у него засветились злые огоньки.

— Нет, я ее не терял… Ее взяла Катя!