Горец I - Кристофер Макнамара

Первый вдох был коротким. Пламя обожгло внутренности — казалось, что воздух хлынул в легкие из кузнечного горна. Сердце бешено колотилось, готовое в любую минуту вырваться из груди. Новый вдох вызвал лишь приступ клокочущего кашля, выбрасывавшего из трахей остатки морской воды.

Еле шевеля языком Конан произнес:

— Это невозможно. Это какие-то дьяволовы дела…

Что-то холодное и скользкое проползло по бедру и упало на камни. Две небольшие рыбешки выпали из-под килта.

— Ты сейчас похож на трубадура, Мак-Лауд, — Рамирес хохотал, как ребенок, с трудом переживая душащие приступы хохота и утирая рукавом набегающие слезы.

— Что ты ржешь, как необъезженный жеребец, — возмутился шотландец, косясь на лежащий на бревне меч. — Я не вижу здесь ничего смешного. Ты — пособник Люцифера. Так? Ты ему помогаешь?

— Господи! — пытаясь отдышаться, протянул Рамирес. Я помогаю одному идиоту-шотландцу Мак-Лауду. Пытаюсь ему объяснить и доказать, что он не умеет умирать. Пойми ты, дубина, что ты не сможешь этого сделать, как, впрочем, и убить меня!

— Я ненавижу тебя!

Конан схватил меч и приставил его к груди Рамиреса.

— Великолепно, — испанец скептически посмотрел на дрожащий кончик клейморы, которая внезапно, повинуясь его быстрому движению, закувыркалась в воздухе, сверкая на солнце. — Это просто прекрасное начало. Раздевайся.

Рамирес расстегнул застежки на своем камзоле и, подняв с земли суковатую палку, подвесил его прямо над пламенем. Конан некоторое время стоял в раздумье, глядя, как мокрый бархат исходит белыми облаками пара.

Солнце постепенно скатывалось в море. Ветер стал прохладней. Сообразив, наконец, что замерзает, Конан сбросил одежду и присел возле костра, хлопая себя по синеющим плечам непослушными ладонями. Испанец одел уже успевший просохнуть наряд и повесил сушиться обмундирование Мак-Лауда, а затем, вынув из лодки свой странный павлиний плащ, накинул его на плечи Конана.

— Быть бессмертным, — поучительно заметил он, — это совершенно не значит, что холод никогда не застанет тебя врасплох. Надо все-таки заботиться о своей персоне. Иначе можно попасть в затруднительное положение.

Подняв с земли сумку, Рамирес извлек из нее небольшую глиняную бутылочку, плотно закупоренную пробкой. Распечатав сосуд, он поднес узкое горлышко к своему длинному носу и, вдохнув аромат напитка, протянул бутылочку Конану. Тот взял и тоже понюхал горлышко.

В нос ударил резкий запах спирта и горькой полыни. Конан поморщился, возвращая бутылочку, но испанец остановил его руку, подталкивая ее к лицу.

— Пей, дурья твоя башка!

Сам не понимая почему, Конан послушался и сделал большой глоток из глиняной посудины. Обжигающий комок, прокатившийся по горлу в пищевод, был похож на проглоченную каплю расплавленного олова. Небо и глотка горели огнем, но зато в груди и животе было тепло. Слезы брызнули из глаз Мак-Лауда. Подскочив на месте, он бросился к воде, делая судорожные глотки и тут же отплевываясь от мерзкого и соленого морского питья.

Рамирес чуть не упал с коряги от хохота.

— Что ты мне подсунул? — пытаясь отдышаться, прохрипел Конан.

Во рту все еще оставался горьковатый привкус полыни, но огонь внутри погас и осталось только приятное тепло, расходящееся от желудка во все стороны.

— Боже мой-ой-ой! — Рамиреса смех сворачивал буквально в три погибели. — Ты решил, что я тебя отравил?! Ха-ха-ха! Господи, какой болван! Это абсент — спирт с полынью. Очень хорошо греет — как снаружи, так и изнутри.

— Спирт?! — Конан бросил недоверчивый взгляд на валявшуюся на гравии и уже бережно закрытую пробочкой бутылочку. — Это гораздо крепче эля. От этой штуки пьянеешь, как от большого кувшина разом.

— Да, — Рамирес кивнул, — только это скорее не выпивка, а лекарство.

— Послушай, — Конан завернулся в плащ Рамиреса и сел рядом. — Объясни мне. Ведь я же не настолько глуп, чтобы не понять того, что произошло сегодня. То есть я, конечно, мало что понял, но…

Испанец подбросил в костер большую охапку мелких веток и сухих водорослей, пристально всматриваясь в разгорающееся с новой силой пламя.

— Почему встает солнце? Почему звезды — это только дырочки в покрывале ночи? Никто этого не знает, Мак-Лауд. Известно только, что ты другой. А я — такой же, как и ты. Люди будут ненавидеть тебя, стараться изгнать, как твои родственники изгнали тебя из твоей деревни. Но этого можно избежать, если ты научишься скрывать свои способности, свою силу. Скрывать все. До тех пор, пока мы не соберемся все вместе.

Рамирес умолк, продолжая смотреть на алые языки пламени.

— Кто я? Кто — все вместе? — Конан озадаченно насупился.

— Таких, как мы с тобой, осталось совсем немного. И с каждым годом нас становится все меньше и меньше. Мы разбросаны по всему бескрайнему миру, но мы соберемся в один великий день и соединимся все вместе в одно.

— Но как мы узнаем друг друга?

— Так же, как я узнал тебя. Мы просто ощутим тягу друг к другу, где бы мы ни находились. И закончим битву, которую ведем с тех пор как родился этот мир.

— А против кого мы должны воевать?

— Наступит время, и ты сам все узнаешь. Ты увидишь лицо того, кто придет за тобой. Но пока я должен выполнить свой долг перед тобой. Научить тебя драться. И драться достойно. И иметь возможность противостоять всем трудностям, подстерегающим тебя в течение твоего бессмертия.

— И ты только ради этого нашел меня?

Недоверие и сомнения вновь охватили Конана.

— Да! — Рамирес кивнул. — Я пришел учить тебя, потому что ты — еще одна надежда на будущее. На то будущее, которое наступит после бессмертия.

— Так чего же ты ждешь?

— Я жду того момента, когда ты поймешь, кто ты, и захочешь идти по предначертанному тебе пути.

— Ты говоришь какими-то загадками, — задумчиво произнес Мак-Лауд. — Какая разница, хочу я или нет, если этот путь мне предначертан?

— Разве можно встретить кого-нибудь на дороге, если никогда не выходишь из дома? Ты должен захотеть стать тем, кем должен стать.

— Должен — значит, хочу, — неуверенно сказал Конан.

— Нет, — вздохнул Рамирес и покачал головой. — Не то.

— А что же тогда?

— Только «да» или «нет». И если «да», то не потому, что неудобно сказать «нет». И я не могу принять решение за тебя. Ну да ладно… Это не главное.

— Слушай, только что ты сказал, что это главное, а теперь…

— А теперь все будет, как будет. Твое решение само найдет тебя.

Уже почти стемнело. Рамирес поднял голову и, посмотрев на звезды, сказал:

— Одевайся и пойдем.

Он забросал костер мелкой галькой и песком и направился к лодке.

Еще во сне Конан услышал нервное похрапывание лошадей, подведенных Рамиресом к самому окну. Открыв тяжелые веки, он приподнялся на локте и осмотрел погруженную во мрак комнату. Уткнувшись носом в меховую накидку, Герда крепко спала.

Быстро вынырнув из-под овечьей шкуры, служившей одеялом, Конан натянул на ноги еще сырые после вчерашнего путешествия под водой сапоги и, коснувшись губами нежной щеки Герды, выбрался через окно на холодный утренний воздух.

— Ты очень много спишь, Мак-Лауд, — сердито заметил Рамирес. — Не я должен будить тебя, а ты сам обязан чувствовать приближение рассвета. Так, как это делают птицы, пробуждающиеся еще до того, как первые лучи солнца покажутся над горизонтом. Ни разу они не ошиблись и не проспали, и ты должен научиться этому.

— Я попытаюсь, — кивнул Конан, забрасывая ногу в стремя.

Рамирес взмахнул арапником, ударяя по кисти руки, вцепившейся в седло. Конан испуганно отпрянул, еле удерживая равновесие на одной ноге.

— Ты что? С ума сошел?

— Твой конь ускакал, Мак-Лауд, — пояснил Рамирес, собирая поводья его коня. — Раньше вставай. Тебе явно вреден комфорт. Сегодня ты будешь сопровождать меня пешком.

— Что? — Конан начал звереть.

— Ты что, настолько ослаб, что легкая пробежка утром тебе не под силу? — ехидно спросил Рамирес.

— Мак-Лауд ничего не боится! — гордо ответил шотландец.

— Тогда вперед!

…Береговая полоса белоснежного кварцевого песка кончилась. Испанец поднял на дыбы разгоряченного коня и, изящно осадив его, спрыгнул на землю. Конан, шатающийся из стороны в сторону с широко открытым ртом, опустился на колени, пытаясь перевести дух. Воздух с надсадным хрипом вырывался из его груди. Рамирес протянул ему меч:

— Защищайся, воин!

Взяв свое оружие и крепко сцепив зубы, Конан поднялся на ноги. Обрушившийся на него шквал резких ударов заставил его начать обороняться. Отразив серию выпадов Рамиреса, он сделал бросок вперед, стараясь достать противника. Изогнутое лезвие катаны Рамиреса змеей обогнуло сталь клейморы и уперлось в тяжело прыгающий кадык Конана.

— Знаешь, почему ты проиграл? — убирая оружие, спросил Рамирес. — Потому что ты разозлился. Никогда не злись.