Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВОИН

СРЕДОТОЧИЕ

В далекие времена, до Войны в Небесах, случилось так, что честолюбивые замыслы Ультанаша и воля Эльданеша вступили в противоречие. Эльданеш был величайшим из эльдаров, и не терпел никаких разногласий. Ультанаш, не удержавшись, рассказал о своих желаниях, и Эльданеш прогнал своего друга и выслал его в пустыню. Притомившись от своих споров с Эльданешем, Ультанаш уселся на скалу. Долго сидел он, размышляя о несправедливости, царившей во вселенной, и позоре, который навлек на него Эльданеш. Увидев Ультанаша в таком смятении, бог войны Кхаин учуял благоприятную возможность для того, чтобы посеять раздор. Отломив кончик одного из своих железных пальцев, он бросил его в тень под скалой, где этот кончик превратился в скорпиона. Выскользнув из тьмы, этот скорпион ужалил Ультанаша в руку. Яд отравил Ультанаша, и он корчился от боли в песках бессчетные дни и ночи, сгорая в лихорадке. И все же Ультанаш был могуч, и со временем одолел яд, и лихорадка прошла. Очнувшись от своих мучительных, порожденных ядом снов, Ультанаш обнаружил, что успокоился. Он выжил сам, без всякой помощи от Эльданеша. Ультанаш осознал, что у него самого достаточно сил, и он больше не нуждается в защите Эльданеша. Так был основан Дом Ультанаша, и начался раздор среди эльдаров.

Корландриль вновь напомнил себе, что, следуя Путем Воина, он облегчит свои мучения. В то же время он признал, что не вполне понимает, как именно стояние на одной ноге в болоте приведет к этой перемене. Кенайнат, сняв свои доспехи и облачившись в облегающий, бледно-зеленый с золотисто-желтым комбинезон, сидел на корточках на ветке над ним. Или, по крайней мере, Корландриль полагал, что экзарх все наблюдает за ним: когда в последний раз он поднял взгляд, чтобы убедиться в этом, то получил суровое предупреждение от хозяина храма. Корландриль смотрел прямо перед собой, уставившись на нарост на склонившемся стволе дерева в дальнем конце озерца.

Будущий воин тщательно следил за своей позой, четко контролируя каждый мускул, чтобы ни на мгновение не утратить равновесия. Он стоял на левой ноге, пальцы которой утопали в грязи, наклонившись как можно дальше вперед — на грани падения, подняв одну руку перед горлом в защитной позиции, а другую — вытянув назад, чтобы компенсировать наклон вперед.

Шел седьмой день его обучения, и Кенайнат был единственным эльдаром, которого он видел за это время. Не было никаких признаков присутствия ни Элиссанадрин, ни других Жалящих Скорпионов. Все семь суток — а Корландриль был убежден, что продолжительность суток здесь больше, чем на всем остальном Алайтоке, — Кенайнат будил своего ученика рано и приводил его в болото, окружающее храм. Первые сутки он провел, обучаясь дыханию — длинным и тихим вдохам, которые едва ощущались в воздухе. Вот и все — он провел целые сутки, дыша. На вторые сутки Кенайнат велел Корландрилю повиснуть на ветке, перекинув через нее ноги, пока он не почувствовал головокружение от прилива крови к голове, а затем отправил его бегать по извилистым тропинкам с мангровыми деревьями, и в конце концов бывший художник стал задыхаться и совсем выбился из сил. Так это и продолжалось, и каждый день приносил нечто новое, но в то же время все это казалось ему сплошным мучением.

— Я не сомневаюсь, экзарх, что твои методы успешно привели многих на путь Жалящего Скорпиона, — тихо сказал Корландриль, едва шевеля губами из опасения нарушить хрупкое равновесие, в котором находился. — И тем не менее я еще не видел ни оружия, ни частицы доспехов. Я совершенно не понимаю, как это учит меня сдерживать свой гнев.

— А сейчас, стоя в грязи, ты злишься, мой юный будущий воин? — ответил экзарх, и его голос принес некоторое утешение Корландрилю, подумавшему, что его, возможно, оставили в одиночестве как посмешище. — Досадуешь ли ты, что с тобой так обращаются, что ты в грязи и подавлен?

Поразмыслив над этим минуту, Корландриль осознал, что не злится и что не особо досадует, во всяком случае не так, как при мыслях об Арадриане и Тирианне. Даже наоборот, ему скучно. Он испытывал значительное физическое напряжение — как напоминание о том, что даже тело эльдара имеет пределы выносливости, скорости и силы, — но ум его совершенно ничем не занят. Кенайнат запретил своему ученику погружаться в мемо-сон либо еще как-нибудь отвлекаться, настаивая на том, чтобы Корландриль полностью сосредоточился на своем теле и окружающем.

— Ты желаешь обрести спокойствие, отделаться от гнева и ненависти и вместе с тем жаждешь их, — сказал Кенайнат, не дожидаясь ответа от Корландриля. — Ты должен научиться двум вещам — пути к войне и пути к миру, в равной мере. То, чему мы даем волю, тот лик войны, который мы носим, — словно боевая маска. Ты должен надеть ее — только в своей душе, а затем — снять. Мир должен быть целью, война помогает нам достичь этого мира, а затем приходит равновесие. Это должно стать выбором: избегая войны, и смерти, и крови, выбирать жизнь и надежду. Ты должен делать этот выбор в любой момент жизни, чтобы быть свободным. Война — это не состояние, это — отсутствие мира, преходящий кошмар. Мы пробуждаемся от него, не помня его проклятия, порвав с этим позором. Мы должны становиться смертью, чтобы защищать и выживать, но не любим смерть.

Корландриль принялся размышлять над этими словами, обрадовавшись, что у него есть чем заняться. Кое-что пришло ему в голову — возник вопрос, но он не решался его задать. Экзарх, должно быть, почувствовал смущение своего ученика.

— Мы здесь для того, чтобы выяснить правду, найти ответ, который ты ищешь, поэтому любой вопрос верен.

— Ты говоришь о мире, и все же ты — экзарх. Что можешь ты знать о мире, ведь ты не в состоянии вырваться из объятий Кхаина?

Раздался легкий скрип и едва различимый шорох листьев — Кенайнат поменял положение на ветви наверху. Уместный ли это вопрос, подумал Корландриль.

— Я не свободен уйти из этого храма, с другими, — спокойно сказал экзарх. — Ты не увидишь, как я пою и танцую, там, снаружи, или пишу стихи. Я остаюсь в этом храме, где мое проклятие не может навредить тебе, навеки заключенным сюда. Хотя на мне нет раскраски, моя боевая маска остается внутри, затуманивая все мои мысли. Если бы ты разозлил меня в тот первый день, когда пришел ко мне, я мог бы убить тебя. Даже сейчас я ненавижу, всегда полный гнева, но я не нападаю. Нет, не безумие, не неуправляемую ярость придает мне эта боевая маска. Она побуждает выпустить то, что находится внутри, и рвется наружу. Я борюсь с этим стремлением, но я — его подлинный хозяин, действующий по своей воле. Меня поглотили бы не бешенство и не жажда крови, но перспектива. Я вижу то, что никто не видит: боль и под ней страдание, от которых другие прячутся. Мой долг — завет экзархов — подготовить твой ум. Ты встретишься с ужасом, станешь свидетелем смерти и мучений и должен противостоять этому. Это мое призвание — вести тебя по темному пути, где другие испытывают отвращение.

Конечности Корландриля дрожали от усталости, и он изо всех сил старался сохранить равновесие. Мысль о падении в грязь, унижении перед Кенайнатом, укрепляла его решимость, и в поисках силы он забирался в самые глубины своей души.

— Прекрасно, мой юный, но пылкий ученик, что ты не падаешь. Загляни в себя, скажи мне, что ты видишь и что ты видел раньше.

Корландриль проанализировал свои мысли, поддерживая равновесие частью сознания, покуда кружился по своему разуму. Отставив в сторону физическое неудобство, он исследовал свое эмоциональное состояние. Он спокоен. Он не был так спокоен с тех пор, как…

Как только мысли Корландриля обратились к Тирианне, змея ревности подняла голову и принялась шипеть и плеваться. Все его тело на мгновение будто объяло пламенем, затрепетал каждый нерв. Он увидел все краски болота с такой ясностью, которой не ощущал даже как художник. Каждая волна зыби заблистала в его уме, каждый щебет, царапанье и жужжание насекомого отчетливо зазвучали в его ушах. Легчайший ветерок на его теле, ощущение грязи между пальцами ног и прохлады воды на коже. Его путеводный камень пылал над сердцем как добела раскаленный уголь. Все вокруг стало резко контрастным, и в этот миг Корландриля охватило сильное желание уничтожить все это, он ощутил ошеломляющую потребность разрушать, проливать кровь, лишать жизни. Он просто вздохнуть не мог, не набросившись на кого-нибудь.

Подняв тучу брызг, он шлепнулся в грязное озерцо, потеряв равновесие так неожиданно, что приводнился лицом, не сумев предотвратить падения. Разбрызгивая жижу во все стороны, он поднялся из мрака, с его волос, бровей и подбородка капала грязь.

— Это уловка? — рявкнул он, кружась на месте, все еще не оправившись от захлестнувшей его волны абсолютного гнева.