Гражданин 19f - Владислав Изотов

Людей в коридорах было даже меньше, чем вчера. На протяжении всего пути встретилось два или три человека, да и те куда-то очень спешили: один из прохожих чуть не сбил Кима с ног. Зато было много синтов. На нижних ярусах бегали целые стайки крохотных «крабиков», судя по всему, работавших с системой освещения комплекса. По крайней мере, такой вывод можно было сделать исходя из частых перепадов яркости в свечении стен, по которым эти «крабики» бегали. Иногда они проникали через твёрдую зеркальную поверхность, словно через масло, внутрь переборки. Конечно, перепады яркости могли быть и простым совпадением. Кроме этих стаек, в тоннелях встречались и знакомые «панцири», правда несколько другой конструкции — больше и шустрее, с едва заметными претонкими «усиками» метра на полтора-два в длину, которыми они шарили, проникая под поверхность пола и стен столь же легко, как это делали стаи крошечных крабов. Ким старался обходить стороной всю эту «псевдоживность», но синты и сами разбегались в стороны, как только к ним приближался человек. Интересно, если они способны легко проходить сквозь твёрдые перегородки, то, наверное, такая штука может залезать и в человека?.. Лучше об этом не думать…

Станция магнитных поездов располагалась внутри коммунального блока, на самых нижних ярусах. Она была значительно меньше, чем депо в транзитном терминале, всего на пять платформ, две из которых были грузовыми. Над платформой висел рекламный световой конструкт, где очередная химера («Да сколько можно?!» — в сердцах выругался Ким) обращалась к гражданам принять участие в каком-то референдуме по поводу модернизации транспортной системы анклава. «Референдумы» в ОФС проводились по каждому более или менее значительному вопросу и, теоретически, являлись инструментом «народовластия», позволявшим общественности влиять на решения государственных структур. На деле эффективность этого мероприятия была сомнительной; голосование осуществлялось через гражданскую инсигнию, а результаты подсчитывались якобы беспристрастными электронными аналитическими системами. Согласно итогам голосования, местные или федеральные органы власти могли принять или отменить законопроект, вынесенный на референдум. Однако никто не мог гарантировать, что предоставленные данные соответствуют действительности. Благодаря искинам, контролирующим практически всю сферу деятельности каждого человека в отдельности и общества в целом, правительство могло внушать населению что угодно, не опасаясь за последствия. Теоретически, существовали и представители «свободных» СМИ, и движения активистов, якобы не согласных с проводимым в Системе политическим курсом, но их самостоятельность тоже можно было поставить под вопрос.

Ким медленно расхаживал вдоль дебаркадера, похожего на огромный, стерильный стеллаж для инструментов. За пятнадцать минут на станции уже сменились два маглева; инсигния негласно подсказывала, что садиться надо на следующий состав. Какая-то тяжелая, давящая тишина стояла в этих помещениях… Хотя, если прислушаться, был ещё едва различимый монотонный гул, идущий из-под поверхности — такой же, как на транзитной станции масс-драйвера. Интересно, что там внизу? На какую глубину уходят эти титанические сооружения?..

Размышления прервал шум прибывшего магнитного поезда. Он был значительно меньше того, на котором братья добирались до анклава, и предназначался для маршрутов внутреннего следования. Дверцы бесшумно разъехались в стороны, выпустив тёплый, спёртый воздух, и Ким шагнул внутрь. Этот вагон освещался значительно лучше, но окон или обзорных экранов в нём тоже не было. Единственный пассажир мерно дремал в задних рядах кресел.

— Сколько времени займёт поездка?.. — поинтересовался Ким, присаживаясь в кресло; кокон тут же вморфировал в себя тело, аккуратно защёлкивая держатели.

— До станции AAC-31 состав следует 14 минут — с готовностью откликнулась служба информационной поддержки.

— Ну тогда… Ладно, посидим, подождём…

Поездка была недолгая, но всё равно успела утомить. Маглев дважды останавливался, сначала — чтобы выпустить «сонного» мужичка, затем — подобрав грузную даму, тащившую с собой гору ручной клади. Хотя её лицо почти полностью закрывало подобие тёплого шарфика и фонирующие очки, оно всё равно казалось на удивление мерзким и непропорциональным. С таким-то сурлом, не грех было и пройти биокоррекцию — подумал Ким, опуская глаза. Хорошо, что выходить скоро — от женщины, или по крайней мере, её сумок, ко всему прочему несло зловонием.

«Станция ААС-31» была широким холлом с двумя пассажирскими платформами, над которым парили синтетические «медузы», то исчезая во тьме высоченных потолков (если тут вообще были потолки), то спускаясь к перрону. От других станцией её отличало мягкое синеватое освещение, контрастировавшее с тускло-красной подсветкой комблоков, и стилизованный под архаичные мраморные плитки пол, украшенный световой сигнатурой Системы.

— Внимание. Вы переходите в сектор с усиленной безопасностью класса 21D-8. Система локального надзора и оповещения ОФС настоятельно рекомендует воздержаться от противоправных действий на территории объекта.

Голос на этот раз был твёрже и холоднее обычного, будто бы пытаясь подчеркнуть серьёзность ситуации. Ким осмотрелся — ни одного намёка на вооруженную охрану или какие-то системы безопасности не было в помине. Странные здесь порядки…

Коридоры комплекса были значительно шире, чем в коммунальных блоках, а по стенкам вилась азерумная растительность. Значительно реже попадались световые маркеры, мерцала тусклая дымка сиреневых оттенков. В сравнении с длиннющими, постоянно петлявшими переходами жилого массива, здешние тоннели были довольно короткими, и уже после второй развилки «поведенческий конструкт» вывел Кима к подъёмным платформам. «К административным корпусам» — гласила световая сигнатура над массивной установкой, периодически вспыхивая, чтобы отобразить новую надпись: «Зона повышенного контроля. Саботаж деятельности объекта является федеральным преступлением». Зная драконовские законы ОФС, можно было без труда предположить, что как «саботаж» здесь могли трактовать и вполне невинные действия. Наверное…

Едва успел Ким взойти в кабинку магнитного лифта, как полупрозрачные дверцы герметично захлопнулись, и она с чудовищной скоростью взмыла вверх. Почти моментально аппарат пролетел с десяток этажей, после чего поднимался уже по замкнутой «трубе» с матовой поверхностью. Непонятно, как кабинка сама могла определять, на какой ярус ей подниматься — может, считывала «маршрутный процесс» через инсигнию по терминалам системы надзора. Может, всё было куда проще — у лифта было только два пункта отправки. Так или иначе, эта повсеместная автоматизация начинала немного раздражать; перемещение по анклаву напоминало беготню подопытного животного в лабиринте, где по воле экспериментатора открывались и закрывались дверцы.

Подъёма занял больше минуты. Учитывая, с какой скоростью двигался подъёмник, было трудно даже вообразить, на какой высоте располагались эти этажи чудовищного сооружения. Что находилось между транспортной станцией и административными корпусами, тоже оставалось загадкой. Наконец, платформа остановилась, и в кабину брызнул ослепительно-яркий дневной свет; глаза, привыкшие к полутьме, невольно заслезились.

Административный корпус разительно отличался от всего, виденного Кимом ранее. Высокие потолки, широкие залы, выстланные штерновыми «коврами», пёстрые азерумные пальмы у кабинетов. Некоторые помещения были украшены могучими статуями каких-то деятелей древности, имитирующими гранитную отделку. Но самое главное — было очень много света. Ласковые алые лучи звезды, только-только начавшей движение к горизонту, будучи усиленными световым фильтром заливали коридоры и холлы, пробиваясь через композитную плёнку гигантских прозрачных мембран. На Финиксе нечто подобное было разве что в центральном отделении «Альфатранс-банка».

В корпусе было довольно много, по меркам анклава, посетителей. Одетые в светлые халаты, консервативные пиджаки или модифицированные уники, они неспешно прохаживались по комплексу, вели беседы и отдыхали за столиками. Никакой суеты, свойственной комблокам… Правда, взгляд этих людей был неприятным. Холодный и презрительный, похожий на взгляд Уинса, но с чертами почти нескрываемого отвращения — даже друг к другу. Взгляд, полный лицемерия и заносчивости, вперемешку с отрицанием восприятия чужого достоинства. Словно глаза злого ребёнка, только скованные какой-то внутренней силой, сдерживающей агрессивную натуру. Такие люди, как правило, ведут диалог только с позиции собственного превосходства, и глухи к чужому мнению — если только это не мнение вышестоящего служебного состава. Хотелось бы верить, что Нарии, тот чиновник, о котором рассказывал отец, не входил в число подобных личностей.