Искушение Дэвида Армитажа - Дуглас Кеннеди

Бобби захлопнул сотовый, расправил плечи и сказал:

— Никогда не бери в клиенты дерматолога. Для них каждый прыщ на рынке уже меланома. Но… — он подтолкнул Гэри, — ты слышал, приятель, что я обещал этому козлу дать ответ в десять…

Гэри взял свою переносную рацию и заговорил:

— Джули, со мной мистер Барра. Он хочет, чтобы у тебя на экране были все данные по НАСДАГ[15] к нашему приходу, то есть через три минуты. Ясно?

Из рации послышался голос.

— Будет сделано.

— Показывай дорогу, — снисходительно обратился Бобби к Гэри, затем повернулся ко мне и добавил: — Встретимся позже, приятель, если ты все еще благоволишь к такому ничтожеству, как я.

Когда они ушли, Мэг спросила:

— Мне показать вам вашу комнату?

— Пожалуйста.

Мы вошли внутрь. Главное фойе представляло собой длинный просторный коридор с белыми стенами и такими же белыми полами. Как только я вошел, я обнаружил себя стоящим перед одной из лучших работ американских художников-абстракционистов XX века: захватывающее полотно, изображающее математическое уравнение на блестяще текстурированном сером фоне.

— Это «Универсальное поле» Марка Тоби? — спросил я у Мэг.

— А вы разбираетесь в искусстве, — заметила она.

— Я видел эту картину только в книгах. Изумительно.

— Если вы любите искусство, вам следует познакомиться с тем, что мы здесь называем Большим залом.

— У нас есть время сейчас?

— Это остров Саффрон — времени здесь столько, сколько вам нужно.

Повернув налево, мы пошли по коридору мимо длинного ряда фотографий, сделанных бесподобной Дианой Арбус. Большой зал действительно был большим. Поражали потолок в сорок футов, полностью из стекла, и огромная пальма, растущая прямо из пола. Я догадался — это одно из крыльев дома, напоминающих собор. Интерьер зала отличался не только богатством, но и хорошим вкусом. Я отметил рояль «Стенвей», который уже был произведением искусства, длинные диваны и кресла молочно-белого цвета, большой аквариум, вделанный в одну из стен… И массу картин на стенах… причем такого уровня, на какой вы могли бы рассчитывать только в лучших музеях мира. По крайней мере, они составляли достойную конкуренцию экспонатам музея Метрополитен, Галереи Уитни, Джетти или Института искусств в Чикаго.

Я ходил по залу, ошеломленный. Хоппер… Бен Шан… Два полотна Филиппа Гастонса среднего периода… Мэн Рей… Томас Харт Бейкер… Клаус Олденберг… Джордж Л. К. Моррис… И коллекция фотографий тридцатых годов Эдварда Штейчена к «Ярмарке тщеславия».

На стенах Большого зала висели по меньшей мере сорок работ. Я даже не мог себе представить, сколько надо денег, чтобы собрать такую коллекцию.

— Просто поверить невозможно…

Голос ниоткуда произнес:

— Вам стоит посмотреть, что выставлено в других местах.

Я поднял голову и увидел перед собой низенького, не больше пяти футов пяти дюймов, плотного мужчину лет сорока пяти, с длинными, по плечи, волосами, забранными в сальный хвостик. На нем были обрезанные джинсы, кожаные сандалии и майка, натянувшаяся на животе; на майке был изображен Жан-Люк Годар, под портретом цитата: «Кино есть правда со скоростью 24 кадра в секунду».

— Вы, наверное, Дейв Армитаж? — сказал он.

— Точно, — согласился я.

— Чак Карлсон. — Он протянул мне руку. Рука оказалась влажной на ощупь. — Я ваш большой поклонник.

— Приятно слышать.

— Ну, да. «Продать тебя», с моей точки зрения, — это лучший сериал на телевидении. Фил тоже так думает.

— Вы его друг?

— Скорее помощник. Я у него парень по фильмам.

— А что значит «парень по фильмам»?

— Во-первых, я занимаюсь архивом.

— У него есть архив фильмов?

— Еще какой — около семи тысяч на бобинах и еще пятнадцать тысяч на видео и DVD. Это лучший архив на континенте, если не считать Американского института кинематографии.

— Не говоря уже о Карибском море.

Чак улыбнулся:

— Здесь, на Саффроне, он держит всего около двух тысяч фильмов.

— Ну, тут ведь нет кинотеатра…

— Да, и к тому же «Блокбастер» не присылает сюда записи фильмов Пазолини.

— Вам нравится Пазолини?

— Я считаю его богом.

— А мистер Флек?

— Для него он бог-отец. Короче, у нас есть все двенадцать фильмов мистера Пазолини. Так что, когда пожелаете, кинозал в вашем распоряжении.

— Спасибо, — произнес я, думая о том, что «Евангелие от Матфея» — единственный фильм Пазолини, который я видел, — смотреть на острове в Карибском море мне хотелось бы меньше всего.

— Кстати, я знаю, что Фил очень надеется поработать с вами.

— Это мило.

— Если вы не возражаете, я хотел бы сказать, что сценарий великолепен.

— Какой именно? Его или мой?

Он снова ухмыльнулся:

— Они оба одинаково ценны.

«А ты дипломат, — подумал я, — если учесть, что Флек просто скопировал мой сценарий».

— Что касается сценария… — сказал я. — В последние дни я немного поработал над ним, и теперь мне бы хотелось перепечатать его. Это возможно?

— Без проблем. Я попрошу Джоан зайти к вам и взять рукопись. Увидимся в кинозале, Дейв.

Наконец Мэг повела меня в отведенную мне комнату. По дороге я задал ей несколько вопросов личного характера. Она сказала, что приехала сюда из Флориды и является членом «команды острова Саффрон», как она выразилась, уже больше двух лет. Раньше она работала на круизных теплоходах, но нынешняя работа нравится ей значительно больше. Она легче, к тому же, по сути, члены команды — единственные жители на острове.

— Вы хотите сказать, что мистер Флек не часто приезжает на остров? — спросил я.

— Он бывает здесь примерно три-четыре недели в году.

— А в остальное время?

— Здесь пусто… Хотя иногда он одалживает остров кому-нибудь из своих друзей. Но это тоже не более четырех недель в год. Все остальное время остров в нашем распоряжении.

— И сколько вас здесь?

— Полный штат — четырнадцать человек.

— Милостивый боже, — сказал я, думая, во что выливаются расходы на зарплату. Особенно если учесть, что собственно на работу отводится не более двух месяцев в году.

— Ну, у мистера Флека есть деньги, — сказала Мэг, словно угадав мои мысли.

Моя комната, а вернее, несколько комнат находились в одной из башен поменьше. Само по себе слово «поменьше» мало подходит к описанию этого огромного помещения. Белые каменные стены. Деревянные полы. Прозрачные окна от пола до потолка, выходящие прямо на море. Большая, королевских размеров, кровать. Рядом — просторная гостиная с двумя огромными диванами. Вместительный бар, наполненный лучшими напитками. Ванная с ванной, утопленной в пол, сауной и навороченной душевой кабиной с гидромассажем (она одновременно выстреливала водой в пять разных участков тела). Над спальней располагался кабинет, полностью оборудованный всеми современными приспособлениями; в кабинет можно было подняться по винтовой металлической лестнице.

Однако больше всего в моей комнате поражали три плоских экрана. Они были удобно расположены: один около кровати, второй в гостиной и третий на письменном столе. Управлять ими было легко — коснешься пальцем, и на экране высвечивается нужная информация. Для начала я выбрал надпись «Видеотека». На экране появились буквы алфавита. Букве «А» соответствовал список примерно из тридцати фильмов. Не собираясь ничего смотреть, по крайней мере сейчас, я нажал на «Альфавиль» Годара. Внезапно ожил плоский экран «Панасоника». Замелькали первые кадры. Удовлетворив свое любопытство, я нажал кнопку «Назад». Снова появился алфавит. Я коснулся буквы «Г» и выбрал «Гражданина Кейна». Отличный фильм, но, думаю, Чарльз Фостер Кейн никогда не располагал такой игрушкой, как эта система у Флека.

В дверь постучали. Я прокричал «Войдите», и в комнате появилась Мэг.

— Не возражаете, если я распакую ваши вещи? — спросила она.

— Спасибо, но я могу сделать это сам.

— Это часть обслуживания, — пояснила она, поднимая мой чемодан. — Я ваш дворецкий. — Мэг слегка улыбнулась, позволяя разглядеть намек на иронию. — Вижу, вы уже освоили электронную систему. Остроумно, верно?

— Да уж. Потрясающий набор фильмов!

— У мистера Флека есть все, — сказала Мэг, исчезая в соседней комнате вместе с моим чемоданом.

Я поднялся наверх в кабинет, достал свой ноутбук и подключил его к Интернету. Через наносекунду я уже просматривал свою электронную почту. Среди дежурных посланий Брэда Брюса и Элисон было и то, которого я ждал.

«Дорогой! Тут полное столпотворение. Но я держусь. Скучаю. С».

По поводу этого письма мне в голову пришли несколько мыслей. Первая была такой: «Ладно, наконец-то она объявилась». Вторая выражала надежду: «Что же, по крайней мере, она написала, что скучает». А третья, наоборот, тревогу: «Почему она не написала «с любовью»?»