Часы смерти - Джон Карр

— Мне часто хотелось, — с тоской произнес он, — двинуть в челюсть этому типу, но это бы слишком походило на избиение младенцев. Так он называет меня стукачом, а? — осведомился Хейстингс, вновь вспыхнув. — Я не питал к нему особой враждебности и собирался отнестись к нему помягче, но если этот маленький ядовитый…

— Что мне нравится в приютившем нас доме, — заметил доктор Фелл, — так это дух любви, доверия и веселья, который оживляет всех. Ох уж эти скромные радости английской семейной жизни! Продолжайте ваш рассказ, мой мальчик.

— …И мне кажется, он стремится наложить лапу на Элинор… — Сделав паузу, Хейстингс усмехнулся, глядя на доктора Фелла, как поступало большинство людей в его утешительном присутствии. — Вы правы, сэр… Труднее всего объяснить начало. Понимаете, я изучаю право в адвокатской конторе старого Фаззи Паркера здесь, в Линкольнс-Инн. Считают, что у меня неплохо подвешен язык и что я стану хорошим барристером, но это не так просто. Приходится изучать кучу, дребедени. Начинаю думать, что мне было бы лучше стать священником. Как бы то ни было, я, похоже, не добился особых успехов, а после уплаты за обучение и сверх того сотни гиней Фаззи остается немного. Я рассказываю вам все это потому, что, когда познакомился с Элинор… ну… — его шея дернулась, — нам приходится встречаться на крыше! Конечно, никто об этом не знает…

— Чепуха, — прервала его Лючия с прямотой юриста. — Об этом наверняка знают почти все в доме, кроме, может быть, бабули Стеффинс. Во всяком случае, Крис Полл и я знали, что вы читаете там стихи…

Измазанное йодом лицо Хейстингса побагровело.

— Я не читал стихи! Не лги, маленькая чертовка! Господи, лучше бы я никогда…

— Я всего лишь пыталась быть милосердной, старина, — фыркнула Лючия. — Ладно, не читали стихи, а делали то, что делали, хотя, на мой взгляд, место было не слишком удобным. — Она скрестила руки на груди. На ее полных губах мелькнула улыбка. — И тебе незачем трепыхаться. Крис Полл хотел подняться, просунуть голову в люк, простонать пару раз и сказать: «Это ваша совесть! Неужели вам не стыдно?» Но я ему не позволила.

Как ни странно, это не рассердило Хейстингса. Он уставился на нее.

— Ты имеешь в виду, что на крыше был Полл?

Терпеливо ожидавший Хэдли склонился вперед. В голосе Хейстингса слышались нотки ужаса. Это совсем не походило на эхо шутки, а вызывало видение темных труб над городом и чего-то движущегося между ними с неясной, но угрожающей целью.

— Довольно! — Голос Хэдли резко прозвучал в белой комнате. — Объясните, что вы имеете в виду.

— Несколько раз мне казалось, будто я слышу, как нечто ходит, — продолжал Хейстингс, — или вижу, как оно ускользает за угол трубы. Я думал, что кто-то шпионит за нами, но ничего не происходило, поэтому я, естественно, решил, что ошибся. Элинор я об этом не упоминал — не хотел ее тревожить. Понимаете, мы условились, что я буду приносить на крышу мои книги, а Элинор поможет мне в занятиях. Незачем улыбаться! — Он сердито посмотрел на присутствующих. — Это правда. На крыше есть плоский участок, окруженный трубами. Элинор приносила подушки и фонарь, которые хранила в сундуке на маленьком чердаке как раз по дороге на крышу. Трубы не позволяли заметить свет снаружи. Иногда, когда фонарь горел, мне казалось, что я слышу шорохи и царапанье, а один раз то, что я принимал за колпак трубы, внезапно сдвинулось в сторону, и я смог разглядеть в промежутке между домами звезды. Ночами, в полной тишине, чувствуешь себя как бы отгороженным от реальности — воображение разыгрывается, и кажется, будто за тобой наблюдают. До этой ночи я толком ничего не видел…

Хейстингс сделал паузу. Красивое лицо, перепачканное йодом, словно ради какого-то дикого маскарада, выглядело слабым и нерешительным. Бросив взгляд через плечо, он поднял перевязанную руку, чтобы поправить галстук, хотя его костюм был в плачевном виде, и снова опустил ее.

— Теперь про окно в потолке. Я заметил его и решил с ним подурачиться только потому, что у меня оставалось время до четверти первого, когда обычно приходила Элинор. Дом запирали в половине двенадцатого, и это давало всем время отойти ко сну. Но я всегда приходил на полчаса раньше. Поэтому я бродил по крыше, ступая неслышно, так как надевал теннисные туфли, и однажды увидел это окно…

— Одну минуту. Когда это было? — прервал Хэдли, быстро делая пометки в блокноте.

— Не менее полутора месяцев назад. Было еще тепло, рама оставалась приподнятой. Сверху мало что слышно, если не приложить ухо к окну. А когда Боском задергивал занавес, и вовсе ничего нельзя было разобрать. Но той ночью я обошел вокруг трубы и подкрался к самому окну, поэтому мог кое-что слышать. Я был уверен, что они не знают о моих визитах на крышу. А когда я услышал первые слова… — Он судорожно глотнул. — Боском сказал — я никогда этого не забуду: «Вопрос только в том, хватит ли вам духу наблюдать за убийством, Стэнли. Остальное просто. Убийство завораживает и начинает нравиться. — Потом он засмеялся: — Вот почему вы убили беднягу банкира — вы полагали, что это сойдет вам с рук».

Наступила очередная пауза. Хейстингс полез здоровой рукой в карман и достал портсигар, словно стараясь сохранить самообладание.

— Это были первые слова, которые я услышал, — тихо, но быстро продолжал он. — Я вытянулся и заглянул вниз сквозь ту часть окна, которая оставалась неприкрытой. Я увидел спинку большого голубого кресла, повернутого лицом к двери, и чью-то голову над ней. Боском ходил взад-вперед перед креслом, куря сигару, с открытой книгой в руках. Абажур лампы был наклонен, и я мог четко разглядеть его лицо. Он продолжал бродить туда-сюда, ухмыляясь и не сводя глаз с мужчины в кресле.

Странная вещь! — неожиданно воскликнул Хейстингс. — На нем были такие маленькие очочки, и свет отражался в них, не давая видеть глаза… В детстве у меня была тетя, которая состояла в обществе противников вивисекции и наклеивала где угодно агитационные плакаты. На одном из них был изображен врач, и выражение лица Боскома напомнило мне его лицо.

Я слушал ядовитые речи, которые слетали у него с языка. Боском собирался кого-то убить не по какой-нибудь веской причине, не ради денег или из ненависти, а только чтобы «понаблюдать за реакциями» жертвы, которую он загонит в угол, веля приготовиться к смерти. Он хотел, чтобы Стэнли присоединился к нему. Неужели Стэнли не нравится эта идея? Конечно, нравится. Разве Стэнли не хочет напакостить полиции за то, что его оттуда вышвырнули, совершив идеальное убийство или помогая его совершить? Боском сказал, что сам спланирует все детали, — его интересуют лишь реакции Стэнли, когда он вновь столкнется с пугалом, погубившим его карьеру.

Я мог видеть только одну сторону кресла и часть лица сидевшего в нем, но мне была хорошо видна его рука на подлокотнике. Когда Боском заговорил о том, чтобы напакостить полиции, рука начала сжиматься и разжиматься, приобретая странный голубоватый цвет. А Боском продолжал ходить взад-вперед в своем длинном халате мимо причудливой черно-желтой ширмы с нарисованными на ней крестами и вспышками пламени.

Мелсон снова ощутил неприятный озноб при воспоминании о ширме с рисунком санбенито — балахона, который носили жертвы аутодафе, направляясь к месту сожжения. Изображения оживали в белой комнате, никто не шевелился, а Лючия Хэндрет негромко заметила:

— По-моему, хобби мистера Боскома — испанская инквизиция.

— Да, — отозвался доктор Фелл, — но меня это не удивляет. Если вы, ребята, все еще придерживаетесь популярного мнения, что испанская инквизиция была всего лишь образцом бессмысленной жестокости, то вы знаете о ней так же мало, как Боском. Но сейчас это не важно. Продолжайте, молодой человек.

Хейстингс дрожащей рукой вставил в рот сигарету, а Лючия зажгла для него спичку.

— Ну, я пополз назад. Признаюсь, я нервничал. Эта история вызвала у меня страх перед крышей и тем, что могло по ней ходить. Конечно, я не думал, что их намерения серьезны.

Когда Элинор поднялась на крышу, я ничего ей не сказал, но она заметила, что мне не по себе, тем более что я спросил ее, кто такой Стэнли… Я запомнил слова Боскома: «Это должно произойти в четверг вечером». Слова застряли у меня в голове — я постоянно думал о них и, должен признаться, в какой-то мере надеялся…

— Надеялись? — перебил доктор Фелл.

— Погодите, сэр, — резко сказал Хейстингс. — Моя работа отправилась к дьяволу — все следующие вечера я подползал к окну, но об убийстве больше не говорили ни слова, даже в те два вечера, когда там был Стэнли. Не скажу, что я забыл об услышанном, но фраза «Это должно произойти в четверг» перестала звенеть у меня в голове, по крайней мере до сегодняшнего… вернее, уже вчерашнего вечера. Даже преследовавшая меня мысль о том, каким образом они собираются совершить идеальное убийство и избежать виселицы, стала не такой мучительной.