Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III - Дэн Абнетт

— Хорошо. Теперь скажи мне, зачем ты здесь, Яктон Круз.

03

— Они за тобой не придут, — произнёс Лютер.

Локен молчал. Он пришёл сюда для того, что бы узнать ответ на простой вопрос: на чьей стороне Тёмные Ангелы Калибана — Императора или Гора? Сам Рогал Дорн потребовал ответ, и со своим братом Яктоном Крузом Локен прибыл сюда, чтобы его найти. Но ответ не был прост. Близость смерти на уничтоженной планете, Истваане III, дала ему охотничье чутьё на мерзкий запах развращающего влияния Варпа. Но лицом к лицу с Лютером он мог ощущать перемещения нематериальной энергии, постепенное прикосновение соблазна. Он не был псайкером, но в этот момент он каким-то образом ощутил что-то, что было за пределами смертных чувств, словно бы обоняние и зрение вместе тянулись в другое измерение. Глаза Лютера, не мигая, сосредоточились на нём. Локен потряс головой и всмотрелся в тени в углу камеры. Ощущение было эфемерным, но оно было в каждом произнесённом Лютером слове, чувство скрытности и отголосков уже давно принятых решений. Он мог ощущать его в факте своего заключения в подземельях Тёмных Ангелов.

— Я здесь один, — сказал Локен.

Лютер улыбнулся, словно это была тонкая шутка. Он приблизился и снял капюшон. Его лицо было сильным, но без неприкрытой свирепости большинства космодесантников. Он всё ещё оставался человеком — по крайней мере, отчасти. В чертах его лица была открытость, атмосфера непоколебимой уверенности, соединённой с интеллектом, это было лицо доверия и братства, лицо того, кому можно верить и за кем можно идти до конца. Локен слышал о лидерских качествах Лютера, когда-то давно он даже их видел, но, оглядываясь на Тёмного Ангела, он понял, что репутация упускала суть человека. Он был осью, вокруг которой крутились завоевания и верность. Такая сила собрала воедино ужас и создала Империум. И затем эта же сила вывернула его наизнанку. Глядя в тёмные глаза Лютера, Локен осознал, что уже видел такое. На долю секунду ему показалось, что он смотрит на самого Гора, Гора из более благородных времён.

Лютер отвернулся и направился к небольшому заплесневелому каменному блоку у подножия стены. Он присел, и его глаза смотрели куда-то в воображаемую даль. Локен наблюдал за ним, хотя в своём уме он метался между стратегиями, вопросами и возможностями. Он рисковал, позволив взять себя в плен. Его могли бы убить, не задумываясь, но это был единственный способ провести эту встречу, осуществить проверку. Теперь Локен должен был сделать выбор, которого не ожидал.

— Ты видишь сны, Цербер? — спросил Лютер.

— Вижу, — ответил Локен.

— О чём же?

— Я вижу сны… о моих братьях.

— Кто они? Братья в твоих снах, кто они?

— Мёртвые.

— Что ж, я не вижу снов. С тех пор как Империум изменил меня, я не вижу их. Хотя я могу вспомнить, на что они были похожи…

Лютер кивнул, и Локен невольно удивился, в глазах калибанца было понимание, понимание и жалость.

— Это не первый раз, когда тебя бросили на произвол судьбы. Я вижу это по тебе, — произнёс Лютер.

Локен чувствовал себя так, словно слова Тёмного Ангела содрали корку, покрывшую прошлое, словно пережитые мучения вернулись под спокойным взглядом Лютера. Он вспомнил, как падало небо, и как он падал вместе с ним. Он вспомнил лицо Тарика, ухмыляющегося в последний раз, и ветер Истваана, нёсший запах убитого братства. Гор предал его. Он пытался убить его, а затем бросил на мёртвом мире.

— Это что-то забирает, не так ли? Когда тебя бросают, это ломает тебя и оставляет внутри пустоту, — сказал Лютер. — Кто-то мог бы сказать, что это терзает душу.

Локен попытался сосредоточиться на настоящем, но не получалось. Они оставили его в пыли и проклятых руинах, они оставили его среди мёртвых, среди проклятых обитателей загробного мира. Его призвали обратно лишь для того, чтобы сражаться в войне ради отмщения и изуродованного будущего.

— Хотя это не правда, — продолжил Лютер. — Когда тебя бросают, не остаётся боли. Ты хочешь, чтобы она была, ибо это было бы лучше правды. Не остаётся ничего — ни надежды, ни боли, ни прощения.

Локен мочал; он чувствовал, как его мускулы напрягались под бронёй, как кожу покалывало от пота, как сердца гнали наполненную стимуляторами кровь. Он выдохнул и заставил тело успокоиться. Лютер внимательно наблюдал за ним.

После долгой паузы он нахмурился и замер; затем вынул факел из железной скобы и подошёл ближе, так что был не более чем на расстоянии вытянутой руки. Он поднял факел, и жар обжёг открытое лицо Локена.

— Есть что-то в твоём лице. Я уверен, мы встречались раньше.

Лютер запрокинул голову и сделал шаг назад.

— На Карденсине, вероятно. Вот это была битва, на поле боя вышли воины семи легионов. Врагов было так много; мёртвые превратились в месиво под их ногами. Или на Заремоне? Да. Похоже, это было там. Мы сражались там вместе с Лунными Волками, храбрыми воинами, быстрыми, как удар копья, и стойкими, как скалы Хтонии. Да, думаю, это было там.

Локен посмотрел на Лютера, его лицо ничего не выдавало. Внутри закружились воспоминания. Карденсин, Лев, поднимающий свой меч к небу, когда пламя битвы спалило ночь. Заремон, где Локен стоял в рядах и смотрел, как Лютер следует за Абаддоном среди разрушенных укреплений. Это случилось не более чем несколько десятилетий назад. Локен почувствовал холод; ему не стоило появляться на Калибане. Лютер не был тем, кого судят с первого взгляда, он был чем-то более важным, более значительным для хода войны, чем даже лорд Дорн мог представить.

— Ты помнишь поля Заремона? — спросил Лютер.

— Я ничего не помню, — ответил Локен.

— В твоих словах хтонийский акцент, Цербер. Пусть их было и немного.

Локен отвёл взгляд; тогда Лютер улыбнулся, рот разделил его лицо широкой тенью от факела.

— Так что привело тебя сюда, блудный сын Хтонии?

Локен смотрел, неспособный скрыть шок. Они ошиблись? Новости о восстании Магистра Войны уже достигли Калибана?

— Легионеры-астартес не сражаются против своих братьев, равно как не приходят во владения друг друга как шпионы, — сказал Лютер. — Я спросил тебя, зачем ты пришёл сюда, и ты ничего не ответил. Так что сейчас мне приходится гадать, кто же послал тебя? Лев, мой побратим? У него есть сомнения относительно того, выполняю ли я назначенный мне долг, мою беспримерную почесть?

Локену на мгновение показалось, что на лице Лютера заиграло какое-то чувство, нечто безобразное, прорвавшееся сквозь фасад идеального самообладания. Затем Лютер тряхнул головой, всматриваясь в тени. Локен почувствовал, что тесной камеры снова коснулся перст судьбы, ему привиделся образ с резкими очертаниями, казалось, составленный из похожих на клинки углов и неприкрытых амбиций. Затем он исчез, потускнев и снова растворившись в приглушённых смутных ощущениях.

— Нет, это не мой брат, не Лев. Но тогда кто и зачем? Ты принёс мне послание? Верно?

Ангелы не знают. Как они и предполагали, влияние Гора не распространилось на крепость Альдурук. Это могло упростить дело. Дорн дал им послание, которое надо передать Тёмным Ангелам Калибана, если они не запятнаны предательством.

— Или ты и есть послание? — спросил Лютер.

Локен открыл рот, он чувствовал, как слова вертятся на языке — откровение о предательстве Гора, войне, разделившей Империум, и призыв к первому легиону вновь подтвердить свою верность Императору. Он мог сказать правду, мог открыть её всего несколькими словами. Он ощущал соблазн сделать это, необходимость ответить на заданный вопрос, но тьма и предательство окружили дом Тёмных Ангелов. Локен всё ещё чувствовал их, словно тени ветров Истваана. Он подумал об интеллекте и силе Лютера и подозрениях, присущих его вопросам. Локен когда-то был воином, способным отвечать на подобные вопросы простой военной логикой. Теперь его вели лишь догадки и полуправда. Мог ли он быть уверенным в том, к каким последствиям приведут его слова?

— Я — ничто, — сказал Локен.

Лютер кивнул, его глаза казались сделанными из искрящегося обсидиана, а лицо — из бледного мрамора.

— Ладно!

Тряхнув одеждами, он направился к двери камеры.

— Я вернусь, Цербер, сын Хтонии, — сказал Лютер. — И когда я вернусь, я решу, кто ты. И если ты — вестник предательства, тогда я узнаю, кто выступил против меня.

04

Локен позволил глазам закрыться, и тьма стала полной. Он решил, что должен бежать. Нужно защитить сообщение Рогала Дорна и откровение о войне. Его мысли терзал страх, что они могут нарушить и без того тонкое равновесие. Лютер вернётся с новыми вопросами и, возможно, средством получить ответы. Совет Никеи запретил использование псайкеров легионами, но Локен не раз убеждался, что необходимость важнее эдиктов.