Лебединая песня - Овидий Александрович Горчаков

— Повторяет брехню Геббельса. Своих мыслишек у него что, видать, совсем нет?

— Мы семьсот пятьдесят лет стоим на этой земле и никуда отсюда не уйдем! — бубнит пруссак. — Ни один русский не ступит на немецкую землю!

— А мы?

Правоверный нацист угрюмо молчит, по-волчьи поблескивая в темноте глазами.

— Скажи ему, только дураки не видят, что Гитлеру капут!

— Провидение хранит фюрера, оно спасло его двадцатого июля от верной смерти. Да, мы верим в него! Верим в победу! А разве вы, русские, пали духом, когда мы взяли Киев, окружили Ленинград, подошли к Москве? У нас положение сейчас намного лучше, чем было у вас в сорок первом или втором, гораздо лучше, чем в восемнадцатом году, а фюрер и тогда… Вы — это еще не армия. Ни один русский солдат не ступит на немецкую землю!

— Задай ему чисто академический вопрос — выдаст ли он пас, если мы его отпустим?

— Я солдат и выполню свой долг, — зло говорит немец. — Предлагаю вам сдаться в плен. Ваше положение безнадежно! Я сохраню вам жизнь…

— Скажи ему — кто поднял меч, от меча и погибнет!

Пруссак умолкает. Четыре года в «гитлерюгенде», пять лет в гитлеровской армии — обыкновенный нацистский фрукт. С детства этому пруссаку вбивали в голову сказки про германские дружины, про рыцарей и про спаянных товарищеской клятвой ландскнехтов, сказки про победоносные войны расы господ. С малых лет учили прусским добродетелям — безусловному послушанию, духу порядка, чинопочитанию, воинскому долгу, приверженности к организации, пунктуальности и деловитости, презрению к смерти — «Солдат — навоз истории!».

Это был верный солдат своего фюрера. Настоящий «остландрейтер» — рыцарь похода на Восток. Совсем не похожий на те карикатуры, которые печатали в газетах. Один из тех солдат Гитлера, что дошли по трупам «камрадов» до Москвы, до Сталинграда, почти до Астрахани. Один из стойких, опытных, словом — самых опасных наших врагов…

…Разведчики долго идут потом молча. Молчание нарушает Крылатых.

— Не поверил, что наши придут! — негромко, с усмешкой произносит он, и все сразу догадываются, что он говорит о немце. — Да, нас пока мало, но за нами… Впрочем, вы-то и так все понимаете!..

Капитан Крылатых ведет группу на юг. Мерцает янтарный Сатурн за черными кронами сосен. Девять спутников у Сатурна. Девять спутников у капитана Крылатых… На дорогах и проселках рычат и завывают дизельные моторы тяжелых бронетранспортеров. Разведчики перебегают через шоссе, и Аня успевает почувствовать тепло, которым веет от нагретого солнцем за день гудрона.

Разведчики залегли в частом ельнике у просеки, ждут, пока пройдет войсковая автоколонна. Немцы проложили по этой пятидесятиметровой просеке грунтовую дорогу, отрыли вдоль нее на случай воздушных налетов щели и окопы. В эти окопы и забрались разведчики. Эта новая дорога не значится на карте. Но Центр узнает о ней, как только Аня и Зина передадут первые радиограммы.

В темноте тускло желтеют фары грузных бронетранспортеров, крытых брезентом тупорылых трехосных грузовиков, штабных «мерседесов» с командными флажками командиров батальонов и полков. Фары замаскированы, оставлена для света одна лишь поперечная щель под козырьком. Включены фары через две машины на третьей. Полевые кухни, самоходки, мотоциклетно-стрелковый батальон… Удушливый запах газойля и солярки. Как ни стараются разглядеть разведчики дивизионные и полковые эмблемы на бортах автомашин, в потемках им это не удается. Смутно виднеются на камуфлированных бортах только большие черные кресты с белыми обводами. Черный крест на белом поле — эмблема тевтонского рыцарства.

Аня тренирует зрительную память: два тяжелых орудия, шесть легких, двенадцать противотанковых, четыре бронеавтомобиля, еще три противотанковых орудия, самоходные установки со знакомыми по Сеще автоматическими зенитками калибра 20 и 37 миллиметров… Еще четыре противотанковых орудия… Сколько же всего? Кажется, сбилась…

Шпаков и Мельников — более опытные наблюдатели. На дневке они точно скажут, сколько орудий прошло, и безошибочно назовут их калибры: они назубок знают, сколько в артиллерийском полку немецкой моторизованной дивизии батарей тяжелых полевых гаубиц калибра 150 миллиметров, сколько батарей легких полевых гаубиц калибра 105 миллиметров, сколько противотанковых орудий калибра 37 и 50 миллиметров… Натренированные глаза сразу узнают пушки, мозг, подобно счетной машине, автоматически регистрирует их число. Много месяцев в тылу врага шлифовали свое мастерство эти многоопытные разведчики.

А капитан Крылатых подмечает главное — германское командование тайными дорогами перебрасывает моторизованный полк из района Кенигсберга к фронту. Горючего у немцев сейчас мало, но, опасаясь бомбовых ударов по железным дорогам, они тратят его на ночной марш. Полк вполне боеспособен — марш совершается по всем правилам, безостановочно, без пробок и сумятицы, со строгим соблюдением дисциплины. Небось у каждого унтера записан маршрут движения… Взять бы «языка»! Тогда капитан Крылатых знал бы точно, на какой участок фронта выдвигается этот полк! Полк? А может быть, дивизия?

Капитан шепотом предупреждает разведчиков:

— Овчаров! Зварика! Ведите наблюдение вдоль дороги!

Да, дорожный комендант вполне может выслать патрули, боковые дозоры!

Но немцы, к счастью разведчиков, не боятся передвигаться по своей земле и не позаботились о боковой охране.

Проходит час… Все сильнее запах бензина, солярки и выхлопных газов. Крылатых отмечает новую важную деталь — почти все автомашины в колонне — трофейные, французские. Не из Франции ли перебрасывает Гитлер эту дивизию?

На уставной для ночного марша скорости — пятнадцать километров в час — проезжает разведывательный батальон. Впереди — штаб, взвод связи, рота броневиков, за ней — мотоциклетно-стрелковая рота, саперы на бронетранспортерах, рота тяжелого оружия — пехотные и противотанковые пушки. Внушительное зрелище! Огромны темные силуэты машин на полугусеничном ходу. Тускло поблескивают в призрачном свете луны и в желтых лучах фар каски, пристегнутые к поясным ремням, дула станкачей, очки мотоциклистов, целлулоидные оконца в грузовиках. Блеснет витой серебряный погон, ветровое стекло, смазанная ружейным маслом вороненая сталь. Все как на параде, на странном ночном параде при лунном свете… Не слышно пи единого голоса, только ночь дрожит от гула моторов…

Вот так, с этим же неотвратимым дизельным ревом, мчались они на восток в июне сорок первого. Только было их гораздо больше, они ехали по всем прусским дорогам…

Над лесом, с востока на запад, к Кенигсбергу, летят наши самолеты. По сигналу воздушной тревоги автоколонна немедленно тушит фары и, снизив скорость, продолжает марш. А как только пролетают стороной самолеты — включает фары и увеличивает скорость до заданной. Нет, нашим самолетам не заметить сверху ночью эту колонну. Дать бы им сигнал ракетой! Нельзя. Да и ракет нет…

Прут и прут, глухо и грозно рыча, темные громады со зло прищуренными желтыми глазами фар. А