Крестоносец. За Гроб Господень - Пол Догерти

С началом сумерек в лагерь стали прибывать мясо, хлеб, вино и спелые фрукты. Повозки с припасами сопровождали в лагерь наемники-туркополы в развевающихся небесно-голубых накидках, белых тюрбанах и с роговыми луками, прикрепленными к седлам. Эти подношения были встречены хмурыми взглядами, однако Гуго, совершенно невозмутимый после жестокой казни, пошел поговорить с офицером наемников, который любезно согласился продемонстрировать собравшимся искусство стрельбы из лука на скаку. Взяв Элеонору за руку, Гуго наблюдал, как всадник, подъехав к большому пню, стал кружить возле него, причем конь и всадник действовали слаженно, как одно целое. Животное прекрасно чувствовало всадника, и турок, пригнувшись в седле, всаживал стрелу за стрелой в обрубок дерева.

— Вот то, что нас ожидало, — шепотом объяснил Гуго Элеоноре, а потом поднял руку и поблагодарил офицера. — Вот это — настоящий враг, а не греческие женщины и девушки. Понимаешь, они же были еще маленькими детьми, а их подвергли истязаниям, а потом изнасиловали и повесили на глазах у матери, которую заставили на все это смотреть. Будь моя воля, я бы установил для этой неорганизованной толпы суровую дисциплину. Каждого, кто осмелится поднять руку на невинных людей, следует казнить — и только так. Греки не желают с нами воевать. Они видят в нас защиту против турок. Однако это еще не все. Я принес плохие вести. — Гуго скорчил недовольную гримасу. — Наши предводители перессорились в Константинополе. Они не могут решить, кто из них возглавит армию.

— Гуго, посмотри мне в глаза.

Он повиновался.

— Скажи мне, — спросила Элеонора, подступив к брату, — почему мы здесь? Чтобы навести порядок, создать братство людей или по какой-то иной причине?

Гуго медленно вытер свое потное, грязное лицо.

— Брат мой, я задала тебе вопрос, прямой вопрос, требующий честного ответа. Мы идем за тридевять земель в Иерусалим, однако я вижу, что мы делаем это не только ради освобождения Гроба Господня и всей Святой земли. Ты, Готфрид, Альберик и Норберт — вы что-то скрываете, у вас есть какая-то тайна.

Гуго открыл было рот, собираясь ответить.

— Гуго, я знаю тебя как никто другой. Ты не умеешь лгать. Но иногда ты просто недоговариваешь, не говоришь всей правды! Как-то я просила тебя дать мне почитать поэму «Песнь о походе Карла Великого в Иерусалим». Но ты так и не дал мне ее. Что в ней такого особенного, Гуго?

Он повозил сапогом по сухой земле, а потом наклонился, снял шпоры и звякнул ими, подбросив в руке.

— Обещаю тебе сестра, — улыбнулся он. — Обещаю все рассказать, но не сейчас. У нас и так масса проблем. Моя расправа с четырьмя преступниками явно не понравилась присутствующим.

— Как и совершенное ими преступление, — парировала Элеонора.

Она пристально посмотрела на брата. Его небритое лицо посуровело и стало более решительным. Элеонора почувствовала сильное желание рассказать ему о Фулькере, но все же решила подождать. Да, они все шли на Иерусалим, но Гуго и в некоторой степени Готфрид, Альберик и Норберт совершали свой собственный Крестовый поход. Она была уверена, что это не плод ее фантазии, но пока решила смириться со скрытностью брата.

Они вернулись в лагерь, который уже гудел как улей. Гнев, вызванный нападением греков и последующей казнью виновных, быстро улетучивался по мере того, как крестоносцам раздавали еду и вино. После вечерней молитвы Элеонора, Гуго, Готфрид, Альберик и Норберт присоединились к предводителям других отрядов, собравшимся в большом открытом шатре, освещенном факелами на шестах. Виконт и его помощники стояли на возвышении и горячо спорили о том, что же делать дальше. Они выкрикивали аргументы и контраргументы, а съеденная пища и выпитое вино лишь добавляли запальчивости и без того резким суждениям. Многие заявляли, что граф Раймунд не должен был их покидать. Некоторые изъявили желание вернуться домой. Элеонора почувствовала себя уставшей и больной. Извинившись, она вернулась к повозке, над которой Имогена с помощью соседей уже успела натянуть шатер. По полю недавней битвы за кольцом повозок то тут, то там двигались факелы. Это были любители дармовой поживы и искатели чужого добра. Звеня доспехами и скрипя кожей, вооруженные охранники патрулировали лагерь. Элеонора хотела было улечься спать, но вдруг вспомнила про Фулькера. Достав из укромного места две сумы, она вытряхнула их нехитрое содержимое: кинжал, несколько гвоздей, медаль, серебряные монеты и башмак на толстой подошве. Кожаный верх башмака был слегка надорван, и Элеонора, засунув пальцы внутрь, вытащила оттуда аккуратно сложенный кусочек гладкого пергамента. Она расправила его; он был больше, чем казался вначале. Пергамент наилучшего из всех сортов, которые только можно было раздобыть в канцеляриях или скрипториях, был слегка промаслен. При тусклом свете она смогла разобрать чертеж, похожий на карту, а над ним — четкие буквы.

«Под этим камнем, — перевела она, — увидишь священные сокровища и лик Господа нашего». Элеонора приблизила фонарь к пергаменту. Рисунок ничего ей не говорил, как, впрочем, и надпись. Она села, сложила пергамент и спрятала его за обшлаг рукава. Вероятно, Фулькеру это показалось очень важным; так, очевидно, считала и Анстрита. Не этот ли чертеж разыскивал загадочный всадник? Анстрита побывала раньше в Утремере; там побывали также Норберт и Альберик. Может, они нашли там нечто драгоценное? Элеонора закрыла глаза. Ей припомнился список реликвий, составленный ее братом, а также кое-что еще: Гуго и Готфрид часто декламировали поэму, которую они так ревностно перечитывали. Надпись на манускрипте Анстриты живо напомнила Элеоноре стихи из «Песни о походе Карла Великого в Иерусалим», в которых говорилось о лике Христа. Какую же тайну хранили «Бедные братья»? И Анстрита, и Фулькер умерли насильственной смертью, как и староста Роберт. Была ли случайной смерть последнего? И не стал ли теперь тот загадочный всадник членом их отряда? Они так ни разу и не обговаривали подробно смерть старосты. Ясное дело, он был любитель выпить, но как он умудрился утонуть в довольно мелком ручье? Может, он что-то знал? Может, его подкараулили на улице и убили?

Послышались чьи-то шаги, и кто-то позвал ее. Не вставая, Элеонора подползла к выходу и отодвинула полог шатра. Перед ней на корточках сидел Гуго.

— Сестра, — улыбнулся он. — Принято решение. Завтра мы, предводители «Бедных братьев», отбываем в Константинополь для срочного совещания с господином Раймундом.

Часть 4. Константинополь

Утро Дня святого Афанасия, 3 мая 1096 г.

In quo cessabit mulicrum amor el desiderium[10].

Элеонора де Пейен из Компьена, что в графстве Шампань, участница Крестового похода, сестра Гуго и вдова Одо де Ферневаля, всегда свято верила в то, что по красоте своей Константинополь сравним с божественным Иерусалимом, несмотря на то что в этом большом городе возле континентального моря плелись интриги, совершались предательства и замышлялись убийства. Элеонора и ее попутчики прибыли в Константинополь накануне Дня святого евангелиста Марка. Их проводник Теодор описывал город как треугольник, с двух сторон огражденный морем и защищенный огромными двойными стенами. В Константинополь они въехали через Золотые ворота, представлявшие собой высоченные тройные двери из бронзы в стене из белого кирпича с красной черепицей наверху. А на стене были воздвигнуты две огромные золотые статуи Победы и четыре гигантских слона, изготовленных из того же драгоценного металла.

«Бедные братья» встретились с графом Раймундом в роскошном особняке императора Алексия Комнина, который он предоставил предводителю провансальцев. Особняк находился рядом с широкой дорогой, ведущей к Золотым воротам. Граф принял их хорошо. Известие о нападении греков привело его в бешенство, однако он всячески хвалил Гуго за его решительные действия по улаживанию конфликта. Он был очень обеспокоен течением переговоров, которые он вел с другими предводителями крестоносцев, а также с императорским двором. Раймунд настоял на том, чтобы гости отдохнули, пока суд да дело. Они искупались, надели свежее свободное платье, поели хлеба с запеченными в нем фруктами, свежей молодой баранины, обжаренной в специях, и выпили вина, которое когда-то, как утверждал Теодор, услаждало вкус Александра Македонского и его полководцев.

В последующие дни Теодор проявил себя знающим, вежливым и расторопным гидом. Он показал гостям достопримечательности города. Теодор провел их по мраморным ступенькам в величественные дворцы, охраняемые варягами — северными воинами, одетыми в пурпурные костюмы с позолоченными оборками. На их головах были украшенные перьями шлемы, а в руках они держали двойные топоры, которые отличали их как «бессмертных» — телохранителей императора Алексия. Мимо них торопливо семенили слуги в вышитых серебром комнатных туфлях, спеша выполнить волю басилевса, помазанника Божьего, христолюбивого императора. Элеонора с товарищами походила также по городским стенам высотой тридцать футов и общей длиной около семнадцати миль; с вершины Золотых ворот они смотрели на вереницы повозок и караваны верблюдов и ослов, везущих в столицу империи товары со всех ее уголков.