Дорога на Порт-Артур - Александр Сметанин

...— А теперь, братцы, предлагаю выпить за медаль нашего командира. — Сивков, сидящий в самом центре нар, тянется за фляжкой, — У богатых людей принято, чтобы именинник сам угощал. Но так как наш командир человек бедный, — посмеивается он, — и мы сообща копили свои «сто» для этого случая, обмоем его медаль из общих припасов.

Да, в канун Нового года я получил медаль «За отвагу» из рук самого командира полка.

Я, конечно, ожидал, что награждение будет происходить торжественнее, но вся церемония заняла несколько минут, после чего я вместе с другими награжденными уже топал к себе на передовую.

А там меня ждали. Как же, первая медаль в отделении! Она, скромная на вид, на серой муаровой ленточке, долго ходила по солдатским рукам, потом снова заняла свое место на моей груди.

— ...За то, чтобы не последняя была! — Тельный поддерживает Сивкова.

Хмелеют мои подчиненные. Тельный по старой памяти пододвигается ближе к Ивану Ивановичу, закуривает его папиросу, спрашивает:

— А вот скажите мне, товарищ младший лейтенант, что значит: «социально опасный»?

— К чему ты это, Игнат?

— К тому, что вы когда-то спросили: «за то и сидел?». Нет, не за то я сидел. За другое. — Тельный улыбается, почесывает себе затылок: было, мол, такое. У него очень красивая улыбка, делающая лицо Игната чуточку наивным и донельзя добрым. — Сидел я, товарищ младший лейтенант, за воровство...

— Неужто, Игнат? — Сивков удивленно смотрит на Тельного. — Во век бы не поверил!

— И я тоже, — Иван Иванович пожимает плечами.

— За воровство, братцы. — Игнат широкой ладонью шлепает себя по засаленной штанине. — Тогда я на Волге, под Саратовом, грузчиком на складе работал. Была там у меня зазноба, буфетчица в столовой ОРСа. Ну слюбились мы с ней. Да так, что в пору свадьбу играть. А тут со мной беда приключилась: руку мне вагой придавило, в больницу угодил. Лежу неделю, вторую. Надоело. Дай, думаю, к сударушке схожу. Вылез ночью в окно и к ней.

Тельный берет еще папиросу из пачки Кузнецова, прикуривает, гладит себя по груди, хорошо, мол, как!

— Прихожу к ее домику, она недалеко от больницы жила, стучу в окошко. Не открывает. Может, нет дома? Ладно, зайду, посижу до ее прихода. Ключ-то у меня был. Прождал почти до утра. Зло меня разобрало, а сам думаю; надо ей отомстить! Но как?

И тут вдруг вспомнил: я же знаю, где она ключи от столовой прячет! Беру эти самые ключи, прихожу в столовую и думаю: чего бы тут взять? Вижу, на буфете у нее тарелки чистые стопочками лежат. И бутылка водки начатая в шкафу стоит. Выпил я, значит, для храбрости, потом взял эти тарелки, положил в какой-то ящик, понес. Зачем именно тарелки взял, сейчас уж и не знаю.

Ну, унес я тарелки, столовую открытой оставил. Но, оказывается, сторожиха магазина сельпо видела, как я в столовую заходил.

На другой день забрали меня в милицию. Суд был. Вот на суде-то мне прокурор и сказал, что я «социально опасный» тип. Тарелки, мол, украл и продал...

— А зачем ты их продавал? — спрашивает Игната Сивков.

— Не продавал я их. В старом карьере зарыл. И сейчас, поди, там лежат. Год мне дали за воровство.

— И не сказал, что тарелки спрятал? — Иван Иванович с каким-то сожалением смотрит на Тельного.

— Не сказал. Теперь знаю: от дурости все это. Ну, да ладно: зато теперь я социально безопасный человек.

После двух ночи Тельный заступает на пост, Армен ужинает, все ложатся спать, а я провожаю Ивана Ивановича на НП роты.

— Хорошие ребята у тебя подобрались, Сергей.

— Хорошие.

— Ты вот что, Сережа, ты присмотрись к Манукяну и Таджибаеву. Надо их учить воевать основательно, как следует. Я замечаю, ты все на Тельного да Сивкова нажимаешь. Конечно, в отделении они у тебя — главная сила. Но это всего лишь половина отделения. А про вторую ты что, забыл?

Кузнецов останавливается, притягивает меня за ремень ближе к себе, как бы по большому секрету говорит:

— С завтрашнего дня весь полк побатальонно будет отводиться во второй эшелон дивизии для тактических учений с боевой стрельбой. Понимаешь, там построена линия обороны — точная копия немецкой в полосе наступления нашей дивизии, со всеми ее траншеями, дзотами, отсечными позициями, пулеметными точками. Короче, со всем тем, что успели выявить разведчики. Вот ее и будем штурмовать. Понял?

— Понял. Дело знакомое. И если наше отделение будет заниматься в таких условиях — это здорово придумано.

— Здорово! Ну, бывай, Сергей. Я еще в третий взвод схожу.

...Мы ходили по «немецкой» обороне во втором эшелоне дивизии пока как экскурсанты. Изучаем начертания переднего края, всех его траншей, расположение огневых средств противника на всем его семидесятиметровом фронте, на котором будет наступать наше стрелковое отделение.

В первой траншее вражеской обороны нам будут противостоять в бою как максимум три солдата с легким пулеметом и двумя автоматами. Нас в отделении пятеро. У нас на вооружении имеются пулемет, три автомата и карабин. Численное превосходство в живой силе имеем на два человека, огневое — на карабин и автомат. Итак, соотношение наших сил с противником на участке наступления отделения пять к трем в нашу пользу.

Но... противник обороняется, а мы наступаем. Он зарылся в землю под пятислойные накаты, мы пойдем по открытому полю, утыканному минами. У него за спиной...

Впрочем, лучше посчитать, что у нас за спиной. От этого станет веселее. А за спиной у нас много...

...Второй день подряд мы атакуем «немцев» у себя в тылу. Первое условие успешной атаки — стремительность. От нас до первой траншеи противника всего двести метров. Нам нужно преодолеть их единым духом.

Для этого мы должны двигаться точно по следам гусениц танка. Его бортовой номер «816». За цепью нашего взвода, в нескольких десятках метров позади, будет наступать и расчет противотанкового орудия, который обязан поддерживать нас огнем. Командира танка — молоденького лейтенанта и командира расчета 57-миллиметровой пушки сержанта Егорова, моего сверстника, я уже хорошо знаю. И если чего-либо из ряда вон выходящего не случится, будем действовать так, как условились.

Там в настоящем бою 816-й сначала преодолеет высокую железнодорожную насыпь по проходу, уже проделанному саперами, приблизится к нашей траншее, перевалит через нее и двинется вперед следом за танком с минным тралом. Мы пойдем за ними, затем пойдет Егоров с пушкой. Его главная задача в период атаки уничтожать огневые точки противника, мешающие продвижению танков, а танкисты будут уничтожать вражеские пулеметы, мешающие нам и сержанту Егорову. Все расписано как по нотам.

Начинается очередная «атака», Танк выползает из укрытия, «преодолевает» проход в железнодорожной насыпи и приближается к нашей «траншее». Ее, конечно, нет, мы лежим в снегу. Когда танк проходит, мы дружно поднимаемся, перестраиваемся в две крохотные колонны и бежим следом за танком. За нами артиллеристы тянут пушку.

«Противник» открывает огонь, справа и слева рвутся толовые шашки, нас осыпает землей, но этого «огня» мы не боимся. Он не опасен. При настоящем огне с той стороны мы не мчались бы с такой прытью.

Какой-то начальник в новеньком полушубке, стоящий рядом с комбатом, недоволен нашей «атакой». Танки, боясь оторваться от пехоты, медленно движутся в атаку. Это очень опасно для танкистов. А пехотинцы, по его мнению, не атакуют, а прогуливаются.

«Атакуем» снова. Потом еще и еще. Но ведь это всего лишь первый этап боя: атака переднего края обороны противника.

Потом будет бой в глубине. Там со взаимодействием в таких масштабах, как отделение, экипаж, расчет, будет труднее и нам придется выполнять свои задачи самостоятельно. Всех возможных ситуаций не предусмотришь.

Таджибаев и Манукян учатся старательно. Первый держится ближе к Сивкову, другой — к Тельному. Одна группа атакует на правом фланге отделения, другая — на левом. Я в центре.

Пока все идет хорошо, но как будет дальше? Успокаивает одно: осенью под Голдапом при штурме высоты все шли в атаку дружно и смело.

Наконец после «взятия» господского двора в глубине обороны «противника» поступает команда «Отбой, перерыв на обед». И мы бегом бросаемся к своему костру. Сивков уже раскочегарил его вовсю.

Было время, из-за немецких самолетов мы боялись разводить костры. Теперь о самолетах и не думаем. За все это время раза два кружились в небе их «костыли», разведчики, и то забирались так высоко, что даже наши зенитки не открывали по ним огня.

Таджибаев уже стоит на коленях у самого костра и, будто кот на завалинке, щурится, вдыхая теплый, пахнущий дымом воздух. От его мокрых однопалых перчаток идет пар.

— Ну что, Усенбек, «Ташкент»? — Тельный присаживается рядом, протягивает к огню ладони, кряхтит от наслаждения.

— «Ташке-ент», — отвечает Таджибаев и еще ближе двигается к огню.