Теряя веру Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни - Уильям Лобделл

Среди стремительно стареющих посетителей синагог и общего застоя в американском иудаизме любавичеры стали островком роста, новизны и успеха. Верования лю-бавичеров казались мне суеверными: я не понимал, например, почему Бог хочет, чтобы мужчины и женщины собирались в синагоге раздельно или почему женщина не может спать с мужем во время менструации и должна принять очистительное омовение, прежде чем снова лечь с ним в постель. Но меня заинтриговала энергия, с которой они несут свою веру в мир — особенно нерелигиозным евреям, которых стремятся вернуть к вере отцов.

«Когда еврей отрывается от своего народа (Господь сохрани!), — говорил покойный лидер движения, раввин Менахем М. Шнеерсон, — это случается лишь потому, что он алчет и жаждет. Душа его жаждет смысла жизни, но воды Торы ускользают от него. И вот он отправляется в чуждые страны, надеясь там утолить свою жажду.

Только добрый пастырь, который не станет поспешно осуждать блудного сына, который приглядится к причинам его бегства, сможет пойти за ним, милосердно взять его на руки и отнести домой».

О любавичерах я написал две большие статьи. Я рассказывал, как последователи Шнеерсона — он умер в 1994 году, и место его остается вакантным, — вдохновленные его учением, произвели в мире иудаизма немало шума и смятения (а также споров и разноречивых толков, которые не утихают до сих пор). В соответствии с учением Шнеерсона иудеи, принадлежащие к шабад-центрам, соблюдают далеко не все (а порой — не соблюдают никакие) практики ортодоксальных иудейских групп. Они не образуют синагоги и не платят синагогальные взносы — в этом нет нужды. Идея шабад-центров состоит в том, чтобы возвращать евреев к отеческой вере терпеливо, шаг за шагом: приучая участвовать в субботних службах, зажигать свечи вечером в пятницу, слушать лекции иудейских ученых.

Успех любавичеров измеряется двумя параметрами. Первый — сухие цифры. Число шабадских раввинов и их семей (все они посвящают служению всю свою жизнь) за последнее десятилетие удвоилось и теперь, согласно шабадской статистике, составляет более 4 тысяч человек в 61 стране. В век, когда у некоторых деноминаций (в том числе у католичества) кафедры порой пустуют из-за недостатка священников, потомство шабадских раввинов идет по стопам отцов в таких количествах, что «лишние» — около 200 новых раввинов и их жен — живут сейчас в Бруклине, ожидая назначений в разные части света. Шнеерсон говорил, что нет призвания выше, чем призвание учителя и проповедника.

— Еврей может спросить тебя: «Почему ты просто не оставишь меня в покое?» — учил Шнеерсон своих последователей. — «Иди занимайся своими делами, а мне дай спокойно заниматься моими. Допустим, я сверлю дырочку в дне своей маленькой лодки — тебе-то что за дело?» А ты ему ответь: «Лодка у нас — одна на всех, и в ней мы все вместе»».

Любавичские источники утверждают, что каждые десять минут где-то в мире открывается новый шабад-центр. Сборы пожертвований приносят шабаду более 800 миллионов долларов ежегодно. Движение так хорошо поставлено, что привлекает пожертвования даже от иудеев других направлений — они жертвуют, считая, что эти деньги пойдут на пользу иудаизму в целом. Один специалист по инвестициям из Нью-Йорка пожертвовал несколько миллионов на ежегодную поддержку новопоставленных шабадских раввинов и их жен. Среди прочего, он помог тридцати пяти парам открыть Дома Шабада при колледжах по всей стране, а еще тридцати

трем парам — организовать в США обучение иудаизму для взрослых. Этот банкир, сам посещающий модернистскую ортодоксальную синагогу, считает, что проповедь Шабада — наилучший по соотношению цены и эффективности способ укрепления иудейских общин, будь то в американских колледжах или в Африке.

Второй параметр, позволяющий судить об успехе любавичеров, — не смолкающие вокруг них споры. Чаще всего возражения исходят от других иудеев, обеспокоенных бурным успехом движения и опасающихся, что любавичский «бренд» иудаизма станет слишком влиятелен.

Обаяние Шнеерсона было таково, что в последние годы его сорокалетнего лидерства все больше любавичеров верило, что их ребе — мошиах, то есть Мессия. Сейчас, через двенадцать лет после его смерти, вера в Шнеерсона как Мессию — по крайней мере, публичная — угасла.

— Еврейское общество оказывается во все большей зависимости от них, — говорит Давид Бергер, ортодоксальный раввин и профессор-историк из Бруклина, написавший о Шабаде книгу. — Без них мы уже не можем ни совершать религиозные обряды, ни учить, ни заниматься социальным служением. Это явная опасность для иудаизма.

Опасность? Опасности я не видел — видел лишь группу людей, исповедующих свою веру серьезнее, ярче, притягательнее, чем большинство остальных иудеев. Их лидеры — команда проповедников, состоящая обычно из раввина и его жены, так называемые шлухим — не чураются тяжелой работы: селятся на всю жизнь в самых отдаленных уголках мира, живут на очень скромное жалованье, служат неверующим евреям. И по собственным впечатлениям, и по разговорам с другими, изучавшими это движение, у меня сложилось мнение, что большинство любавичеров счастливы и довольны жизнью. Лучшее тому доказательство — их дети: большинство из них — в Калифорнии, где статистика поставлена лучше всего, около 70% — также становятся шлухим. Только представьте себе религиозную группу, в которой 70% детей пасторов сами становятся пасторами! Парадоксально, но образец подлинного евангелизма я встретил в иудаизме, у любавичеров. Они стали для меня привлекательным примером веры, воплощенной в действиях.

***

Искать и находить радикальных верующих оказалось несложно — слишком уж они выделялись на сереньком фоне «стада духовного». Я даже не знал, хочу ли сам стать святым. Я боялся того, куда может привести меня Бог. Мне нравилась моя нынешняя жизнь, спокойная и удобная: деньги, семья, уютный дом. Время от времени посещать бедных и больных — прекрасно; но жить с ними?.. Когда такие мысли прокрадывались мне в голову, меня начинали преследовать слова из «Бремени славы» К. С. Льюиса:

Более того: Христос обещает нам так много, что скорее желания наши кажутся Ему не слишком дерзкими, а слишком робкими. Мы - недоумки, забавляющиеся выпивкой, распутством и успехом, когда нам уготована великая радость; так возится в луже ребенок, не представляя себе, что мать или отец хотят повезти его к морю. Нам не трудно, нам слишком легко угодить.

Быть может, думал я, Льюис прав: но мне недоставало духу проверить это предположение. Я предпочитал возиться в луже. Льюис писал о неверующих, но эти слова

относятся и к христианам. Достаточно ли я делал? Истинно ли посвятил себя Богу? Или, достигнув удобного компромисса, на нем и остановился? Мне казалось, еще один вызов Льюиса из статьи «Бог под судом»: «Если христианство ложно, оно не имеет никакого значения; если истинно — его значение бесконечно. Но «некоторого значения» оно иметь не может» — обращен ко всем христианам.

Умеренных верующих (в том числе и себя самого) я начал воспринимать как людей, не вполне верящих радикальному, бескомпромиссному евангельскому слову. Мы вовсе не посвятили свою жизнь Христу. Мы собираем сокровища на земле, а не на Небесах. Мы не сходим с привычного пути, чтобы помочь бедным или принести реальные жертвы во имя Христово. Наше христианство — какое-то «христианство-лайт», удобная и приятная вера, для которой в нашей жизни отведено немногим больше одного утра в неделю.

Старайся представить себя Богу достойным, делателем неукоризненным, верно преподающим слово истины.

(2 Тим 2:15)

Не так-то легко писать о вере истинно верующего. Журналисты привыкли опираться на факты. Легче всего писать о судах и спортивных матчах: там события разворачиваются в реальном времени, прямо у тебя перед глазами. Ясно, кто выиграл, а кто проиграл, понятны подробности происшедшего. Если во время матча ты что-то пропустил — можешь посмотреть повтор по телевизору. Если чего-то не уловил в суде — можешь свериться с протоколами или другими юридическими документами. Но на религиозном поле мы имеем дело с фактами, неразрывно сплетенными с субъективными вопросами веры. Журналистов учат: «Даже если твоя мать говорит, что любит тебя — лучше проверь!» Но к историям о вере такие стандарты по большей части неприменимы. Невозможно проверить, есть ли Бог, истинно ли чье-либо обращение. Очень и очень многое в религиозных сюжетах непроверяе мо по определению.

Я не ставил себе задачу доказать существование Господа или ценность чьей-либо веры (если она не подтверждалась объективно). Я исходил из предпосылки, что Бог и вера реальны для людей, с которыми я разговариваю. Это позволяло мне встать на их место и ощутить то, что ощущают они. Дэвид Уотерс, редактор «Вашингтон пост» и один из лучших в стране религиозных журналистов, сформулировал «Десять Заповедей» для репортеров, пишущих о вере; этим правилам я следовал, пожалуй, лучше, чем библейским Десяти Заповедям.