Дворец грез - Паулина Гейдж

Я быстро огляделась вокруг. Нигде в поле зрения я не обнаружила своей драгоценной шкатулки — единственной вещицы, что связывала меня с семьей и детством. Но моя корзина по-прежнему находилась там, где я ее оставила.

— Мастер! — выпалила я. — Могу я задать вопрос? — (Он кивнул.) — Моя шкатулка…

— Твоя шкатулка, — сказал он спокойно и насмешливо, — в корзине. Я подумал, что там она лучше сохранится. Теперь оденься и иди.

Я вытянула свое лучшее и теперь уже единственное платье из корзины, потом заколебалась, смутившись при мысли о том, что он увидит меня голой при свете дня. Он раздраженно повернулся ко мне:

— Если бы я хотел изнасиловать тебя, глупая девчонка, я бы уже сделал это дюжину раз, хотя что заставляет тебя думать, будто ты так соблазнительна, — выше моего понимания. Я совершенно внятно объяснил прошлой ночью, когда ты гарцевала тут без одежды, что не имею интереса к чему бы то ни было в твоем тощем теле. Иди!

Я гневно сбросила простыню и натянула платье через голову.

— Я не гарцевала, — обиженно ответила я и, отпихнув занавес, вышла на слепящее солнце.

Борт ладьи был в четырех шагах, я остановилась, привыкая к яркому свету. Мы двигались неуклюже, но довольно быстро по самой середине реки. Мимо проплывали песчаные берега, поросшие растрепанными пальмами, за ними, по краю иссушенных, потрескавшихся полей, жались друг к другу убогие домишки. Бурый бык, стоя по колено в густом илистом мелководье, пил воду, опустив голову. Голый крестьянский мальчик, такой же серо-коричневый, как и его скотина, застыл с палкой в руке, внимательно глядя на нас. Вдали, в жарком мареве, мерцали золотом холмы пустыни. Небо было раскалено добела. Пока я довольно робко смотрела на гребцов, работавших под песню капитана, что задавала ритм, селение осталось позади, и за бортом уже проплывала голая земля, вдоль реки виднелась дорожка. Я была разочарована. Будто я сидела в рыбацкой лодке отца и видела на берегу Асват и его окрестности.

От разогретой палубы ногам было горячо. Гребцы не обратили на меня внимания, но капитан приветливо кивнул со своего мостика под балдахином. Я подошла к грациозно изогнутому кверху и внутрь носу ладьи и высунулась. От ее носа разбегались небольшие прозрачные волны, а наверху на северном летнем ветру полоскалось сине-белое полотнище флага царского дома. Ветерок, хотя он был и горячий, приятно обдувал мою кожу после тесной и душной каюты. Впереди река медленно изгибалась и исчезала за поворотом, поэтому я пошла обратно туда, где, как и говорил Гуи, был натянут для меня белый льняной полог. Под ним по палубе были рассыпаны подушки. Со вздохом удовлетворения я опустилась в его тень. Теперь было не время думать об Асвате, нельзя поддаваться тоске по дому. Лучше думать о том, как отчаянно мне хотелось уехать и как боги ответили на мои мольбы. Я поразмыслила над невесть откуда нахлынувшим чувством вины; когда я успокоилась, то поняла, что всему причиной непривычное безделье. Мать не одобрила бы, увидев, что я сижу здесь, развалившись на пухлых атласных подушках, подобно избалованной знатной даме, в то время как рядом напряженно трудятся гребцы. Теперь надо сходить на корму и посмотреть, как рулевой управляется со своим веслом, сказала я себе, но сладкая истома взяла меня в свой нежный плен, и я охотно уступила ей.

Наверное, я задремала, потому что, когда Мастер громко окликнул меня из-за занавеса, оказалось, что солнце сильно продвинулось к западу. Я поспешила к нему, заметив мельком, как меняются сказочно безмятежные отмели и берега. Мы как раз проплывали мимо дома, подобного которому я никогда не видела прежде. Там был собственный причал, будто в доме обитал сам бог, и засаженная деревьями земля вокруг была изумительно зеленой. Значит, там много слуг, чтобы таскать воду для полива из мелеющего Нила. Я успела увидеть белые, как отмытые кости, колонны и часть каменной стены. Впереди, чуть дальше по курсу, виднелась еще одна усадьба. Я вдруг ощутила себя чужестранкой в своих родных краях, неуклюжая крестьянская девочка с грязью под ногтями, не имеющая ни малейшего представления о том, как живут люди в тех изысканных дворцах. На этот раз, войдя к Гуи, я поклонилась.

Он лежал на диване, накрывшись льняной простыней, влажной от пота. В каюте было трудно дышать, спертый воздух, наполненный тяжелым запахом его пота, перебивал слабый аромат жасмина. Я вдруг припомнила, как мы с матерью ходили принимать роды к деревенским женщинам. Во многих комнатах пахло так же, как здесь.

— Мастер, почему бы тебе не выйти на воздух? — выпалила я, не подумав, — Ра опускается в рот Нут, и ветер скоро посвежеет.

— Ту, ты не умеешь себя вести, — проворчал он. — Я говорил тебе, что не следует задавать вопросов. И, кроме того, ты не можешь давать мне советов, если только, с позволения богов, я сам не решу спросить тебя о чем-то. Я не могу выходить, пока Ра еще катится но небу. Малейшее прикосновение его лучей к телу приносит мне несказанные мучения, будто при этом он склоняется к земле и прикасается губами к моей коже. — Он увидел, что я устыдилась своей наглости, и улыбнулся. — Если бы я родился феллахом,[29] как и ты, отец просто убил бы меня или сам Ра взял бы мою жизнь. Иногда я жалею, что это не так, особенно когда я вынужден путешествовать в таких примитивных условиях, как сейчас. Луна мне больше но сердцу, чем могущественный Ра, и я преданно служу лунному богу Тоту.[30] Сегодня ночью мы пришвартуемся в окрестностях его города, Хмуна;[31] ты сможешь увидеть священное место захоронения всех ибисов, что обрели вечный покой под его защитой. Ну а пока, — он указал на стол, — садись на пол рядом со мной и почитай мне те свитки. Это не очень важные отчеты моего казначея и письма от моего друга из Нубии, я знаю их содержание. Попытайся распознать слова, которых ты не знаешь.

Я взяла кипу свитков и вопросительно посмотрела на него:

— Мастер, можно мне сказать?

— Думаю, да.

— Позволь мне омыть тебя. Здесь есть и вода в чаше, и полотно, к тому же у меня большой опыт в омовении рожениц. Увидишь, тебе сразу станет легче.

Он расплылся в улыбке, потом громко рассмеялся.

— Впервые в жизни меня сравнили с грязной женщиной, — давился он смехом. — Садись, Ту, и делай, что тебе велено.

Итак, я села и стала разбирать тексты, иногда с легкостью, но все больше с постыдными затруднениями. Уроки с Паари дали мне далеко не так много, как я тщеславно полагала. Гуи живо поправлял меня, но без раздражения; пока мы занимались, свет, наполнявший каюту, приобрел мягкий розовый оттенок и ладья перестала качаться. Наконец наслышался звук сбрасываемых сходней, и мы прервали свои занятия.

— Позволение войти, Мастер. Это я, Кенна.

Вошел человек, одетый в простую белую юбку с вышитой желтой каймой. Желтая лента перетягивала его лоб, свободные концы спускались по обнаженной спине. На ногах у него были бледно-желтые сандалии, на плече — серебряный обруч, и от него исходил изумительный аромат шафранного масла. Я решила, что лодка, на которой плыли слуги, причалила тоже, а это гордое создание с аристократическим носом и надменным взглядом не кто иной, как главный управляющий.

— Говори, — приказал Гуи.

— Солнце почти опустилось за горизонт, уже разожгли огонь для приготовления еды. Не соблаговолит ли мой господин одеться и сойти к реке, чтобы я мог омыть его? Служитель из храма Нуна ожидает его милости на берегу. Верховный жрец надеется, что мой господин отужинает с ним сегодня вечером, если пожелает.

Так, Кенна был всего лишь личным слугой Мастера! Тогда в каком же облаке роскоши появился бы сам верховный жрец? Я сразу ощутила свою никчемность. Гуи резко повернул голову в мою сторону. Это был знак уйти.

— Найди укромное место и помойся, — сказал он мне, — потом ступай на лодку, слуги накормят тебя. Кенна, когда закончишь со мной, проследи, чтобы она ни в чем не нуждалась. Сегодня можешь гулять по Хмуну сколько хочешь, Ту, оставшуюся часть пути ты будешь находиться на ладье слуг. А Кенна вернется на свое привычное место здесь, в моей ка юте. Личный слуга наградил меня откровенно злобным взглядом. Я поднялась, вернула свитки на стол, поклонилась Гуи и протиснулась мимо Кенны. Значит, я отослана к слугам. «Ну а чего ты ожидала, — спрашивала я себя, в ярости бросаясь к сходням, — немедленного признания, моя госпожа Ту из либу? Уважения, почтения и привилегий? Очнись! Если ты хочешь получить все это, придется потрудиться. Очень хорошо. — Я глубоко вдохнула вечерний воздух и огляделась. — Я буду трудиться и получу все это».

От того, что предстало моим глазам, весь мой гнев сразу улетучился. Ладья покоилась на воде, уткнувшись носом в песок широкой бухты, обрамленной акациями и сикоморами. Чуть поодаль, на берегу, горели костры, вокруг которых суетились и галдели слуги, их лодка была пришвартована рядом. Видимо, гребцы тоже присоединились к ним, потому что весла ладьи Гуи были подняты и висели высоко над водой. По обе стороны, купаясь в малиновом зареве вечерней зари, вдоль бухты раскинулся самый большой город, такого я никогда прежде не видела. К причалу спускались тенистые сады, ветви деревьев свешивались через ограду. Неописуемо прекрасные легкие суда качались на якорях. Неподалеку виднелась дорога, она ныряла в пальмовую рощу, потом пробегала мимо скопления лачуг и исчезала снова. За домами, лачугами и деревьями можно было различить бежевые пилоны и величественные колонны храмов. Я знала, где-то здесь, надежно хранимый в святая святых, был священный холм,[32] который поднялся из воды после первого разлива Нуна,[33] первобытного Хаоса, — место, где Тот, бог мудрости и знаний и покровитель писцов, породил сам себя и появился из воды на цветке лотоса.[34] В этот момент я вспомнила своего любимого писца, своего дорогого Паари, и горячо пожалела, что он не видит сейчас дом своего бога.