Женись на мне (сборник) - Ирина Степановская

«Да, не доросли мы еще сознанием до европейцев», – подумала Лена и спросила:

– Могу я поговорить с мастером, который занимается моей машиной?

– Так ей пока никто не занимается, вон она стоит. – Оператор внимательно посмотрел на нее.

– Ну, кто будет заниматься, – не унималась Лена.

«От нее не отделаешься», – подумал тот, постучал что-то по своим клавишам и сказал:

– Вашей машиной будет заниматься Никифоров Николай. Он сейчас в цехе.

– Как найти его? – спросила Лена.

– Невысокий такой, худощавый. Лет тридцати пяти. Сейчас работает с темно-синим «Фольксвагеном».

– Я на минуту, – сказала Лена и направилась к внутренней двери. «Взбалмошная дамочка. Все равно ничего не добьется, – решил оператор. – Пружинки-то нет».

Ленина перламутровая красавица стояла в цехе, сияя своей нетронутой чистотой. Недалеко от нее разверзнутой пастью капота таращился синий «Фольксваген». Некто щуплый в темном комбинезоне с фирменным знаком на спине погрузился в него почти по пояс, ужасно напоминая своей позой зубного врача. Лена подошла сзади и вежливо постучала согнутым пальцем по ветровому стеклу.

– Никифоров Николай – это вы?

– Ну? – медленно разгибаясь и морщась при этом, повернулся к ней человек, вылезший из машины.

– Вы не могли бы изготовить или где-нибудь отыскать к завтрашнему дню вот такую деталь? – Лена вынула из сумки завернутую в салфетку перегоревшую пружинку.

– Это от той машины, что ли? – Мастер кивнул в сторону Лениной красавицы.

– Да.

– Ну ты даешь! – ухмыльнулся мастер. – Дорогая машина, фирменная деталь. А я тебе буду кустарным способом пружинки изготавливать?

– Да что тут такого! – сказала Лена. – Если бы от моей старой «восьмерки» пружинка бы подошла, я бы ее сама поменяла! Просто диаметр у нее другой, поэтому не подходит! А так весь ремонт здесь одна минута, чепуха на постном масле!

Мастер медленно вытер руки ветошью и с интересом посмотрел на Лену:

– Ты, наверное, и машинку швейную сама чинишь?

– Машинку швейную не чиню, времени нет, не шью ничего.

– Ну-ну, – усмехнулся мастер, взял пружинку в руки и стал внимательно разглядывать ее, поглядывая на Лену.

– Так, если я сделаю, – наконец сказал он, – я же деньги возьму, а у тебя машина на гарантии, детальку с фирмы бесплатно должны прислать!

– Я заплачу, – сказала Лена. – Мне сейчас машина нужна. А платить я привыкла. – Она сказала это только для того, чтобы этот мужик в комбинезоне не сомневался, что труд его будет оплачен. Но в словах ее вдруг прозвучала такая явная, хотя и не нарочитая горечь, что мужчина как-то по-новому взглянул на нее.

– С музыкой, значит, хочешь ездить… – задумчиво протянул он, и по его внезапно появившемуся проблеску в глазах Лена догадалась, что этот русский Левша понял, как сделать или где достать новую пружинку.

– Ну что, заметано? – спросила Лена.

– Я сегодня уже закончил работу. Завтра приходи в это же время.

– Приду. – Лена толкнула плечом стеклянную дверь и, не обращая никакого внимания на вопросительно посмотревшего на нее мальчика-оператора, вышла на улицу. – Опять так глупо прошел целый час! – пробормотала она и, окончательно еще не решив, идти сегодня в качалку или уже не идти, отправилась в универсам, что располагался напротив. Довольно долго блуждала она мимо колбасных, сырных и мясных прилавков, пока не нашла те, где, отбивая аппетит толстым слоем изморози, хранились замороженные овощи, пельмени и креветки. И когда наконец она вышла из самораздвигающихся дверей универсама, в руках у нее был холодный пакет морепродуктов, три парниковые помидорины и банка сока из экзотических фруктов.

– Не подержите сумку? – услышала она сзади себя чей-то хрипловатый голос. Лена обернулась. Мастер из автосервиса, Никифоров Николай, уже не в комбинезоне, а в обычных темно-серых вельветовых джинсах и в такой же рубашке, пытался погрузить в свою сумку четыре пачки «Сибирских» пельменей. Пятая пачка уже валялась возле его ног на полу. Лена молча поставила свои сумки на ступени, подошла и помогла мастеру развернуть капроновую старую сумку. Мастер погрузил в нее пельмени, а пачка, что оказалась на земле, разорвалась, и холодные белые комочки рассыпались по земле.

– Они замороженные, можно собрать, ополоснуть и сварить. Ничего не случится! – сказала Лена.

– Да ладно, пусть собаки съедят. Они мороженые едят, – сказал Никифоров Николай и носком ноги, как заправский футболист, спасовал пельмени в сторонку. Туда, где откуда ни возьмись уже сидел смущенно и косо поглядывающий на происходящее дворовый пятнистый пес. Лена пожала плечами и пошла собирать в пакет свое богатство.

Сзади опять ей послышался тот же голос. Лена остановилась, обернулась.

– Я ведь с Урала, так у нас собаки-лайки пельмени с мороза только так едят! Только давай! – сказал ей Никифоров Николай.

Лена посмотрела. Так себе мужик. Маленький, невзрачненький. Видно, что курящий. Может, и выпивающий. Он наклонился, помог ей упаковать продукты. Аккуратно поставил вниз банку, на нее положил креветки, сверху осторожно опустил помидоры.

– Хочешь, подвезу? – спросил ее Николай.

«Какая разница, ехать с ним или на частнике?» – подумала Лена и назвала улицу.

– Не по дороге, – сокрушенно покрутил тот головой.

«Зачем тогда приглашал?» – удивилась Лена и хотела идти дальше, но мастер уже открыл дверцы своих давно не мытых старых «Жигулей», кинул туда свою сумку с пельменями и потянул за руку Лену.

– Зачем тогда сказал, что не по дороге? – спросила Лена, усаживаясь в машину.

– Просто сказал как есть, – пояснил мужик. – Что, каждое слово, что ли, обдумывать?

Лена промолчала и хотела сесть, как всегда, назад, но мужчина открыл переднюю дверцу.

– Это ты когда с шофером будешь ездить, тогда садись сзади, – сказал он. – А когда со мной, тогда спереди.

Лена уже так почему-то устала от всего этого, что не стала возражать, молча плюхнулась на переднее сиденье и стала смотреть на дорогу.

– Домой едешь-то? – спросил ее через некоторое время Николай, ловко увернувшись от джипа «Тойота».

– Нет, в качалку, – коротко ответила Лена, чтобы пресечь все дальнейшие вопросы.

– А, качаешься, значит, – констатировал Николай так же спокойно и даже флегматично, как он рассматривал ее пружинку. – А я вот сейчас приеду домой, пельмешек полную кастрюльку наверну и буду телевизор смотреть.

– «Убойную силу»? – наугад спросила Лена, которая телевизор не смотрела никогда. А название этого сериала запомнила из разговора сослуживцев в буфете совершенно случайно.

– Ага. А ты тоже смотришь? – чистосердечно спросил Николай, полагая, что вечерами ей нечем больше заняться.

– Нет. Я кофточки вяжу, – ответила Лена с убийственным сарказмом, но он этого не понял.

– О, кофточки – это класс! – на полном серьезе заметил он. – Или мужу что-нибудь теплое. Свитер там или шарф. Уютно, когда жена сидит и что-нибудь вяжет.

– Носки, например, – сказала Лена, у которой в квартире были самонагревающиеся полы. Она мысленно подсчитывала, сколько часов ей будет нужно, чтобы проверить текущий отчет до приезда Гюнтера.

– А что ты смеешься, ноги должны быть в тепле. Когда ноги в тепле, спина меньше болит. А носки лучше всего вязать из собачьей шерсти.

– Угу. Собаку только взять негде, – неопределенно промычала Лена. – Кобелей полно, а шерсти состричь не с кого.

– Чего это ты так? – обиделся Николай. – Можешь мне сказать, я из дому попрошу, пришлют целый мешок. Вязать, не перевязать, на десять лет хватит. У меня отец охотник. У него лаек двенадцать штук!

– Ты-то здесь на кого охотишься? – машинально спросила Лена.

– Я деньги зарабатываю, – охотно пояснил Николай. – Дом хочу здесь построить, участок купить. Родители старые будут, заберу их оттуда, пусть тут живут. Здесь жизнь теплее, легче. Таежный человек все делать умеет. И дом поставить, и сад посадить, и щи сварить. Ты-то вот накупила какой-то дряни, – он слегка кивнул головой на пакет, что противно холодил Лене ноги, – а зачем? Неужели картошку не можешь пожарить? Картошка и пельмени – это еда на все времена. Хоть летом, хоть зимой.

«Господи, сколько же у нас еще диких людей! Вот, кажется, только из леса…» – подумала было Лена, но вдруг перед глазами у нее предстало видение: вот она с книжкой сидит на веранде родительского дома. Сестра уже замужем, держит на коленях маленького племянника, подкидывает его легонько, поет ему песенку. Племянник такой же беленький, крутолобый, как и все дети, родившиеся в их семье. Отец и зять, оба небольшие, жилистые, загорелые, такие же точно, вот как этот мужик, что везет ее сейчас, складывают во дворе дрова в поленницу. Мама на плитке жарит картошку.

Лена чуть не потеряла сознание. Настолько явственно, настолько реально, жизненно возникла перед ее глазами вся картина. И запах, этот ни с чем не сравнимый аромат картошки, жаренной на подсолнечном масле в чугунной, тяжеленной, бабушкиной еще сковородке. С поджаристой корочкой, которая нежно хрустит на зубах. И малосольные огурчики в глиняной миске. И маринованные маслята в стеклянной банке, накрытой фольгой и перевязанной суровой ниткой, и чай из самовара, и клубничное домашнее варенье в вазочке, и газета «Известия», брошенная на скамейку у входа. И Лена сама не поняла, как и почему, но она заплакала. В один момент ей вспомнилась ее жизнь. Пыльный поезд, увозящий ее из родного дома со спортивной сумкой в руках и пакетом учебников. Модные девочки-москвички в заграничных джинсах на танцах в университете. Молодые люди, разглядывающие ее в перерывах между занятиями сквозь сигаретный дым и серьезно заявляющие ей, что нужно быть намного раскованнее. Ей вспомнились одинокие долгие часы в библиотеке, из залов которой она выходила наполненной, но по-прежнему одинокой, и, наконец, ее хорошая и престижная работа в огромной фирме, где под ее началом трудились десятки человек и где ее считали современной деловой женщиной, но никогда не угощали домашними пирожками и чаем с вареньем. Потому, быть может, что время распивать чаи было в их фирме только у уборщицы, и потому, что все, без исключения, боролись там за жизнь, за карьеру, за фигуру. Ей также вспомнилось, как несколько лет назад оказалась она на больничной койке в холодной палате какой-то районной гинекологии, куда даже не подумал заглянуть тот, от кого ей пришлось сделать аборт. А она лежала тогда, не в силах подняться с резиновой холодной клеенки, бледная и подавленная, и некому было принести ей даже пару апельсинов. Не говоря уже о картошке… Эх, жизнь…