Дом - Эмма Беккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я поворачиваю обратно и возвращаюсь к театральному занавесу, из-за которого доносятся смех и перешептывания. В этом самом месте мне часто доводилось мечтать о том, чтобы стать мужчиной. Правда, в таком случае я не смогла бы ни проскользнуть за штору, ни расхаживать по лабиринту Дома — я не узнала бы девяносто процентов души этого места. Конечно, я могла бы коварно подглядывать за тем, что происходит в женской ванной: заметить умывальник, куда они с щедростью жевателя табака выплевывают жидкость для полоскания рта, и обожествляемое всеми биде. Увидела бы Хильди на корточках, чьи завивающиеся волоски между ног двигаются в ритме ее руки, пока она жалуется на последнего клиента-тормоза, который никак не мог кончить, или Гиту, грубыми движениями обтирающую себя полотенцем и рассказывающую о своем посетителе, — настоящие торговки рыбой, оказавшиеся в телах молодых куртизанок. Я бы не смогла, будучи мужчиной, проследовать за ними, когда они топчутся по направлению к большому женскому залу с еще спущенными к щиколоткам трусами, не увидела бы, как их мимоходом обнимает пурпурная штора. Я не посетила бы постоянно задымленную кухню, где девушки обедают и болтают, создавая гвалт, как на базаре, не увидела бы, как они одним движением руки смахивают со стола крошки, чтобы опустить туда свою задницу, не посмотрела бы в окно, откуда доносится шум разбитого на площади рынка. Не увидела бы большое зеркало на ножке, стоящее у входа на кухню, а перед ним — Эсме в костюме в те минуты, когда она, выпотрошив все содержимое косметички себе на колени, рисует провокационные брови, ради которых некоторые клиенты приезжали сюда из глубин Бранденбурга.
И самое главное — в моей голове недоставало бы общего плана зала, открывающегося с его порога. Я часто стояла здесь, застыв, в стороне от оживления, наступающего во всем борделе после звонка в дверь. Время останавливалось для меня одной, и я набивала свою голову картинками. На них — диваны в форме буквы L, за их спинками — нагромождение шкафчиков высотой до потолка. Агнета сидит рядом с высоким шкафом, набитым книгами, которые мы успевали читать лишь по диагонали. Биргит перелистывает страницы романа и одновременно пытается не упустить сказанного в споре между Фауной и Тинки. Одна из них стоит посередине комнаты и дергает пирсинг в своем пупке, а вторая курит на балконе, развернув грудь в нашу сторону. Ноги Биргит подогнуты, и в трусах с глубокой выемкой образовалась складка на уровне половых губ — мы уже привыкли к подобному спектаклю, но он все же всякий раз ненадолго захватывает мое внимание, как и пышные груди Фауны почти прозрачной белизны. Так я неподвижно застывала перед этими не смотревшими на меня полуголыми дамами. В течение двух лет я казалась себе мужчиной, переодетым в женщину, так хорошо замаскированным, надо сказать, что, проходя мимо них, я получала немного нежного, впрочем, похабного, внимания: более или менее гулкие хлопки по заднице, поглаживание по макушке, немного напоминающее материнское, от которого художественный беспорядок на моей голове становился только лучше. Не думаю, что они хоть раз заподозрили во мне любопытство порочного ребенка или сладострастие, которое охватывало меня порой при взгляде на бикини одной из девушек в то время, как она красила ногти на своих ногах. Если бы они и почувствовали что-то такое, наверняка не придали бы этому большого значения, как и подобает женщинам, чье ремесло — быть красивыми для чужих глаз, женщинам, которых больше не беспокоят более или менее грациозные движения собственных тел.
На окруженном диванами журнальном столике всегда беспорядочно валяются книги и тарелки или наушники, оставленные девушками, которых клиенты отвлекли от музыки. У стены, зажатый шкафчиками, стоит стол, где лежат бумаги домоправительницы и стоят два телефонных аппарата в дополнение к ее личному сотовому и тому, по которому с ней связываются хозяйка, служба эскорта и разнорабочий, вечно неспособный отыскать свои инструменты в забитых ерундой ящиках. На уровне стола вывешен список комнат, куда девушки записывают время прибытия и ухода мужчин. Их фальшивые имена отмечают на стикерах, которые будут отклеены в конце дня, оставляя на стене лишь количество клиентов и собранную сумму. Другой список указывает, какой специализацией обладает каждая из работниц борделя. Этот документ Word был распечатан так давно, что из-за покрывающих его кофейных пятен тяжело не только различить написанные на нем имена, но и разобраться, кто из девушек продолжает работать здесь, а кто испарился несколько лет назад. На пробковую доску прикреплены десятки ресторанных меню и номера такси, в которых водитель не станет придираться к имени клиента, контакты бухгалтеров, которым, скорее всего, можно доверять, а в самом низу — специальные указания самих работниц: «Кристина не принимает Карстена!», «Если будет звонить Томас, никаких встреч с Сарой!», «У Биргит длительность свиданий от сорока пяти минут!» И эта укоряющая запись: «Лола забыла положить двести десять евро в свой конверт, передайте ей, пожалуйста». Только вот Лола упорхнула, никого не предупредив, через два месяца после моего прибытия и задолжала девушкам довольно значительные суммы. Говорят, что теперь она работает в Мюнхене: Генова видела, как она выпрашивает кокаин в баре, где подают шампанское. Ясное дело, что Дому стоит забыть про эти двести десять евро: что упало, то пропало. Эта прикрепленная гвоздиком записка до сих пор висит здесь как символ веры в испытания, веры в лояльность, которая не принимает в расчет (а если принимает, то недостаточно) переменчивость женщин, занимающихся этой профессией, разнообразные причины, приводящие их в Дом и одновременно заставляющие покинуть его. Эта доброжелательность сродни простодушию: это видно даже по стенкам шкафчиков, на некоторых из которых до сих пор написаны имена давным-давно исчезнувших обитательниц. Эти чернила стираются пальцами новеньких, правда, пыль внутри, возможно, все еще хранит аромат парфюма прежних хозяек.
Позади находится довольно широкий балкон, в середине которого — маленькая лестница из белого камня. Четыре ступеньки, выполненные в античном стиле и обрамленные широкими перилами, изящно спускаются в сад. Именно благодаря ему Дом и стал называться Домом. Нужно обмолвиться, что от глаза, разумеется, не
