Волосы Вероники - Вильям Козлов

В технических переводах тоже есть своя прелесть: работая с текстом, узнаешь многое такое, что в другом случае наверняка прошло бы мимо тебя. В физических и химических формулах и законах существует своя гармония, я бы даже сказал — романтика. Как хорошо выразился об этом Леонардо да Винчи: «Никакой достоверности нет в науках там, где нельзя применить ни одной из математических наук, и в том, что не имеет связи с математикой. Всякая практика должна быть воздвигнута на хорошей теории. Наука — полководец, а практика — солдаты…»

Почти в каждой теоретической работе, которую я переводил, современные крупные ученые, лауреаты Нобелевской премии, отдавали дань уважения и восхищения гению Леонардо да Винчи. Это был ученый, изобретатель, на несколько веков опередивший свою эпоху.

А в одной технической книге я встретил даже стихи Шекспира:

…СлабеетМогущество ужасного заклятья.Как утро, незаметно приближаясь,Мрак ночи постепенно растопляет,Так воскресает мертвое сознанье,Туман безумья отгоняя прочь.

Автор книги о компьютерах утверждает, что эти строки великого Шекспира предваряют век развития техники и науки на планете Земля.

Обо всем этом подумал я, слушая расстроенного Великанова.

— Царствие ему небесное, конечно, но… столько труда пропало! — жаловался Геннадий Андреевич.— Ты уж меня извини, я уважал Горбунова, но скорблю я больше по своему реферату…

За крайним столом, где расположилась молодежь, слышались веселые голоса, смех. Эти уже забыли о кончине директора. Молодость и смерть — несовместимы, поэтому молодежь надолго не задумывается о смерти. Это для нее — понятие отвлеченное.

— Говорят, директором будет Гоголева,— сказал Великанов.

— Грымзина говорит? — усмехнулся я.

— Ты ведь с ней не очень-то ладишь?

— Она же Ольга Ведьминовна,— улыбнулся я.

— Ну и что? — недоуменно покосился на меня Великанов.

— Несчастливое для меня это имя,— ответил я.

— Да-а, у тебя жена была Ольга… как ее по батюшке?

— Не только жена…

Вчера мы с Олей Журавлевой повздорили: она позвонила и мило сообщила, что мы с ней вечером идем на день рождения ее подруги. Я как раз занялся переводом книги. Работа продвигалась, и мне не захотелось ее прерывать, потом на дне рождения придется выпивать, а у меня такого желания не было. Признаться, я вообще не любил эти походы на дни рождения, именины и прочее. Помнится, когда был молодым, охотно бегал на подобные празднества, а теперь давно отпало желание. Новые незнакомые люди, пустые разговоры, обязательно кто-нибудь к тебе привяжется и будет долбить о своем. Сидишь, как дурак, слушаешь болтовню, а мысли далеко… Спросят о чем-либо, а ты глазами хлопаешь, молчишь… Не по мне эти компании! Танцевать я не любил, на этих вечеринках музыка гремит на всю мощь, а это для меня — нож острый! Я люблю музыку, но не такую, когда лопаются барабанные перепонки. В Олиной компании наверняка будет молодежь, а мне подстраиваться под нее нет никакого желания.

Я отказался, на что Оля в сердцах заметила мне, что я скучный тип, нелюдим, бирюк и испортил ей на весь вечер настроение… Признаться, я не ожидал такого взрыва. Позже она сказала мне, что хотела показать меня своим подружкам.

Я попросил Олю после вечеринки зайти ко мне, она сказала, что там видно будет. В общем, не зашла, хотя я ее очень ждал. И, уехав в командировку до конца недели, не позвонила.

— И чего это наши засуетились? — рассуждал Великанов.— Свято место не бывает пусто. Назначат кого-нибудь. По мне хоть и Гоголеву.

— Моя Грымзина воду мутит,— сказал я.

— Коняга? А ей-то что за дело? — Геннадий Андреевич надел и снова снял очки.— Послушай, Георгий! Она и Гейгер не вылезают в последние дни из кабинета Артура Германовича. Теперь я понимаю, откуда ветер дует… Уж не Скобцов ли метит на место Горбунова?..

Если Гоголева, на мой взгляд, и достойна была бы возглавить НИИ, то Артур Германович Скобцов не тянул на эту должность. У Горбунова было три заместителя: Гоголева, Скобцов и Федоренко. Последний — по хозяйственной части, так что он не в счет. Артур Германович Скобцов был случайным человеком в науке, один бог знает, каким образом он защитил докторскую диссертацию, в науке его считали балластом. Он занимался вопросами внешних отношений. Короче говоря, все встречи, проводы, связь с заграничными учеными, контакты с институтами — все это находилось в его компетенции. Наукой Скобцов уже давно не занимался, по крайней мере я не читал вот уже много лет ни одной серьезной статьи. Зато в газетных отчетах о встречах ученых в Ленинграде всегда можно было увидеть его фамилию. Артур Германович часто ездил за границу, привозил оттуда газеты и журналы, где на фотографиях рядом с известными учеными можно было увидеть и его.

Внешне он выглядел импозантно: среднего роста, с седой гривой зачесанных назад длинных волос, умными глазами, всегда одетый с иголочки, пахнущий приятным одеколоном. Речь его была медлительна, на институтских собраниях он выступал толково, умно. Если он не печатал научных работ, то в ленинградских журналах можно было встретить его путевые заметки о своих поездках за рубеж, встречах с крупнейшими учеными современности. Скобцов даже присутствовал в Соединенных Штатах на мысе Кеннеди при запуске космического корабля на Венеру. Он привез американский еженедельник, где был помещен почти на всю страницу цветной снимок запуска. В группе американских руководителей эксперимента был и Артур Германович.

Знали у нас и то, что если на кого взъелся Скобцов, то обязательно выживет из института. Причем сделает это так умно и тонко, что лично на него и тень не упадет. Он все делал чужими руками. Так он «съел», как у нас говорили в институте, Иванова — молодого, очень талантливого геофизика. Чем тот ему досадил, никто не знал. Иванов за словом в карман не лез, мог и покритиковать начальство. Как бы там ни было, но Скобцов невзлюбил его, не пустил в командировку в Англию, потом в ФРГ. Вот тогда взбешенный Иванов, по-видимому, и высказал в глаза Скобцову все, что о нем думает. А это делать было опасно: Артур Германович никому ничего не прощал. Допек он геофизика: устроил так, что тот не получил квартиру, хотя много лет стоял на очереди. В этом Скобцову помогла и Грымзина как член месткома. Геофизик ничего больше придумать не сумел, как подать заявление по собственному желанию. Конечно, такого ценного работника сразу взяли в другой институт, побольше нашего, дали хорошую квартиру, да и зарабатывать он там стал гораздо больше. Поначалу Иванов грозился вывести на чистую воду Скобцова, но потом махнул рукой: не любил он склоки.

А Артур Германович на первом же профсоюзном собрании выступил с речью, в которой корил себя и других руководителей, не умеющих ценить талантливые кадры, дескать, был в институте замечательный геофизик Иванов, а мы не смогли создать ему в институте хороших условий, вот он и ушел туда, где лучше…

На место Иванова был принят, по рекомендации Скобцова, говорят, двоюродный брат его жены…

Круглолицый, с мягким сглаженным подбородком, Скобцов всегда вежливо здоровался со мной, раз или два просил перевести с немецкого языка инструкции к сложному калькулятору и стереомагнитофону «Филипс». Я перевел. С подобными просьбами обращались к нам, переводчикам, и другие сотрудники института. Теперь много в комиссионных магазинах в продаже зарубежной музыкальной и бытовой техники.

Наш филиал НИИ главным образом занимался проблемами охраны окружающей среды. Сейчас ни для кого не секрет, что земля, вода и воздух находятся в опасности. За последние сто лет за счет потребления ископаемых энергетические ресурсы увеличились в тысячу раз, что уже оказывает заметное влияние на атмосферу, климат. Мне запомнились впечатляющие цифры из одной статьи, которую я перевел: общественное производство берет от природы, например, 100 единиц вещества, а использует лишь 4 единицы! 96 единиц выбрасываются в природу в виде отходов, причем большая часть — вредные вещества.

И хотя Оля Первая считала наш НИИ весьма малоавторитетным заведением, я убежден, что институт занимается очень важным делом. И мой отдел вносит свою лепту в общее дело. Нашими переводами охотно пользуются специалисты самого широкого профиля: физики, химики, кибернетики.

Мы уже хотели встать из-за стола, когда к нам с подносом подкатил программист Гейгер Аркадьевич. Он еще издали кивал, улыбался. Плешивая голова его розово светилась.

— Привет гениям информации и переводов,— немного в нос проговорил он, снимая с пластмассового подноса тарелки и стакан кофе с молоком. Лицо его приняло скорбное выражение.— Надо бы помянуть незабвенного Егора Исаевича…— Он с хитринкой заглянул в глаза.— У меня есть в письменном столе тайничок… Помянем?