Волшебник из Гель-Гью - Леонид Борисов

Жена ушла, и тотчас кто-то стукнул в окно.

Грин не обратил на это внимания.

Стук повторился. Огромная черная птица сидела за окном и стучала клювом по стеклу. Лапой она прижимала к железу подоконника что-то, похожее на письмо в белом конверте. Грин вплотную подошел к окну, протер стекло ладонью. Птица продолжала стучать, взгляд ее был устремлен на Грина.

– Ты кто, ворона? – спросил он, не зная, кого – птицу или себя самого. – Что тебе нужно? Однако ты не ворона. Ты ворон, братец! Стекло разобьешь, черт!

Грин открыл форточку. Морозный пар мячиками побежал в комнату. Птица нагнулась, взяла в клюв пакет, вошла вразвалку и уселась на спинке стула. Большая, упитанная, со взглядом хищным и умным. Она раскрыла клюв, выронила пакет и произнесла: «Карр!»

Грин смотрел на странного пришельца.

– Здравствуй, – сказал он. – Ты от кого? От Леноры?

– Карр, – сказал ворон.

– Письмо мне?

Ворон каркнул. Грин отыскал на столе кусок булки и протянул его ворону. Ворон схватил его в клюв и не торопясь вылетел за окно. Грин закрыл за ним дверцу форточки. Поднял пакет. Прочел надпись на нем:

«Геннадию Николаевичу Левицкому.

На Измайловском проспекте в доме Андреева, что против Троицкого собора».

Ни штемпеля, ни марки. Очевидно, письмо в свое время было вручено лично или доставлялось с оказией. Грин взволнованно ходил из угла в угол. Собрал исписанные листы, сложил их в кучку на столе, закрыл чернильницу, взглянул в окно. Там всё обычно, буднично. Идут и едут, у костра приплясывают извозчики, зимнее солнце огромным апельсином висит низко над зданиями. Солдат откозырял офицеру, мальчишка бьет из рогатки по воробьям. Квадратный будильник на столе у Грина прозвонил двенадцать.

Было у Грина предчувствие, что ворон прилетит еще раз. Он сел в кресло и стал ожидать. Минут через пятнадцать снова стук в окно. Грин отворил форточку и впустил ворона. На этот раз в клюве своем он держал два пакета. Грин протянул к ним руку. Ворон каркнул, и пакеты упали на пол.

– Все? – спросил Грин. – Еще прилетишь или нет?

– Карр, – сказал ворон и перелетел со стула на плечо Грина; там он уселся, прижавшись к его щеке.

«Надо его покормить», – подумал Грин, нисколько не удивляясь необычайному визиту ворона. Птица сидела на его плече и поводила круглыми бисерными глазами, разглядывая комнату и произнося одобрительное «карр». Грин встал, придерживая ворона, боясь, что он слетит с плеча и наделает переполох и беспорядок. Ворон кончиком клюва дотронулся до пальцев Грина, привстал, когда Грин вынес его из комнаты и остановился перед зеркалом в передней.

«Вот этак сфотографироваться и отослать карточку Суходольской, – подумал Грин. – Ко мне это идет, черт возьми! Пушкин – с орлом, Лермонтов – с коршуном, Фет – с ласточкой, Чехов – с чайкой, Грин – с вороном. Однако – чудеса в решете. Откуда ты, голубчик?»

Ворон каркнул. Грин на цыпочках, чтобы не услыхала жена, прошел на кухню. Здесь он нагибался, поворачивался, заглядывал в стол, и ни разу ворон не сошел с плеча, – можно было подумать, что он давно знаком с Грином, привык к нему и даже по-своему, по-птичьи, любит. Грину всерьез льстило это трогательное чувство доверия к нему со стороны ворона – птицы хищной и нелюдимой, он уже составил план совместной жизни с прилетевшим к нему гостем, – он только все боялся, что ворон вот-вот встрепенется, вспомнит, что он не у себя, а в чужом доме, взмахнет крыльями и запросится на улицу.

«А я его не пущу, – думал Грин. – Куплю клетку и буду держать под потолком».

Но, вспомнив о письмах, принесенных вороном, Грин передумал. Птицу нужно накормить и выпустить. Но чем накормить? Утром было сырое мясо, жена куда-то спрятала его, на обед не было ничего мясного, доедались вчерашняя уха и жареный судак с картошкой. Но где-то есть фунта два сырой говядины, – необходимо найти ее и отдать ворону.

Ворон помог Грину в этих поисках. Он, очевидно, учуял запах мяса. Он вдруг снялся с плеча, больно ударив Грина крылом в глаз, перелетел кухню и спустился на пол. «Карр», – сказал он, подскакивая к ногам Грина, ударяя клювом по его сапогам – и правому и левому. «Карр! Карр!» – настойчиво и нетерпеливо сказал ворон, приглашая человека следовать за собою. Грин присел на корточки и так, в позе смешной и неудобной, последовал за вороном. Он привел Грина к дверям ванной комнаты, ударил клювом в дверь и негромко каркнул.

Грин вошел в ванную. На каменном полу возле колонки лежал на тарелке большой кусок мяса. Ворон подпрыгнул, Грин взял его в руки и поднял над тарелкой с мясом. Но так есть мясо ворону было неудобно. Грин выпустил его. Ворон наступил на мясо лапой и принялся рвать и глотать большие куски, поводя глазами и к чему-то прислушиваясь.

– Не бойся, – сказал Грин. – Ешь! Жене скажем, что мыши съели, а то добудем кота Ваську да на него и свалим преступление. Ну, кто на тебя, птица, подумает, не правда ли?

Ворон на секунду оторвался от еды, чтобы сказать «карр». Мясо убывало. Скоро на тарелке осталась короткая розовая кость. Ворон взмахнул крыльями и сел на плечо Грину.

На цыпочках добрался он до своей комнаты. Спросил ворона:

– Ну как, у меня останешься или полетишь?

Ворон снялся с плеча и сел на подоконник. Грин раскрыл форточку, ворон с победным карканьем вылетел на улицу.

– Прилетай! – крикнул вслед ему Грин.

И ворон прилетел в третий раз. В клюве он держал квадратное толстое письмо. Он подал его Грину и попросился на волю.

Грин ждал его целый день и вечер, но ворон не стучал в окно. К письмам, которые он принес, Грин не прикасался – хотелось продлить неизвестность и очарование предположений. Любовь и ревность, государственная измена и козни заговорщиков, рецепт эликсира молодости и предсмертная исповедь преступника, реестр управляющего имением и отчет директора банка – все виды писем перепробованы были Грином на форму и суть, примерены на манеру восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Он представлял себе всевозможные почерки – бисерный, крупное рондо, выписанный писарской с завитушками и росчерками, готический с легким нажимом, и почерк романтика, где буквы, как лебединые изогнутые шеи, где запятая заменяет слова «Да», а восклицательный знак произносит «О господи!», знак вопросительный вызывает представление о заломленных в отчаянии руках, и многоточие иллюстрирует задумчивость и усталость…

По-зимнему стемнело в пять часов. Грин не зажигал огня. Он нетерпеливо поглядывал в окно. Он принужден был признаться себе самому в том, что визиты ворона в какой-то мере заменили ему явление друга, что ворон стал ему нужен, хотя и вовсе не был нужен. Но вот нет его, и скучно. Часы пробили девять раз.

Грин прочел надписи на конвертах, пожал плечами, отложил:

– Прочту завтра, сегодня буду ждать ворона.

Пришел почтальон и принес письмо:

«Милостивый государь, господин Грин!

В № 3 нашего журнала печатаются ответы писателей, артистов и художников на нашу анкету «Как мы работаем». Убедительно прошу Вас не позднее 20 сего января прислать на мое имя Ваши сорок строк на указанную тему. Гонорар в сумме 100 рублей Вам уже приготовлен, и получить его Вы можете ежедневно в конторе журнала от 11 до 3 часов дня. Примите мое искреннее к Вам уважение. Редактор – издатель журнала «20-й век» Плавильщиков.

Прошу не дублировать Вашего ответа, однажды напечатанного в одном из петербургских журналов».

Грин ответил немедленно:

«Ко мне трижды прилетал сегодня ворон. Не вижу в этом ничего странного, удивительного, загадочного: ему просто хотелось есть. Подозреваю, что этот ворон дрессированный, отбившийся от хозяина. Он принес мне несколько писем. Я их еще не читал. В них – моирассказы, а может быть, мои рассказы в том, что ко мне прилетел ворон. Удостоен той же чести, что и великий Аллан Эдгар По (или Поэ, как пишут, но не выговаривают казуисты).

Совершенно невозможно ответить, как я работаю. Как ем, пью, сплю, гуляю – об этом, если угодно, сообшщу, только прошу не печатать: я не тенор и не балерина; нетрудно указать перо, каким я пишу, сорт бумаги, размер моего стола, часы работы, но я не в состоянии ответить, как я сочиняю. «Кавказ подо мною», – сказал Пушкин – и все дальнейшее ответ на вопрос: как вы работаете. Лучше всех ответил на это Лермонтов, написав «Ангела». Я собираюсь писать «Бегущая по волнам» – там будет всё.

Я жду ворона. Мне хотелось бы знать, где он живет. Есть люди, к которым чувствуют приязнь кошки. Собака подойдет не к каждому, и тем более не каждому позволит погладить себя. Я знал человека, руками ловившего ласточек. Ко мне прилетел ворон. В старинной книге Августа Гэза на странице 105 читаю: «Ворон. Любит фантастиков, ученых, людей, отъединенных от происходящего вокруг них, ибо они сами производят происходящее и превыше всего почитают Мечту, а ради Нее, пресветлой, взойдут на костер. Ворон будет жить у похожего на ребенка и не причинит зла, а в дни радости и горя прилетит вестником. Живет долго. Приручить можно скоро. Покорен человеческому взгляду. Ворон церковный понимает человеческий язык».