Своеволие - Василий Кленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В тайгу им бечь следует, сукам, — глухо бросил Сашика. — Авось там не найду.
— Ну-ну! — Пушчи спину выгнул, весь как-то нахохлился. — Ты б не спешил Сашко, да прозванье свое не оправдывал. Мало ль чего твоя баба тут нагородить успела.
Чакилган медленно подняла глаза на сына боярского. Пушчи нарочито отвернулся.
— Ну, сглупили казаки, с кем не бывает с пьяного-то глазу. Не признали они твою бабу. Думали: даурка вольная, ничейная…
— А ничейную даурку, значит, можно? — Сашика мерил Пушчи ледяным взглядом, но зверь в нем уже слегка отступил.
Пушчи удивленно смотрел на атамана. Потом сказал, ровно, не слышал вопроса.
— Да что было-то? Дело молодое, сердце разгорячили, пошли миловаться… но с не с той, с кем следовало… Ну, что за спрос за слова неумные?
— Не видал я допрежь, чтоб со слов по земле валялись… — неряшливо бросил Митька Тютя.
— Так ить, она ж первая их вдарила! — обрадованно подхватил Пушчи. — Не разобралась сдуру и волю рукам дала… Ногам, вернее. Или не так было, красавица?
Хитро так посмотрел на нее, а Чакилган в краску бросило. Первой она ударила, верно. Да только не так всё было! Не так!
— Молчишь вот, — укоризненно покачал головой сын боярский. — А из-за дури твоей вои православныя индо кровушку друг другу не пустили.
— Ты с женой моей разговариваешь, — подшагнул вперед Сашика.
— То ведаю, — горестно вздохнул Пушчи. — Ну да, бог тебе судья. А по делу: неслед из-за бабьего навета внутри воинства раздор разводить.
Повернувшись ко всей компании, он возвысил голос:
— Али у нас иных ворогов тута нету? Кругом они! И нам, православным, надо друг за дружку держаться! И тот, кто вражду меж своими сеет — тот враг и есть!
Сашика спокойно дослушал речь до конца.
— Ты серьезно думаешь, что я это просто так спущу? — спросил он.
— Спущу? — не понял Пушчи, а потом, наконец, кивнул. — Что ты, атаман! Казаки виновны в ошибке и покаются перед тобой. Уже каются, в ножках у меня валялись! И на кресте поклянутся, что ничего такого впредь творить не будут…
— И перед женой моей покаются?
— Перед дауркой? — Пушчи совершенно искренне опешил. — Слушай, Дурной, но это уже…
Чакилган, наконец, не выдержала и, прикусив губу, кинулась в дом. Нашла там самый темный угол, забилась в него и разревелась, повернувшись к стенке.
…Сашика пришел нескоро. Княжна только бросила краткий взгляд на его потухшие глаза, как мигом поняла: подлый Пушчи всё оборотил на свою сторону. Муж протянул к ней руку, но так ничего и не сказал. Только сел на лавку и со стоном запустил руки в волосы. Схватил их крепко и дернул со всей своей дурной силы.
— Ну, почему? — разрыдалась вновь Чакилган, видя бессилие мужа. — Почему ты пустил его сюда?
— Таков был уговор с Кузнецом… — глухо ответил Сашика. — И, кажется, Кузнец меня сильно облапошил…
Пушчи пришел в Темноводный почти незаметно. С ним был всего десяток его людей, и он никак не посягал на власть атамана Темноводного. Федор был общителен и приветлив, со всеми знакомился, не чинился. Хотя, и был сыном боярским. Чакилган долго пыталась понять, что это значит. Расспрашивала Старика, но мало что поняла. Вроде, как князь, но совсем не князь. Но и не простой батар (тем более, что Пушчи совсем не тянул на батара). Как будто, сын боярский нес в себе толику силы Белого Царя. Не мог говорить от его имени, но считался исполнителем его воли…
У лоча всё очень сложно устроено.
Уже через несколько дней Пушчи переменился. Нет, он не приказывал, не повелевал. Но по любому делу норовил дать советы. Говорил, что в Темноводном многое ему видится странным, огорчался, что порядок в остроге порушен. Именно огорчался.
«Да доглядчик он, тварина бесова!» — в сердцах пояснил Старик в ответ на расспросы девушки. Оказывается, в стране Белого Царя все друг за другом следят и, чуть что, Белому Царю жалуются. Чтобы скинуть того, кому завидуешь и занять его место.
«Он моему Сашике завидует?» — ахнула Чакилган.
«Можа, и не он. А тот, кто ево спослал. Только ты, девонька, особо не болтай об сём» — спохватился Тимофей.
Пушчи ходил на казачьи круги по вечерам и говорил. Ладно и много. И то, что нравилось людям. Говорил, что православный люд в Темноводном голодает, а вокруг богатые нехристи. Говорил, что потребно взять у них еду, дабы народ «не терпел нужи». Сашика уже тогда начал с ним яростно спорить, доказывал, что это пойдет во вред. А потом приходил домой и вот также запускал пальцы в волосы.
«Они его слушают» — глухо говорил он. А потом добавлял незнакомые злые словечки.
Пушчи охотно привечал всех недовольных. Слушал их жалобы и всегда шел защищать этих людей «от атамана». Зачастую ничего его заступничество не решало. Как можно дать каждому по коню, если коней в десять раз меньше, чем людей? Но сына боярского это не смущало. Он шел и требовал: то одно, то другое. Плевать на итог, главное, что жалобщики видели в нем заступника. А жалобщики были все из тех лоча, кого друзья Сашики называли «сорокинцами» да «ворами».
Ну, а после случая с Петрухами Пушчи вообще распоясался. Если до того, сорокинские смотрели на сына боярского косо, то теперь души в нем не чаяли. Своего предводителя — Яшку Сорокина, которого Сашика оставил старшим (мол, тот знает их хорошо) ни во что не ставили, указов его не исполняли. Группа служилых, среди которых были Петрухи Кисель и Панко, теперь часто ходила в куяках и панцирях, глядела дерзко.
«Ох, неладно, хворостиной их по хребту, — вздыхал Старик, делясь со Чакилган своими опасениями. — Порозь-то они все ни о чем. Сорокинцы — всё ж воры, по им дыба плачет, так что наглеть не с руки. Пущин же истинной власти не имает, всё пыль да слова… А теперя… Он, навродь, как званьем своим их прикрывает. А те ему, паскудники, силу здеся дають… Неладно».
Сашика жене ничего не говорил. Но ходил хмурый, как никогда.
А потом (уже месяц прошел, как Пушчи-гад поселился в Темноводном) с верховий приплыл вестник от Дархана-Кузнеца. Грамотку доставил на бересте. Пушчи гордо принял ее, показывая всем, кто тут человек Дархана. Изучил знаки тайные и сказал:
— Кузнец велит нам идти на реку Ушуру и ясачить тамошних нехристей. Пишет приказной, что он-де сам хотел, индо ты, Дурной, сам его уговорил на Албазин городок восходить.
Он теперь его только
