В аду - Нина Строгая

И в этот момент Анна ненавидела себя еще больше, чем своего мучителя. Ах, если бы она могла, если бы только могла, выбросившись немедля из окна, убить себя, но прежде – барона! воткнув в его красивые зеленые глаза серебряную вилку с двумя острыми зубьями, с помощью которой сегодня ночью она так жадно поглощала мясо.

Слушая удаляющиеся шаги, Анна снова застыла у окна. Спустя какое-то время она заметила во дворе Кестера. Неся в руках копье, он приближался к теряющему последние силы, шатающемуся, изодранному в кровь зверю, который отчаянно и неуклюже пытался все же вскинуться на дыбы. Одним, метким ударом в голову Кестер прикончил раненое животное и, бросив на землю орудие, кинул довольный взгляд на окна баронессы.

– Вот так бы и со мной… Лучше бы ты поступил так и со мной, – шептала Анна и вновь заливалась горючими слезами.

– Почему, Гриффит? Почему я позволяю ей делать все это? Почему не могу быть с нею жестким? – задумчиво произнес Кестер, стоя неподалеку от того места, где Анна решила похоронить Карен и Калисту, и наблюдая за тем, как баронесса командует двум слугам, заканчивающим установку тяжелых каменных надгробий. По выражению лица Анны Кестер понимал, насколько сильна боль, что она терпит, когда переносит тяжесть своего пускай даже такого легкого маленького тела на протез. Но Анна боролась со своею болью, вынужденная, но стойко держалась. И эта стойкость нравилась Кестеру, как нравились каждое ее, порою неуклюжее, движение, ее тихая, грустная речь и такой же грустный хриплый, грудной ее смех…

– Наверное, хочешь понравиться ей, – весело отвечал Гриффит. – Хотя с таким лицом… Хорошенько же она тебя отделала. Видать, ты даже и не пытался сопротивляться.

– Я не смог поднять на нее руку.

– Зато она смогла… поднять на тебя свой костыль. И рассадила все лицо. Такое нельзя позволять, братец, – Гриффит строго покачал головой, глядя на разукрашенную синяками скулу и шею Кестера.

– Не могу больше мучить ее, Гриффит. Не могу причинять ей боль, – печально продолжал Кестер, и снова и снова вспоминал недавнюю встречу с Анной, которая, таки набравшись смелости, покинула свои покои с целью осмотреть замок и выбрать место для погребения останков Калисты. И как будто сами ее ноги, а вернее, то, что от них осталось, принесли баронессу к дверям высокой башни, и она, любопытная бестия, призвав на помощь двух праздно шатающихся по двору охранников, проникла за тяжелую, скрипучую дверь. И тут же страшно пожалела об этом, обнаружив за ними смердящее, разлагающееся тело Карен, вокруг которого кружилось облако жужжащих, жадных, жирных мух. Настолько быстро, насколько позволяла ей ее изувеченная конечность, Анна, с трудом подавляя приступы тошноты, поспешила вернуться к себе, ибо наполнившие с новою силой все ее существо чудовищное отвращение и ненависть неудержимо рвались наружу и, казалось, влекли за собою все ее внутренности.

Баронесса хотела побыстрее спрятаться, как делал когда-то Кестер, нырнуть в теплые, ароматные воды и не высовывать оттуда носа, покуда не станет невозможным сделать вдох.

Она встретила барона в одной из анфилад и, не думая ни секунды, отважно и быстро, со всей силы, на какую только была способна, размахнулась и заехала тростью по его лицу. Кестер отпрянул. Тогда Анна нанесла ему еще и еще один удар, а следующий – куда-то в шею или в плечо. Но в тот же миг, не в состоянии удержать равновесие, почувствовала, что падает. Однако барон, щека которого была разбита в кровь, немедля бросился поддержать ее.

– Не трогай меня! Убери свои руки, проклятый убийца! – злобно шипела, отталкивала барона Анна.

– Но вы же упадете, – придерживая ее за локоть, тихо отвечал Кестер, потупив взор.

– Я упаду. Но я скорее поднимусь, если ты не будешь касаться меня! – гневно сверкнув глазами, Анна вытянула вперед руку, приказывая Кестеру подать ей с пола трость.

– Знаешь, я заказал еще ткани для новых платьев и украшения. Сам ездил в город… выбирал. Они думали, барон Харшли приехал кого-нибудь зарезать или повесить, а я всего лишь купил парчи.

– Ты уже потратил целое состояние, пытаясь ублажить баронессу. Хм, до недавнего времени мне казалось, это женщины созданы для того, чтобы доставлять удовольствие, – ответил Гриффит и рассмеялся, и Кестер рассмеялся вместе с ним.

– Как бы я хотел знать, что сделать, чтобы она улыбнулась мне так же, как улыбается тем мертвецам.

– Может быть, женишься на ней? – лукаво посмотрел на Кестера Гриффит.

– Женюсь. И как можно быстрее, – с радостью подхватил идею барон. – Надо привезти ее свекра и украсить церковь. Возможно, это хоть немного отвлечет миледи от грустных дум.

– Ты сошел с ума, друг мой, – снова захохотал Гриффит.

Его смех донесся до ушей баронессы, сидящей на земле и с остервенением выкапывающей лунки для цветов, которые она собиралась посадить вокруг могил.

– Чудовища, порочные чудовища… – клеймила хозяев Харшли Анна.

Как хотел и сказал Кестер, свадьба была организована всего за несколько недель. И обещала стать событием громким, выдающимся. Поздравить барона прибыли-поспешили многие знатные знакомые, а уж влекомые любопытством и жаждой праздника крестьяне с его собственных и окрестных земель, а вместе с ними и нарядные городские жители безо всякого приглашения, сами стекались к воротам поражающей великолепием убранства церкви, «себя показать, да на других посмотреть».

Стоя у алтаря, жених и невеста изо всех сил старались не встречаться друг с другом взглядом. И у каждого на то была своя причина: Кестер, бледный, голодный… одержимый идеей угодить, измучился сомнением и нетерпеньем (неужели и после свадьбы на ее лице не отразится хотя бы подобие обращенной к нему улыбки?); Анна заливалась жгучим румянцем – от стыда. Где-то там, за ее спиной, в толпе разодетых в шелка и бархат господ, на длинной деревянной скамье сидел ее названный отец, – что сейчас творилось в его душе? Быть может, надеялась баронесса, рассудок его настолько слаб, что он не соображает, где находится и что за действие свершается пред ним.

Однако несмотря на кажущееся совершенное уже помешательство, несчастный свекор Анны все понимал, все видел, слышал все и в самый ответственный момент обручения с громким стоном схватился за сердце и замертво повалился на пол.

Присутствующие зашептали, заохали, после чего вскоре в церкви воцарилась гробовая тишина.

– Прекратите это, прекратите, умоляю, – вынимая дрожащие пальцы из руки Кестера, прошептала Анна и бросилась к скрюченному судорогой покойнику.

Кестер продолжал стоять в замешательстве – так много чувств бушевало в нем в те минуты. Его гордая, жестокая натура страшным голосом настаивала, приказывала: несмотря на охи, вздохи и слезы, он должен продолжать – в родном, беспощадном своем духе – довести церемонию до конца. Однако еще одним и, приходилось признать барону, довольно пронзительным, сильным, взывала не так давно поселившаяся в нем сострадающая Анне сущность. И Кестер, хотевший было возмутиться, взъяриться, громко и злобно рявкнуть на собравшихся, установив тем самым порядок и спокойствие, вместо этого с застывшими на губах проклятьями, под пристальными, ошеломленными взглядами толпы быстрым шагом покинул церковь.