Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) - Иоахим Гофман

Согласно данным ОКВ, советское военное командование систематично поставило на службу наступательному планированию «все имеющиеся в его распоряжении разведывательные средства». К ним принадлежали и «планомерные операции Военно-воздушных сил СССР над территорией Рейха», «почти ежедневно поступающие сообщения о новых нарушениях воздушного пространства советскими самолетами», «сознательные провокации»; точно так же сюда относились планомерная съемка местности и разведка немецкой территории советскими военными комиссиями, «частично — высшими офицерами с большим штатом сотрудников», на что, как на безошибочный признак предстоящего наступления, обратил внимание и Виктор Суворов.

Все более близкое подтягивание советских соединений, причем по всей линии фронта от Прибалтики до Южной Бессарабии, воспринималось в ОКВ как «серьезная угроза», и, тем не менее, его подлинные масштабы еще сильно недооценивались. Одновременно вызывало тревогу — причем, как мы сегодня знаем, с полным основанием — отмеченное ОКВ быстрое развертывание авиационного тыла и занятие «близких к границе аэродромов сильными соединениями авиации», ведь эти меры были верно расценены как «подготовка дальних налетов сильных бомбардировочных соединений на Германский рейх», тем более, что стали известны многочисленные высказывания ведущих советских офицеров, которые «открыто говорили о скором русском наступлении».

11 мая 1941 г. генерал-фельдмаршал Кейтель в письме рейхсминистру иностранных дел впервые высказался о «постоянно растущей тревоге» ОКВ по поводу развития, которое приобрело «развертывание русских вооруженных сил вдоль германской восточной границы». Это письмо шефа ОКВ, имевшего ранг члена кабинета, своему коллеге-министру могло бы, конечно, трактоваться как простое обеспечение алиби в отношении предстоящей реализации Плана Барбаросса, если бы его содержание не было полностью подтверждено нашими сегодняшними познаниями. И если Кейтель тогда выражал убежденность ОКВ, «что эти масштабы русского развертывания на германской восточной границе, практически равносильные мобилизации», могут расцениваться «только как подготовка русских наступательных мероприятий величайших масштабов», то эта информация соответствовала основному принципу, выдвинутому Генеральным штабом Красной Армии 15 мая 1941 г. Столь же верным, как и тревожным, был и вывод о том, что «практически завершенное развертывание», как действительно планировалось, позволит «советскому государственному руководству свободно выбрать момент нападения».

Принципиальное подтверждение находит и содержание меморандума, который шеф ОКВ 11 июня 1941 г. направил через рейхсминистра иностранных дел непосредственно по адресу правительству Рейха. Так, когда Кейтель вновь предостерегающе указывал на то, что «военные меры» Советского Союза привели «к крупному развертыванию Красной Армии от Черного до Балтийского морей» и «однозначно нацелены на подготовку нападения на Германский рейх», то это соответствовало реальной ситуации. Основываясь на сегодняшних познаниях, нельзя найти контраргумента, когда Кейтель отмечает, что «русское развертывание» все более перемещалось к границе и «отдельные соединения сухопутных войск и авиации» были подтянуты вперед: «Приграничные аэродромы заняты сильными соединениями авиации… Все эти факты, в сочетании с культивируемой в русских вооруженных силах волей к уничтожению, направленной против Германии», согласно Кейтелю, приводили к выводу, «что Советский Союз готовится в любой момент, представляющийся подходящим, перейти к наступлению на Великогерманский рейх».

Итак, ОКВ, в отличие от ОКХ, сделало в рамках своих ограниченных возможностей вполне правильные выводы. Едва ли в каком-то месте писем Кейтеля и Йодля можно найти фактическое преувеличение, угроза по незнанию скорее еще преуменьшается. Ведь в действительности подготовка наступления Генеральным штабом Красной Армии, как мы сегодня знаем, была уже не слишком далека от своего завершения. С той же определенностью, как в отношении оперативной части, об этом можно сказать и по поводу идеологической части подготовки к нападению, которая осуществлялась Главным управлением политической пропаганды Красной Армии (ГУППКА) во главе с армейским комиссаром 1-го ранга Запорожцем. Ведь Сталин дал не только Генеральному штабу, но и «политическому» Главному управлению вполне определенные директивы в духе своего выступления от 5 мая 1941 г. Генерал-полковник Волкогонов свел их к следующей четкой формуле: ««Вождь» дал ясно понять: война в будущем неизбежна. Нужно быть готовыми к «безусловному разгрому германского фашизма»». Сталин потребовал разработать директиву «О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время»,[74] где, согласно его распоряжению, должны были содержаться те требования, которые он выдвинул уже 5 мая 1941 г.: «Новые условия, в которых живет наша страна, современная международная обстановка, чреватая неожиданностями, требуют революционной решимости и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление на врага… Все формы пропаганды, агитации и воспитания направить к единой цели — политической, моральной и боевой подготовке личного состава к ведению справедливой, наступательной и всесокрушающей войны… воспитывать личный состав в духе активной ненависти к врагу и стремления схватиться с ним, готовности защищать нашу Родину на территории врага, нанести ему смертельный удар…»

Значение, которое Сталин придавал ориентации вооруженных сил Советского Союза на новую «военную политику наступательных действий», проявлялось в то же время в том, что ведающее данными проблемами Главное управление политической пропаганды было подчинено в этом решающем вопросе непосредственному контролю могущественного большевистского пропагандистского аппарата. В этих целях были привлечены ведущие функционеры ЦК ВКП(б): в первую очередь опять же член Политбюро, Оргбюро и Главного военного совета Жданов, далее кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК Щербаков, а также начальник Управления агитации и пропаганды ЦК Александров — все они принадлежали к ближайшему окружению Сталина.

На заседании Главного военного совета 14 мая 1941 г. армейскому комиссару 1-го ранга Запорожцу было поручено подготовить соответствующий проект заказанной Сталиным директивы. Запорожец сообщил 26 мая 1941 г. Жданову, Щербакову и Александрову, что подготовлены и дополнительные документы под названиями: «Изменившиеся задачи партийно-политической работы в Красной Армии», «О марксистско-ленинском обучении командного состава Красной Армии», «Текущая международная обстановка и внешняя политика СССР». Все эти документы, в особенности, конечно, текст основополагающей пропагандистской директивы «О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время», были проникнуты духом наступательного плана Генерального штаба, разработанного одновременно. Так, например, в подготовленной Главным управлением политической пропаганды директиве «О политической учебе красноармейцев и младших командиров Красной Армии в летний период 1941 г.», также направленной в войска, напоминалось о словах Ленина, что «как только мы будем достаточно сильны, чтобы опрокинуть весь капитализм, мы тотчас схватим его за горло». Было указано, «что Красная Армия будет вести только оборонительную войну, причем забывается та истина, что любая война, которую ведет Советский Союз, будет справедливой войной».

Такие слова в тот момент позволяют понять, о чем в действительности шла речь: не о том, чтобы «упредить» грозящую вражескую агрессию, а о «далеко идущих планах коммунистических амбиций». Якобы необходимый превентивный удар был лишь поводом и предлогом, чтобы убрать с пути Германию, «фашизм» и тем самым главное препятствие к расширению собственной власти. И, естественно, перед лицом столь величественных политических целей, как мировая революция, по словам Валерия Данилова, «развязывание войны Советским Союзом против любой страны считалось, с точки зрения Сталина, правомерным, даже нравственным делом». Наступательный план Генерального штаба и директива Главного управления политической пропаганды Красной Армии дополняли друг друга и служили одной и той же цели. Эти документы были созвучны выступлению Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г. и политическим речам Жданова, Калинина и других ведущих большевистских функционеров, потому их и поручил разработать Сталин. Это находит свое подтверждение в двух сопроводительных письмах армейского комиссара 1-го ранга Запорожца к пропагандистским директивам от 26–27 мая 1941 г., где он не раз определенно утверждал, что они были составлены «на основе указаний товарища Сталина», данных им 5 мая 1941 г. «по случаю выпуска слушателей академий».[75] После детального анализа пропагандистских директив, подготовленных на высшем политическом уровне, Владимир Невежин приходит к тому же выводу, а именно, что они выдержаны «в духе выступления Сталина перед выпускниками военных академий» в Кремле 5 мая 1941 г. «Руководящие пропагандистские документы мая-июня 1941 г. всегда и всюду подчеркивают точку зрения, — пишет он, — что СССР в возникшей ситуации вынужден, а также обязан взять на себя инициативу первого удара и начать наступательную войну с целью расширения «границ социализма»».