Девяностые годы - Катарина Причард

Национальные различия стирались в этом столпотворении племен и религий. Человек нередко был больше известен по своему прозвищу, чем по имени. Каждый, например, отлично знал Джека Первый Сорт, но большинство покачало бы головой, если бы вы назвали мистера Джоана Кракауера, — нет, они не знают такого, Фред Француз, Джордж Немец-Швед, Томсон Верблюд, Грин Хулиган, Гарри Свекла, Доу Динамит, Янки Ботерол, Билл Иегосафат, Тупая Кирка — все они были люди известные. Но едва ли кто-нибудь из старателей мог назвать их настоящие имена и фамилии.

Поиски золота и ожесточенная борьба за существование в этом глухом краю, окруженном на сотни миль иссушенной, почти безводной пустыней, ставили людей в зависимость от первоосновы человеческого общества — охраны взаимных интересов. И общее собрание старателей служило этой цели.

Был назначен инспектор, который следил за соблюдением правил, установленных для золотоискателей. Обыщите хоть весь свет, уверял Динни, не найти вам на эту должность более подходящего человека, чем Финнерти. Инспектор Финнерти вполне соответствовал духу лагеря в Кулгарди. Он с твердостью выполнял свои обязанности и вместе с тем сочувствовал старателям и признавал их неписаный закон. Немало историй рассказывал Динни об инспекторе Финнерти.

Авторитет собрания старателей никогда не оспаривался. К нему не прибегали без достаточных оснований. Его решения неизменно утверждали принципы равноправия и честности.

Скоро в лагере появились конные полицейские. Но и они вынуждены были считаться с неписаным законом приисков. Ходило множество легенд о беспорядочной в буйной жизни старателей в Кулгарди, но Динни уверял, что в те ранние времена у полиции было очень мало дела. Разве что иной раз приковать на ночь к дереву разбушевавшегося пьяницу, а затем утром отвести его на суд к инспектору под холщовый навес или отправиться на розыски пропавших старателей; но в течение почти трех лет серьезных преступлений не было.

Тысячи фунтов золота лежали в мешках в палатках, и семь дней везли эти мешки через кустарниковые заросли в открытой повозке, без охраны. Но тогда не было ни краж, ни нападений на тех счастливцев, которые возвращались в Южный Крест с целым состоянием в чересседельных сумках.

И только когда участки были проданы старателями и крупные компании потребовали охраны, почтовый дилижанс с золотом стали сопровождать верховые, вооруженные карабинами и револьверами.

Глава VI

После того как Фриско Джо Мэрфи отличился на собрании старателей, изгнавшем Чарли Мопса, его популярность возросла еще больше.

Вскоре по приезде в Мушиную Низинку Фриско напал на богатую жилу, затем продал свой участок и купил верблюдов. Он объединился с одним стариком старателем, у которого была пара лошадей, и они отправились на поиски золота в юго-восточном направлении, взяв с собой туземца с женой и запасы продовольствия на два-три месяца.

Когда началась засуха, Фриско вернулся. Он рассказал, что ему не повезло: добыл всего несколько унций золота, туземцы удрали, а самец-верблюд искусал ему руку. Когда ему стало от боли невмоготу, он сел на другого верблюда и вот — приехал. А Джордж едет следом с двумя конями.

Однако Джордж появился только две-три недели спустя. Фриско уже поговаривал о том, чтобы собрать ребят и отправиться на поиски товарища, когда Джордж приполз в лагерь без штанов, взбешенный, и рассказал, как подло с ним поступил Мэрфи: бросил его без воды и забрал с собой все золото, которое они добыли. Лошади ушли, а он заблудился на обратном пути в лагерь.

Фриско клялся, что Джорд Немец-Швед, как его звали, просто спятил. Уходя, он, мол, оставил Джорджу ровно столько воды, сколько сам взял с собой, и, кроме того, опреснитель. Посоветовал ему не задерживаться, так как вода в колодце, вырытом ими на краю пересохшего соленого озера, стояла очень низко. Он готов отвести любого на то место, где они с Джорджем нашли чуточку россыпного золота. Он привез его с собой, как они условились, и говорил, по крайней мере, десятку старателей, что доля Джорджа у него.

Никто не мог опровергнуть утверждений Фриско. Но Джордж больше не желал иметь с ним дело. Он так и остался каким-то чудным, будто не в себе, и всякий раз, увидев Фриско, приходил в ярость: начинал бормотать что-то про золото, которое Фриско у него украл там, у соленого озера.

Фриско не обращал на это решительно никакого внимания. Он пользовался всеобщей любовью, легко и беспечно переносил все лишения. Парень лихой, что и говорить: широкополая шляпа, яркая рубашка, поношенные брюки, за поясом револьвер. Если кто-нибудь дразнил его и спрашивал, зачем ему оружие, Мэрфи смеялся: «Это мой талисман, моя «Мария», — говорил он. — Без нее мне счастья нет». Потом стрелял в подброшенную монету или принимался рассказывать о своих любовных похождениях в Мексике и на побережье Южной Америки, когда «Мария» не раз выручала его в критическую минуту.

Щедрый и приветливый со всеми, Фриско считался славным малым, невзирая на его ухарство и хвастовство. И если он разыгрывал из себя коновода и принимал как хозяин приехавшего на разработки знатного иностранца или богатого акционера, никто не возражал. Уж Фриско последит за тем, чтобы приезжий поставил выпивку для всех, и при этом всегда даст совет товарищам потребовать ли более высокой цены или, наоборот, сбавить, если иначе никак нельзя договориться. Ну и, конечно, уж сам брал комиссионные с каждой сделки. Против этого возражений не было. Смех и шутки Фриско во время всеобщего уныния в ожидании дождей действовали на людей благотворно, поддерживали в лагере бодрость. И днем, в нестерпимый пылающий зной, и душными, накаленными ночами слышно было, как он перебирает стальные струны гитары и страстно мурлычет:

И добра была, и честна была,А кудри вились колечками.

И в пору засухи Фриско не унывал, вечерами играл в карты, а большую часть дня слонялся по лагерю. Но ни одно важное событие не обходилось без его участия. Он организовал санитарный комитет и убедил его отвести несколько палаток для заболевших дизентерией и тифом; помогал добровольцам, которые ходили за больными, хотя при недостатке воды, обилии мух и пыли, проникавших через брезент, больные едва ли могли надеяться на выздоровление. Они лежали на койках, сделанных из толстых веток и мешковины, как были, в рабочей одежде, а иногда и в сапогах, немытые, не приходя в сознание по многу дней. Старик, приставленный к ним, не считал нужным накрывать керосиновые бидоны, которыми пользовались больные дизентерией, и кормил своих пациентов сгущенным молоком. Большинство из них умирало.

Жан Робийяр этим летом тоже был на волосок от смерти. Никогда бы ему не выжить, если бы не товарищи. Чудачок был этот старик, по прозванию «Коровье Брюхо», говорил Динни. Разорившийся англичанин, который целый год безуспешно искал золото в окрестностях Южного Креста, а потом получил место дворника при трактире, где Робби служил поваром. На приисках они хорошо ладили, хотя Коровье Брюхо, пьяница и лодырь, заставлял молодого француза делать на их участке почти всю черную работу. Однако Робби был обязан жизнью Коровьему Брюху, тот преданно ухаживал за ним, когда Робби свалился в тифу: старик обтирал его мокрыми тряпками и поил кипяченой водой.

Все лечение Коровьего Брюха сводилось к тому, что он оставил больного в своей палатке и старался держать его в чистоте и прохладе. Но опыт оказался удачным: в больничных палатках люди мерли как мухи, а Жан выжил. Олф и Динни усердно помогали старику. Приносили ему воду и варили пищу, по очереди дежурили возле Робби, когда тот был в бреду. Они с болью вспоминали Мари Робийяр и ее горестный взгляд при прощании с мужем.

Фриско заставил санитарный комитет обратиться за помощью к правительству. Последовал отказ. Старатели проклинали правительство, собирали деньги на лекарства и упорно не сдавались, стойко выдерживали борьбу с нещадным солнцем, мухами и тифом. А борьба, какова бы она ни была, все же давала исход тревоге, угнетавшей людей. Фриско не один спор разрешил при помощи кулаков, чтобы восстановить порядок, когда игроки теряли самообладание и в драку вступали все зрители.

Это он созвал общее собрание старателей, после того как обнаружилось, что Чарли Мопс играет на фальшивые деньги. Собрание дало Мопсу два часа на сборы. Мопс отказался покинуть лагерь и вооружился топором.

Тогда Фриско во главе нескольких сот разъяренных людей стал перед ним, держа револьвер в руке.

— Уходи, Мопс, — сказал он.

— Уж больно ты заносишься, хвастун несчастный! — заорал Мопс. — Ничего ты со мной не сделаешь! Ни ты, ни такие, как ты. Первого, кто меня тронет, я зарублю вот этим топором.

Пуля Фриско пробила навылет руку Мопса. Мопс выронил топор. Доктор Тодд, который в свое время бросил медицину ради золота, вышел из толпы, послал за чемоданом с инструментами, перевязал Мопсу руку, и старатели, снабдив Мопса запасом воды и пищи на двадцать четыре часа, вывели его на дорогу.