Счастье рядом - Николай Вагнер

— В каком смысле?

— В прямом, разумеется. Он летчик. Летчик-истребитель.

Юрий оживился: где служит брат Фролова, в каком звании, давно ли летает? Виктор отвечал уклончиво. Он давно не имел сведений о брате и поэтому не мог точно сказать о его местонахождении.

— Военная тайна?

— До некоторой степени. Да это и неважно. Я хочу сказать — каждому свое.

— Вот именно, — подхватил Яснов. — Вы пишете, я записываю, ваш брат летает. И все мы строим коммунизм.

— Наивно.

— Что наивно?

— То, о чем вы говорите.

— Не строим, что ли?

— Наивно об этом думать. Неужели вы это серьезно? — Фролов потянулся, широко зевая. — Эх-ха-ха. Святая простота. — И как бы спохватился: — Так что же насчет вашего предложения? Пойдем?

— Если поставите: я пуст. Вообще-то с вас полагается, за новоселье.

На этой фразе Юрия в комнату вошел Широков.

Юрий обрадовался ему, хотел было сказать какие-то особые, теплые слова, но получилось обычное для него:

— Строим? Виктор Иванович — за, я — за, а ты?

— Я, как массы. Только после работы.

— После работы — культпоход в кино, — возразил Яснов и тут же поинтересовался: — Ты идешь?

Широков ничего не знал о предстоящем культпоходе. Профгруппорг Жизнёва его «не охватила». И тогда Юрий Яснов вызвался все устроить в один момент. Он выскочил из комнаты и вскоре вернулся с Татьяной Васильевной.

— Ну что ты от меня хочешь? — отбивалась она. — Нет у меня лишних билетов.

— Нехорошо, Татьяна Васильевна, нехорошо, — наседал Яснов. — О новичках не заботитесь. В такую погоду только и сидеть в кино. Или в баре. На чем же нам остановиться?

— Не знаю, на чем вы остановитесь. Надо было думать раньше. Вот держи, — протянула она два билета Юрию Яснову. — Тебе с Зоей.

— С Зоей! А почему, собственно, вы диктуете, с кем мне идти? Я, может быть, желаю не с Зоей, а, например, с Олей.

— С Олей Комлевой? — спросила Жизнёва.

— Хотя бы, а что?

— Ровным счетом — ничего. Иди с кем хочешь; только не в бар. Ну так как же быть с вами? — спросила она, глядя на Андрея и Фролова. — Хотите, позвоню администратору и попрошу еще два билета?

И Фролов и Андрей заговорили враз, просили не беспокоиться. Фролов к тому же видел этот фильм в Москве, и на сегодняшний вечер у него были другие планы.

— И у вас ведь тоже? — спросил он, многозначительно взглянув на Яснова.

Сообразив, на что намекает Фролов, Юрий подтвердил — вечер у него, действительно, был занят, и свои билеты он вполне мог отдать Андрею.

— Считай, что тебе повезло, — сказал Юрий. — Можешь идти в кино, даже с барышней. — И выложил на стол билеты.

— Какие у Андрея Игнатьевича могут быть барышни? — улыбнулась Жизнёва. — Человек только приехал в город...

— В наше время — это не проблема. Барышнями у нас — пруд пруди. Да ему и искать нечего. Дочка его хозяина Аля чем не барышня? В общем, Андрей Игнатьевич, выбирай любую, кроме Оли, конечно. Не-то!.. — Юрий выпятил грудь и заулыбался.

Всю эту сцену Андрей наблюдал молча. Идти в кино ему тоже не очень хотелось, но вечер был свободным, и он осторожно оторвал для себя один билет.

— А этот, — он протянул билет Жизнёвой, — на усмотрение нашего профсоюзного вождя.

3

Редактор отдела Петров ушел в отпуск, и обязанности его пришлось выполнять Андрею. Работы прибавилось. Вот и сегодня до поздней ночи правил материал, потом принялся за очерк. Выкурил кучу папирос, пил густо заваренный чай, но ничего не помогло — усталость взяла свое. Так, не закончив работу, и уснул. Теперь надо было наверстывать упущенное. Мысли с утра были четкими, но времени оставалось мало, к тому же хотелось есть и нечего было курить.

Ладно бы еще никто не мешал, хотя бы этот неугомонный Петя. И принесло же его ни свет ни заря...

Мальгин, который всего пять минут назад попытался рассказать новый анекдот, снова заговорил.

— Эх, сейчас бы подкрепиться. Давай слетаем в кафе.

— Сходил бы лучше за папиросами. Так же болтаешься.

— А чего мне не болтаться — до поезда еще три часа.

Он засунул руки в карманы и, насвистывая бойкий мотив, подошел к окну. По широкому асфальтированному двору, посредине которого чернела утоптанная каблуками клумба, шли люди.

— Жизнёва идет! — воскликнул Мальгин. — Полная сумка покупок. Вот у кого можно перехватить на папиросы. Я бы с удовольствием одолжил, но у меня командировочные в обрез.

Андрей представил себе Татьяну Васильевну, высокую, стройную, ее прямую походку и подумал: «А что, если действительно перехватить деньжат у Жизнёвой? Купить папирос, позавтракать и, вообще, дотянуть до получки. У нее всегда водятся деньги». И все-таки он сразу же отбросил мысль о том, чтобы занимать у Жизнёвой. Он и сам не объяснил бы, почему с такой просьбой не мог обратиться именно к ней...

Андрея отвлек Мальгин. Он налег на край стола, прижал руки к груди и, заглядывая в глаза, спросил:

— Может, займешь у Бурова? Его оклад — три твоих.

— Слушай, иди ты к дьяволу!

Андрей, наверное, послал бы назойливого собрата еще дальше — столько злости и нетерпения было в его взгляде, но как раз в это время он скорее не увидел, а почувствовал, как кто-то заглянул в приоткрывшуюся дверь. Татьяна Васильевна. Ее веселый голос.

Она распахнула дверь и остановилась, прислонясь спиной к косяку.

— Воюете, а очерка все нет?

— Зато есть мы! Входите, Татьяна Васильевна! Милости просим! — затараторил Мальгин.

Сославшись на то, что Широкову нельзя мешать, — его передачу ждали в студии, и к тому же он сегодня дежурил, — она некоторое время в нерешительности постояла в дверях, потом уступила просьбам, вошла.

Все трое заговорили, перебивая друг друга — о разном, стараясь блеснуть красноречием и шуткой. Мальгин не преминул спародировать оговорки, которые случились в это утро у дикторов. Жизнёва в ответ на одном дыхании процитировала длинную неуклюжую фразу из сельскохозяйственной передачи.

— От такого стиля может язык сломаться.

— У Розы Ивановны — факт, — согласился Мальгин, — сплошной бурелом!

— А у вас? Хоть бы сдавали вовремя. И когда я буду записываться?

Закончился разговор бесцеремонными намеками Пети на то, что, имей они папиросы, Андрей давно бы закончил писать.

Когда дверь за Татьяной Васильевной закрылась, Андрей, возмущенный болтовней Мальгина, грохнул по столу кулаком и назвал его балаболкой. Однако это на Мальгина не подействовало. Он только хихикнул.

— Эх, Андрей Игнатьевич, хороша баба — Танечка! Засохнет она без мужа. Говорят, поехал в Харьков счастья искать.

Андрей сделал вид, что не слушает Мальгина, да и в самом деле перо его продолжало бежать по бумаге, а тот все наговаривал.

— Засохнет Танечка, если не подвернется какой-нибудь хлыст. Это уж точно. А подвернется — будет все в порядке... Физиология.

Андрей сжал кулаки и шагнул к Мальгину, но в это время в комнате снова появилась Татьяна Васильевна. В руках ее были бутерброды с колбасой и пачка «Беломора».

— Вот вам, не умирайте!

Мальгин и Широков растерянно посмотрели на Жизнёву. Однако Петр Петрович быстро нашелся. Схватив пачку папирос, оборвал уголок и преподнес Андрею. Андрей отказался и от папирос, и от бутерброда. Но Жизнёва и слушать не хотела. Она приказала есть и не разговаривать и пригрозила принести еще. Повернувшись на одной ноге, она исчезла так же внезапно, как появилась.

— Вот это баба! Класс! Тебе бы такую жену — жил бы, как у Христа за пазухой, — выкрикивал Мальгин, откусывая большие куски булки с колбасой.

— Чего не ешь? Чайная, свежая! Ых!..

Андрей взял папиросу, закурил и сел за стол. После первой затяжки он удивился тому, что не почувствовал особого вкуса табака как прежде, когда курил после долгого перерыва.

Немного спустя к горлу подкатила тошнота. Такого состояния он не испытывал давно. Обычно не хотелось курить, когда он заболевал. «Уж не простудился ли вчера на пруду?» Андрей бросил недокуренную папиросу в пепельницу и принялся было за очерк, но сосредоточиться не мог. «Татьяна Васильевна!.. Она от самой жизни... от самой хорошей... И еще о чем-то говорил Мальгин... Хорошая жена!»

4

Оператор Яснов торопливо укладывал в машину шланги и микрофоны. Проходивший мимо Андрей буркнул:

— Опять собираешься в последний момент, ясноглазый юноша!

— А, Андрей Игнатьевич, привет! Чего-то вид у тебя невеселый. Может быть, махнем на концерт? Развеселимся...

— На какой концерт?

— В филармонию, лауреата записывать. Есть на свете такой профессор Сперанский. Не слыхал?

— Сперанский!

— Он самый. А что?..

Андрей вспомнил утренний телефонный разговор. Это неприятное объяснение состоялось именно с ним — дежурным по радиокомитету. Профессор просил включить его пятнадцатиминутную передачу в вечернюю программу. По мнению Сперанского, она должна была явиться своеобразной прелюдией к его гастролям в городе. Широков отказал — вежливо, но твердо.