Беллилия. Убийца или жертва? - Вера Каспери

Чарли опустился в кресло. Глаза его увлажнились. Доктор тактично отвернулся и подошел к окну в эркере. Снег уже падал, но пока еще так лениво, что казалось, будто в воздухе летают хлопья белой ваты. Пейзаж наскучил доктору Мейерсу, и он отошел от окна, но, увидев, что к Чарли все еще не вернулось самообладание, направился в угол комнаты, где стояла этажерка с коллекцией безделушек из серебра, слоновой кости, фарфора, эмалированного металла. Доктор Мейерс никогда не мог понять, почему взрослые женщины дорожат подобными игрушками. Одна вещица привлекла его внимание своей бездарностью и никчемностью. Это была скульптурная группа из дрезденского фарфора. Маркиз, в костюме цвета спелой вишни, закрывал своими белыми ручками глаза леди, чья отделанная кружевами юбка заполняла кресло, украшенное золотыми арабесками и розовыми бутонами. Рассматривая это произведение искусства, доктор услышал, как автомобиль Бена подъехал к дому и остановился у дверей. Он поставил парочку на место с некоторым чувством вины, так как знал, что и его собственная жена была бы недовольна нарушением симметрии на ее полках.

Чарли высморкался и сунул носовой платок обратно в карман. Он тоже чувствовал себя виноватым.

Беллилия открыла дверь ключом. Бен задержался в холле, снимая пальто и шляпу, а она поспешила в гостиную, не отряхнув снежинок, все еще блестевших на ее бархатной шляпке и кожаном воротнике пальто. Глаза ее сияли, щеки розовели. Холодными губами она прикоснулась к щекам Чарли.

– Снег такой густой и сильный. Бен решил, что нам лучше вернуться пораньше, пока дорогу совсем не занесло. Получилась великолепная прогулка, Чарли. Снег только начинал падать, а на небе уже появилось серо-синее необычное облако, как из свинца. Как я люблю твой Коннектикут!

– Его Коннектикут, – фыркнул доктор.

При виде хорошенького личика Беллилии и вспомнив, что все его страхи оказались смешными глупостями, Чарли снова испытал душевный подъем и с удовольствием громко высморкался. Беллилия заметила контраст его воскового лица с покрасневшими ноздрями и глазами.

– О, дорогой, что тебе наговорил доктор?

– Боюсь, что он заразился от меня насморком, – заметил доктор Мейерс. Чтобы придать достоверность своему извинению, он вытащил носовой платок и сделал вид, что тоже сморкается. – Пожалуй, мне лучше уехать до снегопада и сугробов.

– Я хочу знать, что вы сказали Чарли.

Посмотрев через плечо Беллилии на Чарли, доктор улыбнулся ему.

– Он сам сообщит вам хорошие новости.

– Хорошие новости? – раздался голос Бена, входившего в комнату. – Что за хорошие новости?

– Пусть Чарли вам все расскажет, – ответил доктор, пренебрежительно взглянув на Бена Чейни. После чего пожелал всем счастливого Нового года и ушел.

– Что это было? – потребовала ответа Беллилия.

– Теперь, когда все уже кончилось, – начал Чарли, – я могу тебе сказать: у него были некоторые подозрения…

– Что за подозрения?

– Очень глупые, сумасшедшие. Но он уже успел прийти в себя и обнаружил, что для его подозрений не было никаких оснований.

– А какие у него были подозрения?

Чарли пожал плечами:

– Не знаю, как это называется, но он попросил меня на всякий случай приготовиться к шоку. А сейчас признался, что все его страхи были беспочвенными.

Бен стоял рядом, расставив ноги и держа руки за спиной. Он не двигался, но в нем чувствовалось внутреннее напряжение: губы были крепко сжаты, а пристальный, изучающий взгляд был направлен на Чарли.

– Я так счастлива, мой дорогой.

– У нас все в порядке. Я выздоровел и готов вернуться к нормальной жизни. Послезавтра выхожу на работу.

Чарли оглянулся вокруг и увидел комнату такой, какой она стала после того, как они с Беллилией закончили переделку всего интерьера дома. Не было даже рождественских венков и ленточек, ничего, что напоминало бы ему о праздничных бедах и прочих пакостях. «Кресло любви» стояло на своем месте в эркере.

Снег падал сплошной стеной, к тому же поднялся ветер. Пышное снежное одеяло полностью закрыло землю – не осталось ни одного темного пятнышка. Сгущались сумерки, но занавески на окнах все еще были раздвинуты. Беллилия включила свет и увидела, что доктор Мейерс успел нарушить порядок на ее полках, и первым делом принялась за его восстановление.

– Я получил телеграмму от моего друга из Сент-Пола, – сообщил Бен. – Бураны на Среднем Западе, по-видимому, прекратились, и он наконец-то приедет сюда. Скоро вы познакомитесь с Кином Барретом.

Фарфоровая фигурка выскользнула из рук Беллилии. Дрезденская любовная парочка лежала на полу разбитая на кусочки. Голова маркиза в белом парике закатилась в угол, фарфоровые кружева с юбки его возлюбленной превратились в мелкие осколки.

Лицо Беллилии побелело, а руки она держала так, словно в них еще находилась статуэтка.

– Белли, дорогая, не расстраивайся. – Чарли обнял ее. – Эта вещица ничего не стоит, и только сейчас я тебе признаюсь, что всегда считал ее отвратительной.

Она опустила дрожащие руки, и в свете лампы на ее пальцах засверкали кольца. Глаза стали пустыми, с лица исчезло всякое выражение, будто было стерто. К тому же она явно не слышала, что говорил ей Чарли. Он довел ее до дивана, сел рядом и обнял за талию.

Вскоре они с Беном возобновили типично мужской разговор: сравнивали достоинства и недостатки своих автомобилей, качество их моторов, обсуждали и те новшества, которые придумали производители автомашин. Беллилия сидела рядом с мужем совершенно спокойно, в полной прострации, и вряд ли улавливала не только тему разговора, но и вообще чьи-то голоса. Наконец Бен встал и сказал, что ему пора уезжать. Чарли предложил ему остаться и поужинать вместе с ними. Беллилия не присоединилась к приглашению.

Еще долго после ухода Бена его голос эхом отдавался в ушах Чарли и звучал громче, чем грохот и завывания штормового ветра. Бен произнес самую обычную для того дня фразу: «Счастливого Нового года», но Чарли не мог забыть и выбросить из головы мрачный тон, каким это было сказано.

Пока Беллилия готовила легкий ужин, Чарли сидел в кухне и с удовольствием наблюдал за ней. Она все делала с каким-то азартом и профессиональным мастерством. Кухня больше, чем любая другая комната в доме, была ее собственностью. И в буквальном смысле сверкала. Пол был покрыт черно-белым линолеумом, полки и шкафчики выкрашены светло-серой блестящей краской, а все ручки, сделанные из белого фаянса, были привезены из Голландии. Белые занавески Мэри накрахмалила так, как крахмалят нижние юбки к воскресенью.

Беллилия надела на свое синее платье передник. Она была не очень-то похожа на хозяйку дома, скорее на персонаж из популярных комедий – горничную, которая флиртует с дворецким, смахивая пыль с мебели специальной пуховкой на палочке. Да и сама кухня, ее аккуратно развешенные шкафчики и чистые полки, чистейшие занавески и медные кастрюли вызывали у Чарли ощущение, будто все это прекрасные театральные декорации. А когда Беллилия достала свою взбивалку для яиц и, ухватившись за красную ручку, начала превращать их в пышную желтую смесь, он пришел в настоящий восторг. Ему захотелось сжать ее в объятиях.

Поставив миску на стол, Беллилия подошла к нему и сама прижалась к его груди. И тут он почувствовал, что она дрожит. Чарли это удивило. Ведь все свои кухонные дела она выполняла очень спокойно и уверенно.

– Что с тобой, дорогая?

Она ничего не ответила. Чарли откинул назад голову и посмотрел ей в глаза. Он увидел ту же тень страха, которая появилась на ее лице, когда она уронила дрезденских любовников. Губы Беллилии дрогнули, но она продолжала молчать. Ее состояние немедленно передалось Чарли. Он тоже ощутил беспокойство, внутри нарастала непонятная тревога.

Прошло несколько минут, и Беллилия, освободившись из его объятий, вернулась к своей работе. Взбитые яйца она перелила в одну из медных кастрюль. Если бы Чарли не был так сильно влюблен и не испытывал сентиментальных чувств к женской субтильности, ее отстраненность могла бы показаться ему обидной. Но его мать воспитала в нем сочувствие к женским переживаниям. Ни один мужчина, считал Чарли, не сможет никогда понять, какие муки приходится испытывать существу женского пола, которому присуща утонченность во всем, и особенно в чувствах.

Ее настроение осталось прежним. За ужином Чарли чуть ли не стыдился своего хорошего аппетита. А Беллилия так и не дотронулась до еды – руки лежали неподвижно по обе стороны тарелки, а лицо застыло, будто каменное.

– Ты ничего не ешь, – заметил Чарли, но она отреагировала так, будто он обращался не к ней, а разговаривал с кофейником на столе.

– Беллилия!

Она вернулась в реальный мир и, не произнеся ни слова, взглядом попросила прощения за невнимательность. После чего с огромным усилием изогнула губы в улыбке.

«Как доблестно она себя ведет! – подумал Чарли. – Как мужественно старается преодолеть какие-то трудности! И все ради меня».