Беловодье - Марианна Алферова

Нет, конечно!

Нет и нет!

Вскочил. Спустился вниз, в кабинет. Открыл буфет и достал последнюю тарелку. На круглой черной столешнице она расцвела белой кувшинкой на глади лесного озера. Такие пышные сравнения ни к чему — мешают работе. Просто стол, тарелка, вода. Он налил пустосвятовскую воду из кувшина и положил на водную гладь ладонь. Мысленно представил Надю. Ее лицо, ее светлые волосы… Надя! Надежда! Он не искал ее, нет, он лишь вспоминал. И вода в тарелке отвердела, превратилась в лед. И в прозрачную ее неподвижность будто вмерзло Надино лицо со светло-карими глазами, с полуулыбкой на полных губах — такой насмешливой, дерзко обещающей, что она приводила в восторг и одновременно злила.

Роман вынул из тарелки Надино изображение и долго держал в руках созданный диск, любуясь. Диск был теплый на ощупь, а Надино лицо настолько живым, что казалось, оно все время меняется, то становится грустным, то, наоборот, улыбка явственней морщит губы. А вот Надя встряхивает головой, и светлые волосы рассыпаются по плечам.

Колдун отнес изображение в спальню, поставил на комод. Сидел и смотрел на Надю, любовался.

И Надя смотрела на него, улыбалась…

— Обедать будешь?

Он вздрогнул, услышав вопрос. Обернулся. Тина стояла в дверях.

— Не знаю.

Он глянул на Тину с недоумением, будто видел в первый раз и не знал, зачем она здесь и кто такая. Потом, опомнившись, улыбнулся, привлек ее к себе, откинул челку с ее лба, тронул губами кожу на виске и, скользнув по щеке, прикоснулся к губам. Но этот запоздалый поцелуй не смог сгладить неловкость. Роман, глядя на нее, невольно сравнивал Тину с Надей. И сравнение это было не в пользу Тины. Было вообще нелепо и странно их сравнивать. Они не сравнимы. Та красавица, а эта — обычная девчонка.

А что, если Надя, разглядывая Романа из-под ресниц, тоже с кем-то сравнивала его?

Тина почуяла недоброе, повернулась, глянула на диск с Надиным лицом, что стоял, прислоненный к стене на комоде. Глянула и испытала боль внезапной и вполне оправданной ревности.

«Он тебя больше не любит!» — сказала сама себе. Призрак в этот раз не понадобился.

— Кто это? — спросила Тина. — Я ее прежде не видела. Здесь.

— Я ее только что вспомнил. Это Надя, — отвечал Роман. — Надежда…

Тина задохнулась от боли. А между ней и Романом возникла преграда, невидимая, но явственная. Будто стекло.

— Кто она, эта Надя?

Роман не ответил. Ему просто нечего было сказать.

— Ты ее любишь?

Стекло слабо дзинькнуло, дробясь.

— Люблю. — Он считал, что после такого признания говорить больше не о чем.

Но Тина считала иначе:

— Все-таки ты скотина. И ты надеешься, что я тебя прощу?

— Разумеется, не простишь. Я ведь не прошу у тебя прощения.

— Ах вот как! Ты еще и издеваешься?! — Губы у нее запрыгали. И руки онемели — в этот раз обе. И стали как лед.

— Ничуть.

— Но я же люблю тебя! — выкрикнула Тина.

— Надя, давай не будем… — О, Вода-царица, он назвал ее Надей!

Эта оговорка ее добила. Еще миг назад она на что-то надеялась. Уверяла себя, что таинственная красавица — прихоть, блажь, не более чем стекло, одно изображение. Но теперь стало ясно, что надеяться глупо.

— Что ж мне теперь делать? Что прикажешь делать? Собрать вещички и идти?

Он отрицательно покачал головой:

— Тебе некуда идти, и самостоятельно практиковать ты еще не можешь.

Она пошатнулась, как от удара:

— Вранье! Я могу! Все могу! Вот увидишь!

Она убежала к себе в комнату.

Даже через коридор, сквозь стены он слышал, как она кричит в голос, задыхаясь от боли. По тому, как дрожали стекла в окнах, ясно было, что она в ярости. Надо пойти к ней и поговорить. Только что сказать? Как утешить? Впрочем, выход есть.

«Радуйся, Тина, я могу творить чудеса!»

Колдун спустился вниз, на кухне отыскал хрустальный бокал, налил из бутыли пустосвятовской воды. Постоял, раздумывая. Никогда прежде он не пользовался этим заклинанием. Дед Севастьян остерегал: только если крайний случай. А как разобрать, крайний случай или нет? Но он не мог позволить, чтобы Тина страдала. Он почти физически ощущал ее боль. Колдун снял с мизинца серебряное кольцо с зеленым ноздреватым камнем и спрятал в ящик, чтобы не помешало. Потом прошептал заклинание. С помощью колдовства любая проблема разрешается быстро и просто. Даже слишком просто.

Роман поставил бокал на поднос и пошел наверх, ступая медленно, торжественно. Он шел к Тине, а думал о Наде. И улыбался так, будто в самом деле шел к Наде. Ступени деревянной лестницы скрипели на все голоса — каждая по-своему: одна испуганно, другая протяжно, третья приветливо. Он не замечал, что лестница давно не метена и в уголках скопился сор. Он думал о Наде.

Едва он постучал, как Тина распахнула дверь.

— Чего тебе? — В глазах стояли слезы.

О, Вода-царица, как ей больно. Но это вполне поправимо. Он протянул ей бокал:

— Выпей. Это заговоренная вода. Твое чувство ко мне тут же испарится. Мы будем друзьями. Хорошими друзьями на всю жизнь.

Несколько секунд она смотрела на него остановившимся взглядом.

«Она милашка, — успел подумать Роман. — И фигурка ничего. Что такого…»

И тут она ударила снизу вверх по подносу. И вся заговоренная вода из бокала выплеснулась в лицо колдуну. Это было посильнее, чем кислота.

Роман зашелся не криком, а хрипом, половина лица его вспучилась белым с лиловыми прожилками пузырем, а глаз вылез из орбиты и сделался мутен. Поднос и бокал еще летели на пол, еще Тина, окаменев от ужаса, бессильно хватала ртом воздух, а Роман уже катился вниз по лестнице. Он боялся, что потеряет сознание от рвущей лицо боли и тогда уже навсегда, до самой смерти останется обезображенным и одноглазым. Колдун схватил бочонок с драгоценной водой, выбил пробку и налил пустосвятовскую воду в эмалированный таз. Тина сбежала следом.

— Роман, миленький… — Голос ее звучал откуда-то издалека. Заглушая все звуки, накатывал шуршащий невидимой галькой прибой.

«Сейчас потеряю сознание…» — подумал Роман, хватаясь за край стола.

Но превозмог себя и погрузил голову в воду. И боль стала таять куском льда в кипятке.

— Роман, миленький, я не хотела… Я же не знала, что это заклинание так подействует на тебя… я не знала… — металась по кухне Тина.

Он поднял голову. Пузырь ожога несколько спал, но глаз почти не видел. Лишь что-то смутное, неясное, не отсюда. Роман ощупал лицо.

— Так знай… — Колдун говорил невнятно — рот стянуло от ожога на сторону.

Он выплеснул воду в раковину и вновь наполнил таз чистой пустосвятовской влагой. Какое счастье, что у него было достаточно воды. А если б не было? Грязной водой уродство не смоешь. Ну что ж, говорят, уродам хорошо подают возле рынка…