По стопам Господа - Генри Мортон

Упорство странноватых, жалких на первый взгляд старых евреев, собирающихся вокруг Иерусалима, духовно все еще живущих в ветхозаветных временах, выстраивающих свое существование в соответствии с запутанными правилами и предписаниями, которые даже Тит и его легионы не смогли уничтожить, вызывает уважение и благоговейный трепет. Они по-прежнему ждут и молятся о приходе Мессии, они верят, что однажды Яхве простит их грехи и снимет с их согбенных спин бремя подавления и преследований, которое они несут веками.

А в десяти минутах ходьбы от Стены плача находится Еврейское агентство, занимающееся обустройством евреев на этой земле. Там полно политиканов и машинисток. Они готовы говорить с вами на английском, немецком или русском. Они никогда не упоминают Моисея, но могут пространно, оживленно и с искренним энтузиазмом говорить об электричестве. Нет в мире более причудливого контраста, чем Стена плача и Еврейское агентство, — и то, и другое предельно иудейские явления, и то, и другое озарены желанием возродить еврейское государство; но в одном случае — с Божьей помощью, а во втором — посредством тракторов и моторов.

— Стена плача, без сомнения, весьма интересное зрелище, — заметил молодой сионист, когда мы шли от нее прочь.

Солнце еще не взошло. Погонщики вели по улицам Иерусалима сонных ослов. Верблюды длинными, медленными вереницами покидали деревни, окруженные зеленью насаждений. Худые смуглые руки уже разворачивали и разглаживали под аркой Дамасских ворот и на каменных выступах узлы с тряпьем.

На крутых улочках Старого города торговцы фруктами устанавливали переносные прилавки с пестрыми плодами, продавцы одежды хлопотали с тюками, булочники выпекали маленькие сахарные печенья; а торговцы рыбой раскладывали странные, бесформенные трупы, которые будут проданы и съедены в этой горной столице: гигантскую щуку, пойманную в Тигре или Евфрате, дня четыре путешествовавшую в россыпях льда, камбалу из Египта и Яффы, рыбу мушт — известную также как рыба святого Петра, который ловил ее в Галилейском озере.

Я спускался по ступенчатым улицам, полным приятной утренней свежести, с обеих сторон высились древние, мрачные стены; я прошел под аркой крестоносцев, теперь встроенной в стену мечети, миновал выложенный голубой плиткой фонтан, относящийся ко временам Саладина. Внезапно темная улочка засияла золотистым светом, и, взглянув вверх, я увидел, что взошло солнце. Я уже чувствовал разливающееся в воздухе тепло, ведь солнце Палестины взлетает в небо, как огненный шар, и с первых секунд греет кожу.

С ближайшего минарета донесся призыв на молитву. Свернув за угол, я увидел муэдзина, стоявшего на маленьком балконе, залитом первыми лучами солнца; это был слепой старик, громко кричавший: «Аллах акбар, Аллах акбар, Аллах акбар; ашаду ля илаха илла-ллах, ашаду Мухаммад-ар-расулуллах… айя-а, алас-сала…» («Аллах велик; признай, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад Пророк Его… Приди на молитву!»).

Произнося этот призыв, он не складывал руки у рта рупором, как обычно рисуют муэдзина художники, а прижимал их за ушами, развернув ладонями вперед и пальцами вверх.

Я шагал по неровным камням мостовой и, проходя сквозь ворота Св. Стефана, увидел впереди слепящую белизной песчаную дорогу и Елеонскую гору, над которой стояло солнце.

В гористой стране нет ничего древнее дороги. Города возникают и исчезают, самые прекрасные здания могут обратиться в прах, но скромная дорога, бегущая между скал, существует вечно. В Иерусалиме вам могут показать разного рода примечательные места, и каждое из них можно поставить под сомнение, — например, то самое место, где прокричал петух, когда святой Петр отрекся от Господа, — и все же мы почтительно и благоговейно взираем на них, обращаясь мыслью к тому, что их породило, испытывая легкое неудовольствие от того, как из них извлекают прибыль. Однако на Елеонской горе вы знаете, что эти простые каменистые пути, петляющие между скал, — те самые, по которым должен был ступать Он, и что они отмечены истинными следами Его стоп в большей мере, чем любой камень золоченого святилища.

Дорога спускается от ворот Св. Стефана в долину Кедрон, поворачивает направо, ведет к каменистой местности. Когда я взглянул вверх, стены Иерусалима с их зубчатыми проходами для стражников доминировали над окрестностями — золотые в лучах утреннего солнца. Со дна долины дорога поднимается на пологий склон Елеонской горы, а чуть в стороне, справа, видны огражденные стеной кипарисы. Это Гефсиманский сад.

Небольшим этим садом управляют братья-францисканцы, ко всему относящиеся с восхищением, почтением и тактом; они построили поблизости церковь, но ничего не изменили в самом саду, лишь разбили клумбы с цветами среди древних олив.

В краю, где шаги Христа, реальные или воображаемые, можно проследить по огромным церквям, возведенным над камнями и пещерами, над легендарными местами, этот маленький, тихий сад у Елеонской горы остается незабываемым воспоминанием. Время совсем его не изменило. На холме напротив один город сменял другой, но сад, расположенный так близко, что вечером тень иерусалимских стен падает на него, сегодня все тот же, каким он был во времена Иисуса. Здесь была такая же стена и, вероятно, масличный пресс, к которому жители приносили для переработки собранные оливки. В саду выделяются восемь древних оливковых деревьев невероятного обхвата. Они больше похожи на камни, чем на деревья. Из, казалось бы, мертвой древесины тянутся вверх новые побеги, и старые стволы, толщиной напоминающие дубы, поддерживаются грудами камней и крепкими деревянными жердями. Эти оливы все еще приносят плоды, из которых монахи отжимают масло.

Старый монах, работающий в саду, открыл для меня ворота и вернулся к корзине для прополки и граблям. Это был француз, проведший много лет в Святой Земле, и когда я заговорил с ним, он распрямился, оставив на время изгородь из розмарина, вежливо ожидая возможности вернуться к своей работе; его загорелые и огрубевшие руки садовника были скрещены на коричневой рясе, пальцы сцеплены.

Он указал мне на скалу, отмечавшую участок, где спали Петр, Иаков и Иоанн, а неподалеку — колонну в стене, считающуюся по традиции указанием на место, где Иуда предал Иисуса поцелуем.

— Правда ли, — спросил я, — как верят многие, что это действительно те самые деревья, которые росли здесь во времена нашего Господа?

— Может быть, — ответил он. — Их возраст точно неизвестен, но они очень древние. Я расскажу вам о них кое-что интересное. С них никогда не платили налог, установленный с момента мусульманского завоевания на все новопосаженные деревья. Это означает, что они уже много веков назад были старыми. Это, сын мой, исторический факт, но я не могу сказать, давали ли они тень нашему Господу; что до меня, — старик мягко улыбнулся и склонился к корзине и граблям, — я верю в это.