Десять тысяч лет среди льдов - Луи Буссенар

Люди, прозябающие на планете, которая постоянно охлаждается, которые довольствуются умственным достоянием, завещанным их предками, — эти люди не могут быть названы вполне развитыми! — думал Синтез.

Земля, уменьшенная в своем обитаемом пространстве, объединенная относительно народностей и сделавшаяся китайской, казалась ему пленницею, заключенною в оковы, до которой не доходит ни малейший шум извне. Единственною причиною такого застоя человечества он считал объединение народностей в одну китае-негрскую расу. В самом деле, когда существует почти только одна раса, то может ли быть и борьба, этот мощный рычаг, двигающий прогресс человечества? Борьба нарождает новые потребности, развивает способности, изощряет ум. Без нее не жизнь, а жалкое прозябание. Так думал разочарованный Синтез. Его взгляды на CXIХ век еще более укрепились после посещения исторического музея в Томбукту. Этот апломб невежества, эти глупые комментарии, которые делал Та-Лао-Йе, эти шутовские реставрации, — сразу охладили ученого и к тем чудесам, которые ему показывали.

Такого глубокого невежества, такого презрения к предыдущим поколениям — он не ожидал встретить у столь развитых людей, какими считали себя его хозяин и его сородичи. Даже система сношений с инопланетными жителями не поражала Синтеза. Правда, он считал ее очень замысловатой, но как-то странно, чисто по-китайски отсталой: на эту мысль навел Синтеза ручной труд, которого «мозговые» люди не хотели или не могли заменить машинами или электричеством, особенно последним. Единственно, что осталось в глазах Синтеза ценного у «мозговых» людей, — это их удивительная способность скользить в воздухе с быстротою мысли. Но как они пользуются ею? Что они сделали великого? — Ничего. А каких великих результатов можно было бы достигнуть, если бы все способности «мозговых» людей пустить на дело.

И Синтез, сравнивая настоящее положение нашей планеты с положением ее в древности, все более и более склонялся в пользу последней.

— Ах, если бы у них не было чудесной способности подниматься на воздух! Тогда «мозговые» люди, которые кичатся теперь своим развитием, превратились бы в обыкновенных смертных! — думал Синтез, разбирая в архиве обсерватории разные документы.

Однако, ученый не подал и вида своим хозяевам, что он разочаровался в них: ему хотелось еще попутешествовать вокруг земли. Но и путешествие причиняло ему немалое огорчение, так как он ни на минуту не мог уединиться от своих провожатых, поднимавших его на воздух, и невозможность ни видеть, ни слышать, ни посмотреть на что-либо без их помощи угнетала бедного Синтеза больше всего. Все это повело к тому, что недовольный новою жизнью ученый стал сожалеть о своей ледяной глыбе, где он покоился бы вечным сном.

Голос Та-Лао-Йе, мягкость которого начинала уже раздражать Синтеза, напомнил ему об отъезде.

«Мозговые» люди по-прежнему сгруппировались около своего гостя и в стройном порядке понеслись в далекие страны. Та-Лао-Йе со всегдашнею своею вежливостью спросил у Синтеза, куда угодно тому ехать.

— Перенесите меня, пожалуйста, на крайний Восток, туда, где находится теперь материк, нижние слои которого обязаны своим происхождением неустанной работе кораллов. Я специально изучал его, даже сам работал над его созданием, и потому мне очень любопытно взглянуть на нынешнее состояние материка.

При этих словах Синтез почувствовал легкий толчок и не успел опомниться, как был уже перенесен к крайним пределам атмосферы. Потом группа «мозговых» людей, в центре которой находился он, с невообразимою быстротою понеслась дальше. Синтез боялся, что при такой скорости ему не удастся ничего рассмотреть, но ошибся в своих предположениях. Потому ли, что он находился среди «мозговых» людей, которые своей близостью к нему увеличивали его способности, или по чему-либо другому, но ни скорость полета, ни страшная высота, на которой находились путешественники, не помешали ему созерцать величественную картину, расстилавшуюся у него под ногами.

Там виднелся Судан с его песчаными пустынями, теперь покрытыми пышной зеленью и орошаемыми множеством ручьев, весело журчавших на каждом склоне. Рядом с Суданом расстилался Верхний Египет со знаменитым Нилом, рукава которого образовали при верховьях реки громадное озеро пресной воды. Зато Красное море с Аденским заливом исчезло. Исчез также и весь Индийский океан, на месте которого теперь возвышались новые страны. Все пространство от Сомали до Лакедивских и Малдивских островов, от Оманского залива до Экватора, — теперь представляло сплошной материк. Не стало Бенгальского залива, залива Сиамского и других, — их место заняла суша, сплотившая воедино все Зондские и Филиппинские острова. Словом, Южная Азия слилась воедино с Центральной Африкой, образовав одну громадную площадь суши, которая тянулась на восток до Великого океана. Но несмотря на такую сплоченность земли, Синтез никогда не замечал пустынь, — все эти земли, новые и старые, одинаково обильно орошались реками и ручьями. Ученого поражало лишь однообразие картины: везде одна и та же растительность, одно и то же население, с его однообразными домами, с его рабами, привязанными к земле.

— Итак, — с горечью заключил Синтез, оглядев эту картину, — из старого мира не осталось ничего… решительно ничего! Даже прежние дикие животные и птицы — исчезли.

— Но полезные породы животных были уже давно приручены, — отвечал Та-Лао-Йе. — Разве я не говорил вам об этом? Мао-Чин имеют стада рогатого скота, для прокормления себя, имеют вьючных и верховых животных… К несчастью, нам не удалось освободиться от насекомых и пресмыкающихся, которые массами кишат в некоторых местах. За исключением этого, можно сказать, что теперь все на земле утилизировано человеком.

— И вы постоянно живете в мире? Между обитателями разных местностей не бывает ссор и войн?

— Даже не может быть, так как земля представляет теперь одно государство, населенное одною расою.

— Нет, что бы там вы ни говорили мне, я не могу освоиться с мыслью об этом слиянии всех рас в одну, живущую одною и тою же жизнью, имеющую одни и те же идеалы, преследующую одну и ту же цель. Я не могу представить себе, что CXIX век живет без войн!

— Войны прекратились уже четыре или пять поколений, когда все расы земли слились в одну китайскую народность.

— И с тех пор мир у вас ни разу не нарушался?

— Никогда! Во-первых, у нас укоренилось сознание, что не нужно делать другим того, чего не желаешь себе; во-вторых, мы приняли одну очень простую, хотя и суровую меру против нарушителей мира и спокойствия.

— Какую же именно?

— Смерть! Что вы скажете о таком законодательстве?