Мера мужества - Иван Ваганов

В октябре 1943 года батальону было приказано подготовиться к форсированию Днепра. Подошли к реке скрытно. Маскируясь в складках местности и кустах лозняка, выгрузили оборудование, подготовили надувные лодки, понтоны, легкие плоты. Поближе к берегу подтянули катера.

Федор Андреевич с присущим ему старанием осмотрел свой катер, понтон, который ему предстояло водить. Заправил горючим. На всякий случай поближе положил инструмент, запасные части и стал ждать команды.

В сумерках подошли автоматчики. Подвезли боеприпасы, подкатили пулеметы, а скоро послышалась команда:

— Приступить к переправе!

Тонкий серп месяца низко повис над черной водой. Но он был еще так молод и слаб, что не мог рассеять густого мрака.

Десантники грузились без шума и суеты. Федор Андреевич только изредка улавливал то всплески воды, то приглушенные голоса. Так же тихо раздалась команда:

— Отчаливай!

Десятки крепких рук подхватили катер, понтон, и моторист Алабугин не успел моргнуть глазом, как оказался на днепровской волне.

Высадив первую группу десантников, Федор Андреевич вернулся за второй. А когда перевез третью, на понтон вкатили пушку, погрузили снаряды. Расчет разместился в катере. Алабугин нажал на педаль. Катер рванулся вперед и, рассекая волну, стремительно понесся к противоположному берегу.

В первый день форсирования Днепра Федор Андреевич 12 раз пересек реку. По нему били немецкие пушки, строчили из пулеметов и автоматов, ослепляли яркие лучи прожектора. Его бомбили с воздуха, но послушный катер, управляемый ловкими руками уральского паренька, словно неуловимый, шнырял по взбудораженным волнам реки. 16 пробоин залатал он в бортах катера и понтона. Но приказ командования четко и в срок был выполнен.

Следующие день и ночь были такими же тяжелыми. Гитлеровцы упорно держались за правый берег Днепра. Над рекой висели фашистские самолеты.

Возвращаясь после доставленного на плацдарм груза, транспорт Алабугина попал под шквальный артиллерийский и минометный огонь. Вокруг вздымались фонтаны густой черной воды, клубился дым, по волнам прыгали языки пламени, шипели осколки. Катер подбрасывало и швыряло, как щепку. Осколком снаряда перебило трос. Освободившийся понтон подхватило течением. Федор Андреевич решил было поймать его и вновь взять на буксир. Он резко развернул катер и пустился наперерез. В это время прямо в понтон угодил снаряд. В воздух взметнулся яркий сноп пламени, полетели расщепленные доски, обрывки каната, проволока…

Федор Андреевич почувствовал, как, вздрогнув, накренился катер; оглянулся — в правом и левом бортах зияли огромные пробоины — следы артиллерийского снаряда; в них со свистом и шипением устремилась вода. Катер заметно стал оседать. С перебоями заработал мотор.

«Эх, потерять такую машину», — с сожалением подумал Федор Андреевич и дал полную скорость.

Смертельно раненный катер рванулся вперед и, разбрасывая мириады радужных брызг, оставляя позади седые барашки волн, стремительно полетел к левому берегу. Несколько напряженных минут вырываясь из костлявых рук смерти, выжимая из мотора все, что может дать, Алабугин несся, думая только о том, как спасти машину, — и лишь когда катер ударился о берег, а сила инерции швырнула его на мокрый песок, Алабугин понял, что спасен.

— Жив? — подбежал к нему командир батальона.

— Жив, товарищ майор, — вскочив на ноги, ответил Алабугин.

— Молодец! Геройски действовал. Спасибо за службу. А сейчас веди понтон. Танкисты там тебя ждут. А катер пойдет в ремонт.

В небольшом заливчике, скрытый от глаз противника деревьями и зарослями камыша, покачивался спаренный понтон с подвесным мотором. На понтоне стоял танк, к его броне жались танкисты, готовые к броску. Федор Андреевич, как всегда, не спеша осмотрел крепление мотора, шланг подачи, проверил глубину погружения. Перекинулся несколькими словами с танкистами и взглянул на правый берег Днепра.

По волнам металось пламя. «Плотный огонь, не проскочить. На катере, пожалуй, мог бы обмануть фрица, а на этом тихоходе как бы в беду не попасть».

Федор Андреевич скрутил цигарку. Прикурил. Несколько раз жадно затянулся и склонился к мотору.

— Эй, браток, чего ты резину тянешь? Не копайся. Давай отчаливай! — нетерпеливо прикрикнул кто-то из танкистов.

Алабугин промолчал. Выпрямился. Посмотрел на реку: от разрывов мин и снарядов, как в огромном котле, кипела и пенилась днепровская вода. «А что если махнуть прямо через огонь? Проскочу, а там подле крутого берега и причалю».

Расчет был точен. Миновав полосу огня, понтон оказался в мертвом пространстве, и Федор Андреевич подвел его к песчаной косе. Тем же путем вернулся обратно. Так, бросаясь в лавину огня, он перебросил еще десять танков.

Пять дней и ночей пересаживался он с катера на понтон и обратно. Пять дней и ночей над его головой, как дамоклов меч, висела угроза смерти, а он словно не чувствовал ее. Все его мысли, все стремления были направлены на то, чтоб обеспечить занятый нашими войсками плацдарм пополнением и боеприпасами. Машина послушно повиновалась ему, будто так же, как и ее хозяин, мечтала лишь об одном: поскорее изгнать завоевателей с родной земли.

Окончилась с победой война. Вернулся солдат домой. Поселился в городе горняков Копейске и много лет работал в одной из строительных организаций города. Сейчас Федор Андреевич — персональный пенсионер союзного значения.

У АППАРАТА БОЯРШИНОВ

Василий Иванович Бояршинов родился 7 марта 1915 года неподалеку от города Миасса в поселке Сыростан Челябинской области. Окончив начальную школу, а затем Горпромуч в Миассе, поступил работать на Златоустовский завод имени Ленина. Отсюда 12 января 1942 года призван в Красную Армию. Воевал на Степном, Воронежском и Первом Украинском фронтах, в должности командира отделения связи 3-го дивизиона 627-го артиллерийского полка 180-й дивизии 38-й армии.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10 января 1944 года за наведение связи на Днепре. После окончания Великой Отечественной войны Василий Иванович вернулся в Златоуст, на тот завод, где впервые познал радость труда.

— «Полтава» слушает, — послышалось в трубке. Василий Иванович прижал ее к уху. Раздался писк, треск, пронзительный свист, гулкие разрывы снарядов и, наконец, голос командира полка подполковника Жулина.

— «Сокол»! «Сокол»! Вы меня слышите?

— Слышу. Хорошо слышу, — отозвался сержант и указал первую цель: замаскированный в бурьяне вражеский дот, огонь которого прижал десантников к земле.

— Хорош! — наблюдая за разрывами снарядов, крикнул в телефонную трубку Бояршинов. Грянул залп.

Замолчал справа пулемет. Захлебнулись два вражеских миномета. Батальон поднялся в атаку. И вдруг слева по его цепям стеганули из пулемета. Атака захлебнулась.

— «Полтава»! «Полтава»! Справа от меня, в стороне между курганом и отдельным деревом дот, — передал Бояршинов.

И опять грянул залп. Прикрытая огнем пушек пехота поднялась в атаку.

Сержант Бояршинов вновь склонился к телефону.

— «Полтава»! «Полтава»! — Но командный пункт полка не откликался.

«Обрыв», — подумал сержант и подозвал бойца Черепанова.

— Петя, держи трубку и будь внимателен. А я на линию иду.

Столкнуть в Днепр бревно недолго. Держась за него одной рукой, а ладонью другой скользя по серому проводу, Василий Иванович плывет от шеста к шесту. Вот и разрыв. Минута — и провод соединен. Еще минута на подключение… Плотно прижаты наушники. Ни единого звука. И только после того, как был устранен третий разрыв, послышался голос Черепанова:

— «Полтава»! «Полтава»! — настойчиво вызывал он.

— «Полтава» на проводе, — послышался ответ.

Сержант Бояршинов облегченно вздохнул. Теперь у него одна забота: бесперебойно держать связь с левым берегом и не проглядеть ни одной огневой точки врага. Под сильным огнем он несколько раз восстанавливал связь. Дважды переправлялся на левый берег ревущего Днепра, четко и своевременно налаживал связь штаба полка то с одним, то с другим подразделением десантников.

Устраняя новый разрыв провода, Василий Иванович сплоховал: то ли слишком высоко приподнялся над водой, то ли слишком большое бревно толкал перед собою. Словом, засекли его гитлеровцы и открыли ураганный пулеметный и минометный огонь. Кто знает, что бы могло случиться, если бы не пришли на память детские забавы: нырять на дно реки, кто дольше пробудет под водой; вспомнились и рассказы учителя о том, как славянские воины, взяв в рот тростниковую дудочку, просиживали в воде под самым носом противника. «Не дураки, видать, были наши предки», — прошептал сержант и, набрав полную грудь воздуха, с головой ушел под воду, не выпуская из рук бревна. Перевернувшись на спину, он чуть-чуть высунулся из воды, набрал новую порцию воздуха и опять скрылся. Вокруг рикошетили пули, в бревно втыкались осколки. От разрывов мин и снарядов выбрасывались фонтаны воды.