СССР: логика истории. - Юрий Александров

Выступая в октябре 1920 г. на III съезде комсомола со знаменитой речью, Ленин заявил своим слушателям, что через 10–20 лет они будут жить в коммунистическом обществе[42]. понятно, что под коммунизмом в данном случае он понимал его первую, низшую стадию — социализм. Однако принципиально то, что объединение социализма и коммунизма в единую общественно-экономическую формацию приводило к смешению их принципов и черт, к тому, что в представлениях романтических революционеров низшая фаза почти ничем не отличалась от высшей (фактически отличие состояло только в способе распределения).

Грядущее социалистическое общество большевики планировали организовать на тех же принципах, за упомянутым исключением, что и коммунистическое, описанное Марксом в его трудах. Это давало им основание строить свою политику на коммунистических — по их объективному содержанию — принципах. Характерно в этой связи признание Ленина, которое он сделал уже после отказа от политики военного коммунизма: “..Мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение”[43].

В связи с этим не следует преувеличивать вынужденный характер политики военного коммунизма. Представляется очевидным, что необходимость в условиях обострившейся классовой борьбы лишения буржуазии рычагов влияния на экономику вызвала форсирование процесса национализации промышленности и торговли, также как решение продовольственной проблемы при недостатке поставляемых селу товаров потребовало организации продотрядов и продразверстки. С этих позиций политика военного коммунизма должна бьггь признана вынужденной и оправданной в условиях гражданской войны и разрухи мерой.

Но нельзя забывать, что некоторые мероприятия, направленные против кулаков и положившие начало политике военного коммунизма, были приняты раньше, чем разгорелось пламя гражданской войны. С другой стороны, было бы упрощением считать, что эти мероприятия сами спровоцировали гражданскую войну. Дело, видимо, в том, что процессы, инициированные государственной хлебной монополией, приобрели к лету 1918 г. такую остроту и набрали такую инерцию, что мирный выход из создавшегося положения стал невозможным. Поэтому обе стороны, и Советское правительство, и кулачество, стремились к силовому решению проблемы: правительство еще больше ужесточало режим хлебной монополии, а кулачество поднимало мятежи под лозунгом восстановления свободы торговли. Логика этого процесса продолжала дейсгвовать в течение всего периода вооруженного противостояния Советского государства и кулачества и, действительно, вынуждала постепенное расширение мероприятий, проводимых в рамках политики военного коммунизма, на новые сферы экономики и общественной жизни.

Отдельного объяснения требует относительная легкость, с которой большевики весной-летом 1918 г. приняли решение о переходе к политике жестких непопулярных мер для решения продовольственной проблемы. Их не отягченная сомнениями решимость в проведении силовой политики против кулаков во многом основывалась на уверенности в кратковременном характере предпринятых мер ввиду грядущей мировом революции. Такой знаток эпохи, как Л. Д. Троцкий, писал, что политику военного коммунизма нельзя понять, “если оставить без внимания, что все тогдашние расчеты строились на ожидании близкой победы революции на Западе. Считалось само собой разумеющимся, что победоносный немецкий пролетариат, в кредит под будущие продукты питания и сырье, будет снабжать Советскую Россию не только машинами, готовыми фабричными изделиями, но и десятками тысяч высококвалифицированных рабочих, техников и организаторов”[44]. Все выступления Ленина начального периода существования Советской власти пронизаны ожиданием и надеждой на скорую мировую революцию, которая резко изменила бы политическую и экономическую ситуацию в стране. И эта ожидания были небеспочвенны: в ноябре 1918 г. в Германии началась революция. Однако надежда на нее оправдалась только в отношении отмены “похабного” Брестского мира: немецкий пролетариат потерпел поражение. Тяжесть осуществления коренных социальных преобразований легла на плечи одной России. (Вообще влиянию, которое ожидание большевиками мировой революции оказало на Великую русскую революцию, можно посвятить отдельную книгу).

Таким образом, попытки представить политику военного коммунизма исключительно как реакцию на гражданскую войну и хозяйственные трудности должна быть признана несостоятельной.

В. И. Ленин оказался объективнее своих интерпретаторов. В конце 1921 г. он дал следующую оценку военному коммунизму и вообще донэповскому периоду существования Советского государства: “Мы рассчитывали, поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм… осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие… экономические задачи. Мы рассчитывали или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку. Потребовался ряд переходных ступеней: государственный капитализм и социализм, чтобы подготовить — работой долгого ряда лет подготовить — переход к коммунизму. Не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете потрудитесь построить сначала прочные мостки, ведущие в мелкокрестьянской стране через государственный капитализм к социализму; иначе вы не подойдете к коммунизму… Так сказала нам жизнь. Так сказал нам объективный ход развития революции”[45].

В этом поразительно честном признании, беспрецедентно откровенном для действующего политика, содержится ряд положений, раскрывающих суть периодов военного коммунизма и нэпа. Относительно первого из них обращают на себя внимание два обстоятельства.

Во-первых, Ленин признает не социалистический, а именно коммунистический характер осуществленных в 1918–1920 гг. преобразований. Действительно, обобществление средств производства в предельной — общенародной форме, уравнительное распределение, непосредственный продуктообмен вместо товарно-денежных отношений, всеобщая трудовая повинность — все эти признаки или прямо соответствуют коммунистическому способу производства, или определяют его утопическую (вследствие недостаточного развития производительных сил) форму. От социализма здесь нет практически ничего.