Набла квадрат - Петр Воробьев

Тудыть выпустил из клюва стило и передними лапами сложил табличку с записью вдвое.

– Ждать дальше нет смысла. Все собрались.

– Откуда такая уверенность, птица? Ведь неизвестно даже толком, сколько нас.

– Сейчас мы узнаем это точно. Двойной, сосчитай всех, кто в бассейне.

Двойной оставил потюх и перелетел к вклеенному в стену окну из многослойного стекла. За ним в трех измерениях толклись в нетерпеливом ожидании хоты и насолоты подлого звания. Сетчатая глушилка между стеклами ослабляла невероятный галдеж, стоявший в бассейне, до невнятного гула. Три, шесть, девять…

– Смотрите!

Ночные сторожа сгрудились около Тудытя. Его когти коснулись крышки конторки, за которой работало не одно поколение капитанов, и прошли сквозь нее. Очистив панель управления, оказавшуюся внутри конторки, от древесной трухи и щепок, Тудыть уверенно потянул за крючок из желтой меди, инкрустированной алюминием. Где-то в недрах корабля загрохотали цепи, взметнулись со стен переходных камер у входов в сторожку и воздушный бассейн клубы пыли, затрещала фанера. Птицы в бассейне сгрудились в дальнем от входа углу, в удивлении наблюдая за выдвигавшейся из пола переходной камеры толстой перегородкой. Грохот прекратился.

– Птицы! Теперь наша сторожка и бассейн изолированы от остальных помещений корабля.

– Зачем, Тудыть?

– Сейчас я пущу во все отсеки за перегородками хлор, – Тудыть потянул еще за один крючок.

– Что ты делаешь? Вдруг там есть кто-нибудь?

– Те, кому безразлична Цель, не нужны для ее осуществления. Двойной! Сколько птиц в бассейне?

– Еще не сосчитал, Тудыть!

– Заканчивай, мы идем к ним, – Тудыть нашарил на панели лючок, открыл его и вынул блестящий бороздчатый барабан. – Сколько птиц?

– Семьсотдесятнадцать! – ответил Двойной.

– И среди них тоже могут быть слабые, ненадежные и даже помешанные. Но теперь деваться от них некуда, – и Тудыть величественным жестом вытянул последний крючок на панели. Плавно открылась замаскированная дверь, и перед ночными сторожами предстал Щелковав. Перепорхнув к осветительному пульту, Тудыть отключил глушилку. Теперь и стекла между бассейном и сторожкой были прозрачны в обе стороны. Окинув команду взглядом, капитан заставил крики стихнуть.

Начался обряд, до мелочей продуманный в невообразимо далеком для экипажа «Крюха прародителя» прошлом. Сквозь скрежет шестерен и визг иглы пробился голос, принадлежавший Чернилу. С открытыми пастями и расправленными в знак почтения крыльями птицы слушали слова, которые за десяносто три поколения до их рождения произнес на древнем наречии роговец Ртуди Кугтистой, провожая корабль:

По дальним нычкам муть клубится,Утробно всхавывает лес,Лесная нечисть шевелитсяИ тянет лапы до небес.

Здесь все мое, здесь все съедобно,Ослизлый дорог мне простор,Лискот вонюч, и цапря злобна,И трупкозупп, удух остер!

Не довелось вам жить в гнилухе,Вы в звездолете вдаль летите,Но вы круты в извечном духеИ перный подвиг совершите!

Едва кончилась запись, восторженный рев тихого умиления сотряс «Крюх прародителя». Давая волю нахлынувшим чувствам, кто-то затянул любимую песню, вмиг подхваченную семьюста сорокнадцать четырьмя глотками:

Из распухшей мертвечиныЛьется жирный, теплый гной.Край родной, навек любимый,Край родной, навек любимый,Где найдешь еще такой?Край родной, навек любимый,Край родной, навек любимый,Где найдешь еще такой!

Еще не высохли размазанные по чешуе щек сопли, а Тудыть, воздев передние лапы с бороздчатым барабаном, ритуальным речитативом с иканием и отрыжкой в паузах между словами проговорил текст обращения:

Собратья! (ик!) Перед (ик!) нами (ик!)Лежит (ик!) Цель! (ик!) Но (ик!) неизвестно,(Ик!) какова (ик!) предначертанная (ик!)Дальнейшая (ик!) наша (ик!) программа!(Ик!) Час (ик!) нам (ик!) подошел (ик!)Просветиться!

Отрыгнутые лягушки разлетались над лакированным полом, набранным в шашечку. Затрещала фонограмма, забухал тамтав, защелкали в такт ему зубастые клювы, и Тудыть насадил барабан на ось считывающего устройства Щелковава. Медленно, медленно повернулся барабан. Тончайшие невидимые щупы, каждый всего в несколько атомов толщиной, поползли по его поверхности, отслеживая бугорки записи. Тамтав все бухал, зубы все щелкали, блики, отбрасываемые двигающимися частями Щелковава, ползли и прыгали по стенам.

Зазвенел сигнальный колокол – считывание информаци закончилось. Гулкие стуки в недрах Щелковава участились, из решеток радиаторов повалил белый пар, невнятный механический голос забубнил: «Маховики один-восемь раскручены, маховики девять-четырнадцать раскручены, маховики четырнадцать-двадцать раскручены, маховики двадцать один-двадцать восемь раскручены, маховики двадцать девять-тридцать четыре раскручены, маховики тридцать пять-сорок раскручены, маховики сорок один-сорок восемь раскручены, маховики сорок девять-пятьдесят четыре раскручены. Проверка. Жди.» Голос стал резче и отчетливее: «Раскрутка произведена. Агрегат ждет.» Тудыть завозился у пульта. «Поступила команда: выдать текст. Текст выдается со считанного барабана.»

Не одной забавы радиБыл задуман наш поход.Не напрасно был украденДеревянный наворот.

Волосатой нашей кровьюМяса грязные кускиЗаправляют для здоровьяПосрамные старики.[15]

Некоторое время Щелковав молчал, потом голос возвестил: «Текст выдан. Агрегат ждет.»

– Что за бред? – спросил Клюп у Попеньку.

– Тихо! – сказал Тудыть. Обряд не предусматривал сложившейся идиотской ситуации. Тудыть, Клюп и Попеньку возились со Щелковавом, пытаясь вытянуть информацию с барабана. Барабан был пуст. Хоты и насолоты пока не подозревали ничего плохого, но долго испытывать их терпение не стоило.

Слишком часто на корабле бывали случаи драк, самоубийств и помешательства.

Молчание в бассейне становилось все более и более чреватым. Исступленные взгляды желтых и красных клаз сверлили стекло сторожки, на спинах угрожающе топорщились костяные шипы. Тудыть включил глушилку и замутнение стекла.

– Ну же! – закричал кто-то из сторожей.

– Спокойствие, птички. – Тудыть недаром был капитаном, – Сейчас я продую «Крюх» от хлора и включу метеоритную тревогу.

– А Цель? Как узнать, что произошло?

– Чтобы думать об этом, надо выиграть…

Рев сирены не дал капитану договорить. Началась отработанная рутина действий по расписанию метеоритной тревоги. Все, казалось, понимали, что происходит, правда, все понимали происходящее по-разному. Только двое не понимали ничего – Тудыть, не включавший тревоги, и Клюп, у которого неизвестно откуда взявшийся метеорит в прицеле протонного ружья уходил от выстрелов, меняя курс.

В темноте экрана вспыхнула, наливаясь светом с каждым мгновением, тонкая дуга. В наиболее широкой части ее золотистого обода заалела полусферическая выпуклость. Над ней из-за теневой полосы с размытым краем показался ослепительный диск, и тотчас же все пространство под дугой засияло белизной облаков и синевой моря.

– И я верил, что солнце взошло для меня,Просияв, как рубин на кольце золотом[16], —

прокомментировал Горм.

Горб горизонта медленно пополз вверх и скрылся за кадром. Некоторое время на экране нельзя было заметить каких-либо изменений, потом верхний слой облаков устремился навстречу и исчез, унесясь растрепанными белесыми лохмами. Все пространство экрана заполнилось жемчужным свечение м кучевых облаков, под ними открылся лес, прорезанный причудливыми дорожками рек.

Изредка над лесом возвышались холмы, некоторые с постройками или руинами – разглядеть было невозможно из-за быстроты полета. Небо снова захватило большую часть кадра, только в самом его низу раскручивалась ковровая дорожка леса. Пару раз в опасной близости промелькнули аппараты, шедшие встречным курсом, полет замедлился. На горизонте показались три тонкие башни, вершины которых скрывали облака. Башни приближались. Стали видны их подножия, окруженные островерхими зданиями, красные и коричневые крыши которых высоко поднимались над лесом. Деревья уступили место более плотной застройке. В воздухе попадались короткокрылые аппараты с воздушными винтами, бескрылые со сплющенными аэродинамическими корпусами, фигуры, похожие на человеческие, влекомые ракетными ранцами или висящие под мягкими несущими плоскостями.

Дома сменились поросшими стройными хвойными деревцами дюнами, за которыми открылась водная гладь, пересекаемая одиноким катером, стремительно вырос в кадре утес с величественным дворцом на вершине, потом снова заблестела вода под очистившимся от облаков небом.

– Пролетели собственно Альдейгью. Теперь на север, к морю, и мы у меня дома.