Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Владимир Борисович Айзенштадт

Всего ужаснее! Я видел, я читал

В твоем молчании, в прерывном разговоре,

В твоем унылом взоре,

В сей тайной горести потупленных очей,

В улыбке и в самой веселости твоей

Следы сердечного терзанья… [т. 1, с. 407].

Свадьба не состоялась. С ее стороны была лишь покорность чужой воле. Батюшков это понял.

В 1815 году Анна Федоровна покинула Петербург по требованию своего отца, который нуждался в ее помощи для воспитания своих детей от другого брака. «Вызов этот был неожиданным ударом для матушки моей, привязавшейся всею душою к Елизавете Марковне, – пишет ее сын. – А. Н. Оленин сказал ей, что она может не ехать в Дерпт, если согласится выйти замуж за человека, давно уже просящего руки ее, что он не решился до сих пор говорить ей о нем, будучи заранее уверен в отказе ее, но что теперь обязан ей объявить, что претендент этот – Николай Иванович Гнедич. Этого матушка никак не ожидала: она привыкла смотреть на Гнедича (уже далеко не молодого человека) с почтением, уважая его ум и сердце, наконец, с признательностью за влияние его на развитие ее способностей, ибо почти ежедневно беседовала с ним и слушала наставления его, – одним словом, она любила его, как ученицы привязываются к своим наставникам. Но тут же появилось несчастное чувство сожаления, и она просила А. Н. <Оленина> дать ей несколько дней для размышления. Кончилось тем, что она, конечно, другими глазами смотря на Гнедича, стала замечать в нем недостатки, например, не имевшую дотоле для нее никакого значения наружность…»[33].

Анна Фурман жила с отцом и сводной сестрой сначала в Дерпте, затем в Ревеле, где в 1821 году вышла замуж. В 1826 году у нее родился сын Федор – в будущем блестящий петербургский чиновник, статс-секретарь императрицы и любитель литературы, чьими воспоминаниями мы и пользуемся. После смерти мужа, простудившегося во время наводнения 1827 года, Анна принуждена была работать. Она стала главной надзирательницей, а затем директрисой Сиротского института. В этой работе она нашла свое призвание.

Вернемся к К. Н. Батюшкову. Первоначально Константин Николаевич рассматривал свою прозу как необходимость, так как для того, чтобы писать хорошо в стихах, писать разнообразно, хорошим слогом, с чувствами, надо много писать прозой, но не для публики, а записывать просто для себя. Он считал, что этот способ ему удавался: рано или поздно написанное в прозе было полезно.

Свою мечту о выпуске тома прозы Батюшков высказал в письме П. А. Вяземскому 23 июня 1817 года: «Скажи по совести, какова моя проза, можно ли читать ее? Если просвещенные люди скажут: это приятная книга, и слог красив, то я запрыгаю от радости. Сам знаю, что есть ошибки против языка, слабости, повторения и что-то ученическое и детское: знаю и уверен в этом, но знаю и то, что если меня немного окуражит одобрение знатоков, то я со временем сделаю лучше» [т. 2, с. 446].

Как мы уже говорили, очень большое значение для Батюшкова имела его дружба с А. Н. Олениным. Еще в 1808 году, высылая Батюшкову золотую медаль за службу в земском войске, Оленин писал: «Вчера встретил твоего Филиппа (слугу. – Прим. авт.) <…> и обрадовался, что при верном случае могу к тебе выслать медаль, к которой я большую цену приписываю, особливо когда она висит на георгиевской ленте»[34].

Дело в том, что участники боевых действий носили медаль на Георгиевской ленте, прочие – на Владимирской.

Взгляды Оленина отразились в сочинении К. Н. Батюшкова «Прогулка в Академию художеств», написанном во второй половине 1814 года; этот очерк был создан по программе Оленина. В сентябре 1816 года, готовя к печати свои «Опыты в стихах и прозе», Батюшков просил Н. И. Гнедича получить у Оленина разрешение на публикацию в этом издании «переправленного письма об Академии»: «Канва его, а шелки мои», – писал Гнедичу Батюшков.

Наконец, в 1817 году выходят «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова. Они были украшены виньеткой, гравированной И. В. Ческим. Виньетка изображала лиру, меч с датами 1807, 1809, 1813, и 1814 на ножнах и шлем, моделью которому послужила оленинская ерихонка, принадлежащая Оружейной палате. Гравюра была исполнена с оригинала И. А. Иванова по рисунку Оленина. Под гравюрой находится монограмма Оленина. Даты на мече обозначают собою кампании, в которых принимал участие К. Н. Батюшков. Куда уж больше «окуражит одобрение знатоков»?!

Одним из первых опыты в прозе Батюшкова одобрил очень уважаемый им поэт и государственный деятель И. И. Дмитриев. Батюшков спешит откликнуться на его отзыв: «Ваше превосходительство!.. Не нахожу слов для изъяснения вам, милостивый государь, душевной признательности за ободрение маленькой музы моей…» [т. 2, с. 455].

Однако…

Сердце наше – кладезь мрачный:

Тих, покоен сверху вид,

Но спустись ко дну… ужасно!

Крокодил на нем лежит! [т. 1, с. 235–236].

Закончилась война с Наполеоном. Батюшков вернулся в Россию, в Петербург. Но он еще в армии, адъютант генерала Бахметева. Только вот положение его не ясно даже ему самому: отпущенный Бахметевым в действующую армию с рекомендательными письмами, он провел зарубежный поход адъютантом Николая Раевского. Теперь ходят разговоры о возможном переводе его в гвардию. Пока же он числится в отпуске. Но ведь пора же и честь знать… В октябре 1814 года Бахметев расквартировал свой штаб в Каменце-Подольском и поинтересовался намерениями своих адъютантов – он понимал, что после войны им надо приводить в порядок и свои личные дела, хозяйство.

Однако 2 июня 1815 года Батюшков получает вызов на службу. Но ведь война, из-за которой он, собственно, и шел в армию, уже закончена…

4 ноября 1815 года Батюшков пишет Е. Ф. Муравьёвой из Каменец-Подольского: «Теперь я решился: говорил с генералом и подал просьбу в отставку, которую отправляю послезавтра… В ожидании перевода в гвардию я потерял два года в бездействии, в болезни и получил убыток».

Это – дела по службе. О том же, чем он был занят до отъезда в армию, мы рассказывали раньше. Впрочем, он и в армии не оставлял литературу. Но уйти из армии, даже не воюющей, было не легче, чем ему, отставному офицеру, попасть туда во время войны. И он выпрашивает у Бахметева отпуск с намерением, исполнив служебные поручения в Москве, более не возвращаться в Каменец.

В первых числах января 1816 года Батюшков приехал в Москву. В Москве