Месть невольницы. Истинная для дракона (СИ) - Райт Кира

Он замолчал, а Эммили приложила максимум усилий, чтобы продолжать выглядеть спокойной, не показав, как на самом деле её волнует этот вопрос. С этими драконами всегда нужно быть на стороже.

— И разумеется, Арлан, эта драматичная пауза в Вашей речи имеет прямо таки наиболее важное значение.

Вот тут воин все же смутился.

— Простите. Просто я был одним из сопровождающих принца при отбытии и могу предположить, где он находится.

— Так предполагайте, прошу Вас. Не скромничайте.

— Дел в том… Что для начала мне хотелось бы понимать, для какой цели Вам необходима эта информация.

— Вот как. Считаете, что я обязана объяснить Вам мотивы всех своих вопросов и поступков? — Скептицизм её слов можно было потрогать руками, настолько он был осязаем. Каждый раз, когда кто-то пытался ей в чем-то указывать или ущемлять её свободу, Эммили почти теряла свой безразличный вид, вспыхивая злостью. Иногда ей самой казалось, что это единственная эмоция, которая осталась в ней в полной мере.

Одновременно с тем, как последнее слово сорвалось с её губ, воин схватился за голову и упал на колени, умоляя его простить. Приподняв одну бровь, Эммилия взирала на эту сцену, посчитав очередным следствием царящих тут не вполне здоровых порядков, пока не почувствовала выброс силы сына. При этом Аман стоял рядом, нахмурив брови, а его зрачки сияли гораздо ярче, чем обычно.

Он всегда чувствовал её, но в этом мире выбросы силы участились и усилились. Было ли дело в родном ему мире или том, что он чувствовал угрозу чаще, или всплески её эмоций. А может ребенок просто устал от сложного перехода в портале и большого количества людей и нелюдей вокруг…

Присев рядом с сыном, девушка гладила его по голове, шепча теплые слова, пытаясь в шутку попросить «прекратить мучить дядю», но только когда сама отвлекшись на успокоение сына, перестала испытывать злость, он остановился. Детское личико разгладилось и приняло такое выражение, будто он просто показал ей божью коровку (здесь их не было, только на Земле), а глупая мама переполошилась.

Эммили смотрела на мальчика и понимала, что срочно нужно найти хоть какого-то дракона со второй сущностью, которому можно признаться в проблеме и доверить обучение. Если она сама могла подавлять в себе негативные эмоции, то он в последнее время реагировал на все особенно остро. Никто не понимал, что эти выбросы силы наследника напрямую связаны с её внутренним состоянием, ведь внешне демонстрировала спокойствие. Но она-то прекрасно видела, что однажды сын может сорваться и всерьез навредить тому, кто даже по случайности сильно разозлит её.

Арлан, продолжая покачиваться и извиняться, встал на ноги. Видимо, дракон посчитал это своего рода наказанием. А признаться, что Эммилия сама испугалась, было нельзя.

— Арлан. Мне жаль, что Вам пришлось испытать сейчас. Но впредь прошу учитывать, что отчет я никому давать не намерена. Если Вам нечего мне сказать, то можете удалиться. Никаких последствий для Вас не будет, поэтому можно уже прекратить просить меня о прощении.

— Я просто… не хотел бы… чтобы принцу… грозила опасность… во дворце.

— Поясните.

— Если Вы намерены очистить трон от других претендентов, то могу заверить, что принц никогда и не собирался его занимать.

— Так вот в чем дело.

Если бы этот разговор произошел здесь несколько лет назад, то Эммили бы устыдилась своего поведения и резкости, а тем более боли, что ему пришлось испытать. Получается, что здесь есть хоть кто-то, кто поддерживает Арселя. И это хорошо. Она считала, что принц вырос полным изгоем. Но если его поддерживают и за то время, что они не виделись, он не превратился в чудовище, подобное старшему брату, то передать ему управление страной стало бы лучшим из решений. Но и раскрывать все карты перед драконом, которого она видит второй раз в жизни, тоже было бы опрометчиво.

— Когда-то мы были знакомы с принцем Арселем, и мне хотелось бы узнать о его судьбе. Вы знаете, где он?

Воин замялся. Знает. Но как и она, боится рассказать всей правды, не будучи уверенным в мотивах. Отлично. Это подходит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Тогда не говорите мне. — Взгляд, полный непонимания стал подтверждением того, что хотя ей и демонстрируют уважение, но все ещё ожидают подлянок, пыток, наказаний и прочего. — Я не ошиблась, Арлан. Не нужно говорить мне. Скажите ему. Что я здесь. Расскажите про наследника, про ситуацию при дворе. Пусть принц сам примет решение, возвращаться ли ему сюда. И если это возможно, исполните мою просьбу в максимально сокращенные сроки.

— Но я на службе.

— Я освобождаю Вас от службы на время исполнения поручения. Передайте Арселю официальное приглашение во дворец от имени наследника трона. Мы отменяем приказ о его изгнании, и ему более незачем скрываться от своего народа впредь. Как во дворце, так и в любом другом месте страны.

На лице воина застыло изумление. Да, из-за внешнего вида младшего принца его и прятали от подданных. Еще прежним королем ему настрого было запрещено выходить «в люди» (ну не в драконы же в самом деле, эта вечная путаница с устойчивыми выражениями с Земли, даже при единстве языка всегда путала Эммилию). Каждый из слуг, кто видел Арселя, должен был дать обет молчания. А только что она решила изменить всё одним махом.

Но если уж совсем честно, то она не считала свое решение слишком смелым или опрометчивым. Тот факт, что её — человека на все сто процентов ещё и с клеймом позора приняли тут только потому, что подарила стране наследника, означал готовность подданных и познакомиться с младшим сыном почившего короля и братом настоящего.

Если бы Эммили могла повлиять на положение Арселя прежде, она бы это сделала. Но тогда ей удавалось лишь украдкой обогревать одинокого мальчишку теплом, что получила от своих родителей с лихвой, до тех пор, пока ей было чем делиться. А потом принимать его скромные знаки заботы, видя в них едва ли не единственный повод продолжать жить в окутавшей её темноте.

— Я верно понял и должен передать, что принц Арсель по решению наследника трона может вернуться во дворец официальным членом королевской семьи?

— Абсолютно. Только до момента такого возвращения, если оно состоится, эту информацию стоит держать в тайне. Как мы выяснили, у трона есть недоброжелатели, которые могут посчитать помехой своим планам не только наследника, но и принца.

И вновь на лице дракона расцвело понимание, густо перемешанное со смущенным удивлением. Непривычно драконам, что правящая династия думает о ком-то кроме себя. Сначала промолчав, он было направился к выходу, но неожиданно остановился и так же, не поворачиваясь лицом, неожиданно тихо спросил.

— Вы знаете, что народ видит в Вас спасение трона и всего рода?

— Да, мне говорили, что появление наследника воспринято как знамение.

Спина воина распрямилась ещё сильнее.

— Я говорил лично о Вас, Эммилия. Восхищение людей было понятно с Вашего первого появления на церемонии прощания. Восхищение драконов Вы снискали уже вчера. Но сегодня… Если Вы позволите Арселю на полных правах войти во дворец… Это может быть воспринято и как знак великого милосердия, и напротив…

— Арлан, я отдаю отчет своим действиям. И если кто-то не разделяет политику моих решений, может сказать мне об этом в лицо. Благодарю Вас за попытку заботы о моем облике среди подданных, но лишь для того, чтобы его сохранить, я не стану отбирать у законного продолжателя рода его право, которое было попрано ранее его менее соображающими родственниками.

Дракон поперхнулся от её последней фразы и вышел из кабинета, так и не ответив. Но по сути Эммилии и не нужен был его ответ. Свое решение она озвучила, и менять его не стала бы, даже при наличии более весомых причин, чем непонимание со стороны подданных. А то что выразилась довольно резко… Не столь уж и важно. Оставалось сомнение, можно ли доверять Арлану лично. Но пока она ничего не теряла от этого разговора, а дальше будет видно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ей нужен был здесь хоть кто-то, кто мог бы помочь разобраться с силой сына. И пока кроме Асреля, который запомнился ей милым пятнадцатилетним мальчиком, кандидатур она больше не видела. Если бы дедушка Эвир был жив, она бы обратилась к нему. Но его больше нет. А последний совет — вернуть тех, кто был добр. Арсель не мог проявлять свою доброту или привязанность в полной мере, он сам находился в положении узника своей же семьи. А потом узницей стала и она.