Литературная Газета 6495 ( № 14 2015) - Литературка Литературная Газета

От комедии до трагедии

А.Е. Бейдман. Портрет П.А. Федотова. 1852 г.

В Инженерном корпусе Третьяковской галереи развёрнута крупнейшая выставка сезона - "Павел Федотов. Театр жизни", приуроченная к 200-летию со дня рождения одного из любимейших художников России. 

Около 40 живописных и 130 графических произведений из собраний ГТГ, а также Русского, Исторического, Ивановского областного художественного музеев составили богатейшую экспозицию.

За свою короткую жизнь – роковые 37 лет – Федотов как будто боялся всего не успеть: «Как часто слышишь – я провёл время. Нет, господа, его не проведёшь, оно скорей нас проведёт», – слова из его записной книжки. От беспрестанного труда художник и надорвался, слишком приблизившись к жизни. Он увидел её изнанку, нутро, неприбранную неприглядность, и жалости на всех не хватило. Его последней незавершённой картиной стало кольцо бесконечности «Анкор, ещё анкор!» (1851–1852), где на маленьком пространстве (34,3х46,4) в пустых усилиях бьётся время жизни. Эту горькую метафору автор так же, как и большую часть своих произведений, облёк в форму «жанровой картинки», на сей раз лишённой привычной для творчества Федотова иронии. С художественной точки зрения незавершённость играет существенную роль, усиливая смысловой акцент: эскизная «размазанность» придаёт закостенелым будням экспрессию борьбы – пёс в своей стремительности вышел дымным, как на полотнах Уильяма Тёрнера паровозный пар. И хочется дополнить классика: что наша жизнь? – Игра и дым[?]

Павел Андреевич Федотов (1815–1852) современниками назывался «русским Хогартом» и «Гоголем в красках». В начале своего пути в искусство Федотов признался: «Если царь спросит, чего я хочу? – Успокоить старость бедного отца, пристроить сестру и помочь затмить знаменитого Гогарта». А в конце жизни разочарованный художник говорил друзьям: «Наша известность требует, чтобы о ней чаще толковали: знаете сравнение «слава – дым». Надо чаще подпускать этого дыма; не то он разойдётся по воздуху»… В прошлом году в ГМИИ прошла графическая выставка британца Уильяма Хогарта (1697–1764) – («ЛГ» писала о ней: № 29 за 2014 год) – хлёстко, с едким сарказмом, нескрываемой злостью и чувством превосходства критикующего пороки лондонского общества, представители которого на редкость антипатичны. В работах Федотова подобного человеконенавистничества просто нет. Эта принципиальная разница между художниками не позволяет проводить открытого сравнения. Весной 1848-го Федотов представил в Академии художеств первые живописные работы, и Брюллов по поводу склонности начинающего художника к разоблачительной тенденции Хогарта веско заметил, что у того «карикатура, а у вас… натура».

Это жизнь, не являющаяся идеалом, но стремящаяся им казаться – для тех персонажей, кто здесь играет эпизодические роли. Русский живописец сопереживает людям, осуждает не их, фатально зависимых, но старающихся «держать лицо», а «положение вещей», «сложившуюся ситуацию», «стечение обстоятельств». И каждый раз эти предлагаемые жизнью обстоятельства неудобны, стеснительны, жестоки. Достопочтенная публика знает о них не понаслышке, и до сих пор многим зрителям непонятно, как в подобных случаях себя вести, чтобы не показаться кому-то смешным. Аристотель, поставивший трагедию выше комедии, не учитывал катарсиса пристыженного зрителя, который видит на сцене историю про себя, сидя в центре смеющихся «над ним» сограждан. Он вдруг смутится, зардеют его щёки, и, чтобы не выдать себя, он громко и неловко рассмеётся над этой пустячной забавой. Только мы с вами видим и поэтому знаем, какова эта жизнь на самом деле – в ней много грусти от несбывшихся надежд, совсем нет счастья, но есть тщетная попытка его имитации…

Что касается Гоголя, то Федотов относился к нему прохладно, восторгаясь произведениями страдающего романтика Лермонтова. Гоголь был старше Федотова на шесть лет, а умерли они в один год, с разницей в девять месяцев. С юности писатель пробовал себя в живописи и графике, а в Петербурге ходил на вечерние занятия в Императорскую академию художеств, бывал в кругу Карла Брюллова, у которого брал уроки Федотов, состоявший до 1844 года на службе в привилегированном лейб-гвардии Финляндском полку (казармы располагались недалеко от академии). Они оба в своём творчестве выявляли конфликт морали и эстетики, совмещая литературность с изобразительностью: если у Гоголя слово поэтически-живописно, то работы Федотова не просто иллюстративны, в них присутствует драматургическое развитие сюжета, театральность как внешних эффектов, так и внутреннего состояния. Его «картинки из жизни» можно рассматривать поступательно, как эпизоды общего действия. В едином пространстве одна за другой разворачивается несколько мизансцен, участники которых, каждый имея свой интерес, как будто оторваны от общего повествования. Но связь между ними всё же существует, просто потому, что это звенья одной цепи, фрагменты одного мира: убери любого – и вид окажется неполным. Своим искусством нравственных уроков Федотов пытался изменить этот несовершенный мир, хотел сначала сам понять людей, чтобы потом помочь в этом другим. Известно, что человек боится того, чего не понимает, смеётся над тем, что не касается лично его. И Федотов работает с аудиторией как хороший психолог – объясняет непонятное, обнаруживая причастность и похожесть: «Не беззаконничает только лишь природа,/ А у людей и у царей/Хозяйкой совести, дай Бог, когда лишь мода,/ А чаще иль корысть, или туман страстей…»

В рисунках к незавершённому полотну «Игроки» (1851–1852) гоголевские персонажи предстают чёрными силуэтами с некоторой ходульностью в позах и жестах – они управляемы извне, не вольны в своём выборе, подчинены не только страсти, но и фатуму. Сейчас данное полотно находится в киевском Музее русского искусства, а на выставке в размере оригинала представлен напечатанный баннер. Несколько рисунков, сделанных как разработка темы, техничностью исполнения передают суть азарта и доказывают предвосхищение Федотовым символистского экспрессионизма.

Если говорить о влиянии, то большой импульс пока неуверенному в своих силах художнику дал баснописец Иван Крылов, который, увидев его ранние работы, «благословил на чин народного нравописателя». С юности Федотов и сам сочинял басни, стихи, элегии, пьесы, солдатские песни и романсы перелагал на музыку, не придавая этому большого значения, потому и не печатал, но давал друзьям их переписать для декламации на салонных чтениях. В знаменитой картине «Разборчивая невеста» (1847) прослеживается «идейная связь» с одной из крыловских басен. В 1849 г. для «Иллюстрированного альманаха» Н. Некрасова Федотов сделал рисунки к рассказу Достоевского «Ползунков», по цензурному распоряжению альманах вышел в урезанном виде – без иллюстраций Федотова. Ещё одно столкновение с цензурой случилось по поводу издания «Вечером вместо преферанса», задуманного Федотовым и его ближайшим другом Евстафием Бернардским, который проходил по делу петрашевцев. Художник ответил в баснях «Усердная Хавронья» и «Тарпейская скала»:

П.А. Федотов. Магазин. 1844 г.

Но улучшение людей

Вперёд у них, глядят, всё мало подаётся.

Не действует на членов ни арест,

Ни крест...

Монографическая выставка состоит из шести разделов. Первый знакомит с московским периодом, начальными шагами в рисовальном деле; второй посвящён годам военной службы, когда к Федотову пришла слава полкового художника.

Меня судьба, отец да мать

Назначили маршировать,

Ходить в парады, на ученья

Или подчас в кровавый бой

За славой или на убой.

Но как от русского штыка

Дыра довольно глубока,

Враги все наши присмирели,

Ругая нас издалека,

Тревожить явно уж не смели, –

То я спокойно десять лет

Без пуль, картеч и разных бед

Возился с службой гарнизонной.

Это монохромные сепии и яркие акварели со статичными многофигурными композициями. Мы видим хронику различных событий – «Переход егерей вброд через реку на манёврах», «Вечерние увеселения в казармах по случаю полкового праздника», «Французские мародёры в русской деревне в 1812 г.»… Третий раздел отдан жанру портрета, сочетающему виртуозную, насыщенную подробностями живопись и камерное лирическое настроение – как портретируемого, так и самого художника.

«Комедия нравов» – доминанта экспозиции. Здесь представлена графика (превосходные акварели, сатирическая серия из восьми сепий, густонаселённых колоритными образами) и самые известные картины зрелого мастера. Бесчисленные жанрово-бытовые карандашные «штудии» – лаборатория художника – в частом сопровождении авторского комментария (одна-две фразы раскрывают основную идею) выхватили из повседневности сценки, «типы и характеры», которые впоследствии могли появиться (или нет) в более значимых работах. Всегда очень важно внимательно рассматривать детали федотовских композиций – они «говорящие», как тайный шифр, дающий множество подсказок. На двух мониторах детализируются четыре шедевра: вызвавший недовольство цензуры «Свежий кавалер (Утро чиновника, получившего первый крестик)», «Разборчивая невеста», «Завтрак аристократа» и самая любимая художником картина «Сватовство майора».