Отто Фон Бисмарк. Основатель Великой Европейской Державы Германской Империи - Андреас Хилльгрубер

На дотацию в размере 400 000 талеров, предоставленную палатой депутатов Пруссии в качестве благодарности за победу над Австрией, Бисмарк в 1867 году приобрел поместье Варцин в округе Руммельсбург. Туда входило 22500 моргенов земли, из них более половины занимали леса. Книпхоф он продал. В последующие годы Бисмарк нередко приезжал в Варцин из Берлина – как правило, на несколько месяцев (“Здесь меня не настигнет курьер с депешей”).

Кризис вокруг Люксембурга (он входил в Германский союз, но не стал членом Северогерманского) был вызван стремлением Наполеона III, чья неудачная политика во время австро-прусской войны подвергалась во Франции все большей критике, задним числом получить компенсацию за столь значительное усиление мощи Пруссии. Как уже отмечалось, кризис выявил пределы, установленные Бисмарку немецким национальным движением. Шанс совершить “сделку на взаимовыгодных условиях” и покупку Францией Люксембурга “уравновесить” переходом Пруссии через Майнскую линию отпал после того, как об этом стало известно. В Германии стали раздаваться протесты, имеющие национальную окраску. Обнародование оборонительных договоров с южногерманскими государствами теперь открывало иные возможности для привлечения их к Северогерманскому союзу. Возрождение Германского таможенного союза, в рамках которого было предусмотрено существование политических институций, и прежде всего Германского таможенного парламента, казалось, способствовало укреплению не только военных, но и экономических связей Севера и Юга. Однако выборы в таможенный парламент весной 1868 года явились существенным шагом назад с точки зрения немецкой национальной идеи. Среди вновь избранных депутатов южнонемецких государств большинство составили противники мелконемецкого решения.

Исходя из подобных предпосылок, Бисмарк приготовился к неспешному развитию событий. В мае 1868 года он заявлял: “Все мы носим в сердце идею национального единения, однако для расчетливого политика на первом месте всегда необходимое, а уже потом желательное, то есть вначале оборудование дома, а только потом его расширение. Если Германия реализует свои национальные устремления до окончания девятнадцатого века, я сочту это величайшим событием, а случись то же самое через десять или даже пять лет – это было бы нечто из ряда вон выходящее, неожиданная милость божья”. Еще более отчетливо позиция союзного канцлера была выражена в указаниях, которые он давал посланнику северогерманского союза в Мюнхене 26 февраля 1869 года: “То, что немецкому единству способствовали бы некие события, происходящие как следствие определенных намерений, я считаю вполне вероятным. Однако совсем другой вопрос – это умение намеренно вызвать катастрофу и ответственность за выбор момента для нее. Следствием произвольного вмешательства в ход истории, основанного на одном лишь субъективном подходе, всегда были незрелые плоды; а то обстоятельство, что немецкое единство в данный момент не является зрелым плодом, по моему мнению, бросается в глаза… За шумной суетой, с которой люди ищут вне пределов вещественного философский камень, способный немедленно установить единство немцев, скрывается, как правило, незнание реалий действительности и их последствий, что свидетельствует о неглубоком уме и духовном бессилии… Мы можем перевести часы, но время от этого не пойдет быстрее, а умение выжидать, наблюдая развитие событий, является предпосылкой практической политики”. 16 апреля 1869 года Бисмарк заявил в Северогерманском рейхстаге: “Мы не можем делать историю, а можем только ждать, пока она совершится. Мы не можем ускорить созревание плодов, поместив под ними лампу, а если мы замахнемся на незрелые плоды, то воспрепятствуем росту и погубим их”. Еще 24 февраля 1870 года Бисмарк отклонил в рейхстаге предложение о немедленном включении в Северогерманский союз по крайней мере Бадена. “Мы не сделаем ничего хорошего, исключив элемент, наиболее благотворно влияющий на национальное развитие на Юге, и отделив его барьером, как если бы мы сняли сверху сливки и предоставили оставшемуся молоку скисать”. Он стремился к объединению с Южной Германией в целом, “но совершенно добровольно, без угрозы, без принуждения, без нажима”.

Несмотря на то, что перед лицом шумного натиска национал-либералов Бисмарк снова и снова призывал к благоразумию и терпению, сам он в этот период – вследствие внутреннего беспокойства – был зачастую раздражен, постоянно ощущал недомогание и находился в напряженных отношениях даже с королем Вильгельмом. Однако прошение Бисмарка об отставке король отклонил со следующим обоснованием: “Ваше имя в истории Пруссии стоит выше, чем имя любого другого государственного деятеля. И его я должен потерять? Никогда!"

И все же, вопреки ожиданиям, германский вопрос был решен быстро, гордиев узел был разрублен военным путем. Это явилось следствием чисто династической ситуации, международные последствия развития которой до начала июля 1870 года трудно было предугадать. К тому же Бисмарк активно вмешался в происходящее лишь весной 1870 года. Выдвижение на испанский престол принца Леопольда, представителя южногерманской католической линии Гогенцоллернов, Бисмарк рассматривал как возможность отвлечь внимание внешнеполитического ведомства французской империи, в начале 1870 года превратившейся в “Empire liberal”, от германской сцены. Однако что касается конкретного решения, то в течение долгого времени царила неопределенность. После оглашения кандидатуры 3 июля 1870 года французская общественность разразилась бурей протеста, рисуя образ империи Гогенцоллернов, охватывающей со всех сторон Францию аналогично империи Карла V. В этой ситуации правительство Оливье (Ollivier) не только не удовлетворилось немедленным отказом Леопольда от трона, но и сочло необходимым перейти в политическое наступление, которое приняло неприемлемую для Пруссии форму. 13 июля в Бад-Эмсе французский посол Бенедетти передал королю Вильгельму требование гарантий отказа монарха от кандидатуры принца “на все времена”. Король направил Бисмарку подробную депешу с несколько пространным сообщением о беседе, состоявшейся на променаде курорта Бад-Эмс. Однако союзный канцлер сократил ее до такой степени, что создалось впечатление совершенно сознательного вызова Пруссии, брошенного французским правительством. По всей Германии поднялась волна национального возмущения, в том числе и в южногерманских государствах. В свою очередь, “ответ” Франции – объявление Пруссии войны, последовавшее 19 июля 1870 года, – для правительств южногерманских государств представлял собой прецедент, предусмотренный условиями оборонительного союза. Кроме того, в условиях подъема национального движения едва ли было возможно неучастие какого-либо из государств. Например, Пруссии, где деятельность “партии патриотов” была направлена против мелконемецкого решения. Нейтралитет России был гарантирован. Царская империя, проявляя явную доброжелательность к Пруссии, предприняла сдерживающий маневр против Австрии и выдвинула свои войска на границу с Галицией. Британскую общественность Бисмарк настроил в духе симпатии и нейтральной позиции Англии по отношению к прусской Германии тем, что передал в “Тайме” документы, свидетельствующие о притязаниях Франции на Бельгию, которые проявились в ходе франко-прусских переговоров в июле-августе 1866 года. Несмотря на боевые успехи прусских и южнонемецких войск и последовавшую 2 сентября 1870 года капитуляцию одной из двух французских армий, столь желанный сценарий а 1а Кениггрец (когда исход войны решился в единственном крупном сражении) не повторился. После того как Бисмарк отклонил “ничей” мир на основе территориальной неприкосновенности Франции и признания объединения всей Германии (за исключением Австрии) под эгидой Пруссии, Французская республика, провозглашенная 4 сентября, продолжила войну с усиленной энергией.