Учиться говорить правильно - Хилари Мантел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Давид и Голиаф», подумала я, и у меня тут же зачесалась кожа на голове, словно в нее снова впились стальные заколки. Прошлым вечером у мамы не хватило времени, чтобы как следует расчесать мне волосы. И теперь они тяжелой массой гладко стекали у меня по плечам и по спине, но я‐то знала: в ямке под затылком притаился отвратительный тайный узел спутанных волос, так что если мне и сегодня вечером их не расчешут, а потом я еще на них высплюсь, то завтра потребуется не меньше часа, чтобы все эти проклятые узелки распутать.
* * *
За выкрашенной белой краской калиткой виднелся дом Джейкоба, сложенный из кирпича спокойного коричневого цвета. Возле калитки торчало какое‐то дерево в кадке. Одно широченное окно дома выходило на зеленую лужайку, посреди которой росло молоденькое деревце. Проезжая дорога здесь делала изящный поворот, и было видно, что дальше вдоль нее выстроились в ряд точно такие же домики и у каждого имеется точно такой же собственный квадратный садик. Выбравшись из душного нутра автомобиля, мы некоторое время просто стояли на поросшей травой обочине, чувствуя, что затекшие ноги, превратившиеся в некое подобие желе, идти дальше не в состоянии. Потом за зеркальным стеклом окна в доме что‐то задвигалось, парадная дверь распахнулась, и нам навстречу вышел Джейкоб, сияя широченной улыбкой. Он оказался высоким и стройным, и мне очень понравилось контрастное сочетание его белоснежной рубашки с мягким блеском кожи. Я очень старалась ни в коем случае ни мысленно, ни вслух не произносить то слово, которое вежливым людям употреблять не полагается, и уверяла себя, что у Джейкоба кожа вовсе не черная, а удивительного темно-лилового цвета, в тот пасмурный день чуть-чуть отливавшего пурпуром.
Следом за мужем на крыльце появилась Ева, которая, словно в порядке компенсации, как раз отличалась чрезвычайной бледностью. Когда она протянула руку и ласково коснулась кончиками пальцев волос моих братишек, эти пальцы показались мне похожими на кусочки раскатанного для пончиков теста. А взрослые между тем говорили, осматривая дом и сад: «Да у вас тут очень мило! Просто очаровательно! И какие чудесные коврики ты, Ева, подобрала к дверям! Да, они симпатичные, согласилась Ева и предложила: не хотите ли пройти в дом и потратить пенни? Я этого выражения не знала, и мама шепотом объяснила мне, что это означает «помыть руки». А Ева сказала: беги наверх, куколка».
Я послушно поднялась наверх, и там оказалась такая ванная комната, какой я уж никак не ожидала. Ева улыбнулась, чуть-чуть подтолкнула меня, и я вошла, а она с легким щелчком закрыла за мной дверь. Стоя возле раковины, я тщательно вымыла руки мылом «Камей», не отрывая при этом глаз от собственного отражения в зеркале. Возможно, за несколько часов езды в автомобиле я оказалась совершенно обезвоженной, но больше мне, похоже, в этой туалетной комнате делать было нечего. Я пропела себе под нос слова из рекламы: «Ты с каждым днем становишься прекрасней и милей… умываясь лучшим в мире мылом «Камей», но вокруг ничего особенно не разглядела, потому что с лестницы уже доносились голоса моих братьев, которые кричали, что теперь их очередь. Я тщательно вытерла руки висевшим за дверью полотенцем и заметила, что на двери имеется задвижка. На мгновение мне захотелось закрыться изнутри на эту задвижку и не выходить. Но тут послышались знакомые звуки: глухие удары в дверь головой и ногами, приглушенное хихиканье, и я нарочно так резко распахнула дверь, что оба мои братца, не удержавшись, буквально ввалились в туалет, а я спокойненько пошла вниз, решив, что надо как‐нибудь дожить этот день до конца.
Если в течение всей поездки настроение у меня было просто прекрасным, то где‐то за полчаса до приезда в Бирмингем мама все‐таки ухитрилась мне его испортить. «Ну вот, мы уже скоро приедем, – сказала она, вдруг резко повернулась к нам и, вытянув шею, стала молча изучать наши физиономии. А потом попросила, глядя на меня: – Пока мы будем в гостях у Джейкоба, пожалуйста, не называй его, – она указала глазами на отчима, – Джек. Это звучит просто неприлично. Мне бы хотелось, чтобы ты называла его… – тут мама стала мучительно запинаться и наконец выговорила: – папа… папа Джек».
Сказав это, она сразу же снова отвернулась и стала смотреть вперед. Некоторое время я молчала, изучая линию ее бледной щеки; мне показалось, что выглядит она не совсем здоровой. Да и роль свою в данном случае она сыграла в высшей степени неубедительно. Мне даже стало как‐то за нее неловко. «Это что, только на сегодня?» – спросила я и сама удивилась тому, как холодно звучит мой голос. Она не ответила.
Когда я вернулась вниз, в гостиную, Ева как раз демонстрировала своих детей – малыша, едва научившегося ходить, и совсем еще крошечного младенца; и все старательно выражали восторженное изумление по поводу того, как это у них смешно получилось: один ребенок цвета сливочного масла, а второй совсем темнокожий, даже какой‐то синеватый; и Джейкоб подтверждал, что это у них и впрямь смешно вышло, однако в подобных ситуациях ничего нельзя предсказать заранее, поскольку нынешняя наука пока таких возможностей не имеет. Из кухни послышалось яростное шипение – там явно что‐то жарилось на сковороде и газ был включен на полную мощность; потом оттуда вылетело облако влажного пара, что‐то задребезжало, и Ева воскликнула: «Ну точно! Это морковь! Просто ни на минуту от нее отвернуться нельзя!» Она вытерла руки о фартук, шагнула в сторону кухни и тут же исчезла в облаке пара. Я невольно проследила за ней глазами. И тут Джейкоб улыбнулся и спросил: «Ну а как все‐таки поживает человек, у которого хватило смелости за меня заступиться?»
Мы, дети, ели на кухне – я имею в виду себя и своих братьев, потому что оба младенца находились рядом с Евой и сидели в своих высоких детских стульчиках, а она кормила их с ложки чем‐то крайне неаппетитным. На кухне для нас был накрыт маленький красный столик с
