Черный занавес - Станислав Гагарин

– Не могу. Ведь это был ее спектакль, она жила им… И не дождалась премьеры.

– А Ковров?

– Он член завкома, ведает культурой. Был когда-то неплохим инженером, вместе кончали Каменогорский политехнический институт. Сейчас работает начальником лаборатории НОТ. Стал чиновником, открыл для себя хобби – художественную самодеятельность. Талантами бог обидел, так он, по его словам, другим пробивает дорогу.

– И хорошо пробивает?

– Порою попросту мешает. Конечно, польза от него есть. В основном по части достать, организовать, провернуть. Но вкуса, увы, мало. Впрочем, среди наших культуртрегеров отсутствие вкуса явление не такое уж редкое.

– К сожалению, вы правы, хотя эти дела не в моей компетенции, но приходилось сталкиваться порой с подобными вещами. Так что вы решили в отношении своего участия в спектакле?

– Наверно, буду играть. Попытаюсь вызвать из подсознания другого Муратова. Того, который не знал ее, Ирину…

– И это возможно?

Муратов не отвечал. Он взял еще сигарету, закурил и стал смотреть в зашторенные окна отсутствующим взглядом.

Гуков молчал тоже.

– Знаете, – заговорил наконец Михаил Сергеевич, – мне кажется, что я виноват в смерти Ирины.

– Почему вы пришли к такому выводу?

– Вы сказали однажды, когда встретились со мною впервые, что прокуратура получила анонимное письмо, где говорилось о самоубийстве Ирины.

– Было такое дело.

– Так вот, я, помнится, категорически возражал против подобной версии. Не верил в несчастный случай, она была очень хорошим пловцом. Тогда остается одно: Ирину убили. Кто? Зачем? Я вспомнил о ее подавленном состоянии в последнее время, она пыталась скрыть его от меня, но тщетно. А теперь вижу, что ошибался. Прав был анонимный информатор: Ирина покончила с собой. И в смерти ее повинен я один.

– Почему вы так считаете, Михаил Сергеевич?

– Мне казалось, что такого сильного чувства, как мое к ней, у Ирины не было. А теперь думаю, что это не так. Ирина любила меня, но не могла переступить через свою совесть. Она знала, что отберет у моих детей отца, и не могла пойти на это, тем более что сама выросла сиротой, воспитывалась у тетки. Я не должен был позволять зайти нашим отношениям так далеко. Потому и вина вся ложится на меня.

– Интересный вы человек, Михаил Сергеевич, – сказал Андрей Иванович. – С вами любопытно беседовать. Но вот этот ваш ход беспомощен и недостоин вас. Да, в уголовном кодексе РСФСР есть статья, предусматривающая ответственность за доведение до самоубийства. Но это не тот случай, Михаил Сергеевич. Не надо брать на себя того, чего не было в действительности.

СЕМЕН ДЫНЕЦ РАССКАЗЫВАЕТ…

Семен Гаврилович Дынец вошел в зал Центральной телефонной станции, обвел глазами томящихся в ожидании переговоров людей, мысленно выразил им сочувствие и направился к окошечку, где принимали плату за телефонные переговоры в кредит – Мария Михайловна задолжала в этом месяце, беспрерывно вызывая Москву, их непутевого сына, выкинувшего такой немыслимый фортель.

У окошечка стояла небольшая очередь. Семен Гаврилович встал за высокой тоненькой блондинкой, которая нетерпеливо вертела головой, вздыхала: ей, видимо, не хватало времени, а очередь подвигалась недостаточно быстро.

Девушка наконец не выдержала, рванулась в сторону и едва не бегом покинула зал. Дынец обрадовался, что очередь стала короче: ведь и он торопился тоже, и тут впереди стоящий гражданин стянул соломенную шляпу с головы, носовым платком обтер вспотевшую голову – дни в Рубежанске стояли жаркие, – и глаза Семена Гавриловича уставились в коротко остриженный затылок.

…В лагере для перемещенных лиц Семен Дынец познакомился с Дмитрием Ковалевым. Он был старше Семена на пять лет, попал в окружение под Харьковом в сорок втором году, помыкал горя вдоволь, но сдаваться не собирался, дважды совершал побег, едва не попал в газовую камеру, а теперь рвался на Родину.

Диму Ковалева начали обрабатывать одним из первых. Однажды он не вернулся в барак… Только на утро Дынец узнал, что его друг дал в морду одному типу, который предлагал ему «особую работу». Ковалева избили охранники и бросили в карцер.

Через несколько дней Ковалев вернулся и рассказал Семену, как пытались его завербовать в разведку. Видимо, он рассказывал об этом не одному Семену. Деятели из специальной службы не могли допустить утечки такой информации… Однажды Диму Ковалева нашли на окраине лагеря с ножом в сердце. Официальное расследование гласило, что этот русский был убит дружками из-за неуплаты карточного долга. На том дело и закрыли, хотя всем было известно, что Ковалев и карт-то никогда не держал в руках.

Дынец скоро понял, что перед ним два пути. Первый – предательство. Он знал по рассказам Ковалева, чего потребуют от него новые хозяева. Второй – отказаться от вербовки и разделить участь Димы. А ведь он так молод и давно не видел родного дома, Белую Церковь, родителей…

Где же выход? Может быть, есть и третий путь? А почему бы ему и не быть? Ведь он, Семен Дынец, может и переиграть этих типов! Он согласится только для вида, только чтоб выбраться отсюда, а уж потом найдется момент, когда он окажет им: «Ауфвидерзеен» – и смоется к своим. Так и решил Семен Дынец поступить, когда дойдет очередь до него. Но вскоре его оптимизм заметно поубавился, когда Семену предложили подписать официальное обязательство работать на иностранную разведку.

Обработку вел молодой сотрудник секретной службы. Он ежедневно приезжал в лагерь, подолгу беседовал с выбранными им кандидатами. Этот сотрудник занимался и предварительным оформлением документов. Затем он отвозил новичков в особое место, где они проходили карантин перед зачислением в разведывательную школу. Звали этого человека Крафт. Он одинаково хорошо говорил по-немецки, по-английски и по-русски. Но хотя Крафт носил немецкую фамилию, повадки выдавали в нем янки. Был он бесцеремонен, нагл и пренебрежителен даже к английскому караулу, охранявшему лагерь перемещенных лиц.

Возил Крафта развеселый и лихой, постоянно находящийся под хмельком капрал по имени Абрахам, звали его все попросту Эб.

– Ну вот и все, дорогой Сеня, – оказал Крафт, взяв у Семена отпечатки всех десяти пальцев и правой ладони. – Теперь ты оформлен по всем правилам, готовый кандидат в зэки. Так ведь у вас называют тюремную братию?

– Я не знаю, – сказал Дынец. – В тюрьме не был.

– Ах да, ты ведь покинул Россию на заре туманной юности. Но теперь ты настоящий мужчина, и я верю, что скоро докажешь это. Не правда ли, парень?

Он был просто ясновидцем, этот бодрый, неунывающий Крафт:

– Сейчас мы отвезем тебя с Эбом в Кёнитц, там есть премиленькое местечко. В Кёнитце ты отдохнешь, покроешь жирком свои лагерные косточки, поваляешься в мягкой постели – словом, побываешь в санатории. А там – учеба и тренировка. Мы сделаем из тебя сверхчеловека. – Он сложил документы, оформленные на Семена, в портфель, щелкнул замком: – Сейчас поедем. Эб, где ты?

– Можно мне собрать вещи? – робко спросил Дынец.

– Нет, дорогой мой, в барак ты уже не вернешься. С этим покончено раз и навсегда. В Кёнитце ты получишь новые вещи, там все для тебя будет «новое, все сменишь, кроме шкуры… Ха-ха! Но где мой Эб?

Вошел начальник караула и сообщил, едва улыбаясь, что капрал Эб пребывает в состоянии полной невменяемости и вести машину, естественно, не может. О том, что Эба с молчаливого согласия офицера специально напоили английские солдаты, говорить он Крафту, понятное дело, не стал.

– Где машина? – зло спросил Крафт и разразился руганью.

– Здесь, мистер Крафт.

– Идемте, Дынец, – сказал. Крафт. – Я отвезу вас сам.

Семен решился на побег, когда открытый джип, ведомый Крафтом, пересекал один из альпийских отрогов.

Дорога была пустынной. Она огибала возвышенность. Слева – отвесная стена, справа – глубокий провал, по самому дну которого бежала горная речка. Семен сидел позади водителя. В дороге он заметил гаечный ключ под сиденьем и теперь потихоньку выуживал его ногой поближе к себе.

Крафт резко затормозил на повороте. Семена бросило вперед. «Теперь самое время», – подумал Дынец. Он нагнулся и ощутил в ладони маслянистую поверхность гаечного ключа. Изо всех сил зажал его в руке. Потом Семен, не замахиваясь, изо всех сил ударил ключом в коротко остриженный затылок Крафта.

Крафт дернулся под ударом. Он не опустил рук с баранки. Машина продолжала бежать по дороге. Потом Крафт посунулся грудью к рулевой колонке и уронил на нее голову. Нога водителя соскользнула с педали газа, мотор заглох. Теперь джип двигался по инерции. Семен схватил желтый портфель – он стоял впереди, рядом с сиденьем Крафта, – и прыгнул влево, на дорогу, к отвесной стене. Не устояв на ногах, Семен упал, не выпуская портфеля из рук. Приподняв голову, он увидел, как вихляющий джип проехал еще метров тридцать, затем тело Крафта стало валиться вправо, выворачивая руль. Машина накренилась и исчезла в пропасти.