Наша личная война - Лев Пучков

Такого легко убить даже начинающему моджахеду, для которого умерщвление себе подобного в новинку. "Волчата" просто уже по внешнему виду и запаху не отождествляют приговоренного к закланию "барана" с представителями рода человеческого. Грязный, вонючий, весь в струпьях и дерьме, со стеклянным взглядом... Тут и специальной обработки не надо, все обычно идет как по маслу.

К краю ямы жмется второй русский солдат. Этот "баран" № 2 - объект повышенной сложности. Он покрепче, шире в кости, выше первого. Но не это главное. Этот второй - зовут его Ваня - очень хочет жить.

Три дня назад его достали из ямы, искупали, побрили-постригли, дали чистую одежду. Потом хорошо покормили и сказали, что завтра-послезавтра обменяют на одного моджахеда. Три дня этот Ваня спал в тепле, хорошо кушал, читал свежие газеты. Он вновь почувствовал вкус к жизни. Более того, сейчас, после всего пережитого, он жаждет жизни с удвоенной силой. Видели бы вы, как радовался этот мальчишка, как сверкали от счастья его красивые голубые глаза! Впрочем, сама я этого не видела, мне Аюб сказал.

Теперь он жмется к краю ямы и с диким напряжением наблюдает за игрой в жмурки. Правила ему довели. Он в курсе, что если его товарищ не справится, то во втором "периоде" возьмутся за него. Сегодня на рассвете ему сказали, что обмен откладывается на неопределенное время, а его, чтобы зря не "простаивал", используют для подготовки юных моджахедов.

Вот это и есть объект повышенной сложности. За три дня он восстановился, почувствовал вкус к жизни, обрел утраченную было надежду. Теперь он должен сражаться за свою жизнь с яростным ожесточением. А еще он похож на человека. Нормально пахнет, розовое лицо, адекватно мыслит. Посмотрим, как "волчата" справятся с этой задачей...

- Время! - Аюб свистит в обычный судейский свисток. Десять минут истекли.

"Волчата" бросаются к "барану", отнимают у него нож, срывают с головы мешок. Солдат слепо щурится на серое небо. Он впервые за много дней увидел свет - мешок одевали в яме. Он не порезал троих. Он вообще никого не порезал. Участь его решена...

- Все в игре, - объявляет Аюб. - Молодцы, справились. Можно!

И бросает в котлован огромный тесак с зазубренным от частого употребления лезвием. Ножи у "волчат" - игрушки. Вот орудие для настоящего дела.

Тесак падает несколько в стороне от "волчат" и тонет в жидкой грязи. "Волчата" с азартными криками и гиканьем бросаются к тому месту. Начинается свалка - каждый хочет первым схватить заветное "ритуальное" оружие. Один из толпы не бежит со всеми, остается на месте. Это семнадцатилетний Аслан, сын подорвавшегося прошлым летом на мине агронома Исхакова.

Я хвалю себя за проницательность. Познакомившись с "волчатами" и поверхностно изучив их биографии, я для себя сразу отметила Аслана. Глаз у меня наметан, так что я сразу определила: вот он, мой "чистый" шахид. Посмотрим, как он будет вести себя дальше...

- Аслан, - говорю я Аюбу.

- Я вижу, женщина, не слепой, - отвечает Аюб и досадливо бормочет себе под нос: - Ох уж эти мне грамотеи...

Тесак достается Исмаилу - худенькому пятнадцатилетнему подпаску с нежным лицом херувима. Победно вскинув руки, мальчишка потрясает грозным оружием и на секунду в нерешительности замирает. Что дальше? Дальше надо действовать. Он, видимо, не совсем готов, пытается собраться с духом...

Этой маленькой заминки достаточно, чтобы более решительные товарищи сделали выводы. Семнадцатилетний Руслан, сын животновода Идигова, повешенного этой весной русским спецназом в назидание остальным самодеятельным минерам, сильно толкает товарища в спину. Тот падает, тесак выскальзывает у него из рук и вновь оказывается в грязи.

- Аялла... - Аюб недовольно качает головой. - Растяпа!

Воин не должен выпускать из рук оружия, даже если его повергнет наземь вражеская пуля. Воин должен умереть с оружием в руках, как того требует древний закон гор. Если же ты расстался с оружием после дружеского тычка, то ты пока не имеешь права называться воином. Иди, тренируйся, закаляй себя...

Руслан нашаривает в грязи тесак, деловито отирает лезвие о штаны и, не оглядываясь на упавшего товарища, направляется к пленнику. Остальные устремляются вслед за ним.

"Баран" пятится, отступая назад, спотыкается и падает. У него нет сил встать, игра в "жмурки" окончательно измотала и без того донельзя ослабленный организм солдата. Поэтому он ползет прочь на четвереньках, тихонько подвывая низким, утробным голосом. За спинами "волчат" я не вижу его глаз и выражения лица, но слышу слабый тоскливый крик:

- Не надо!!! Пожалуйста, не надо!!!

Не надо... Если бы мать солдата видела эту сцену, ее наверняка хватил бы удар. Впрочем, кто его знает, может быть, когда-нибудь увидит. В жизни ведь всякое случается...

Я выхожу из машины и включаю свою камеру. Нет, я не собираюсь подкидывать запись на русский блокпост, у нас хватает людей, которые занимаются как раз этими делами. Запись нужна мне для анализа. Я в основном снимаю оставшегося несколько в стороне Аслана, цепляя массовку краем. Потом надо будет разобраться, может быть, чего и не заметила при просмотре "вживую"...

Руслан настигает "барана" и хватает его за волосы. Другие "волчата" бестолково толкутся рядом, соображая, как бы помочь товарищу. Повторяю, у всех испытуемых нет опыта убийства, хотя все они уже минировали дороги и обстреливали колонны федералов. К своему личному убийству они готовы только в теории.

Помощь не требуется. "Баран" стоит на коленях, голова запрокинута назад. Руслан крепкий, справляется сам.

- Не надо!!! - в последний раз раздается хриплый крик.

Не надо... Не надо, матери, посылать своих детей на эту бойню. Рано или поздно наши дети сделают с ними то же самое. Это наша земля. Это наш серый мир. Мы его защищаем, как умеем...

Руслан сильнее оттягивает голову "барана" назад и резким взмахом тесака перехватывает ему горло. Раздается характерное бульканье. Серая грязь вокруг поверженного тела солдата мгновенно становится бурой.

- О господи... - доносится придушенный всхлип от другого края котлована.

Это Ваня, русский мальчик, "объект повышенной сложности". Он закрыл лицо руками и прижался спиной к оплывающей земляной стенке. Он потрясен случившимся, хотя все это время напряженно ожидал подобного развития событий...

Я заметила одну характерную деталь: во время "профотбора" русские никогда не вступаются друг за друга. Методика Аюба проста: всегда есть № 1 и № 2 - "объект повышенной сложности". Так вот, этот № 2, с развязанными руками, отдохнувший, готовый к борьбе... всегда безмолвно наблюдает, как убивают его товарища. Я отношу этот феномен к издержкам учения Христова. Мы знаем, как была совершена казнь Христа. Тысячи его поклонников и последователей безмолвно наблюдали, как какой-то жалкий взвод римлян казнил их учителя, и шепотом взывали к ним: "...милосердия, милосердия!!!" Это они просили, чтобы Христа прикончили побыстрее, чтобы не мучился. Позор!

Вот вам разница в менталитетах. Наши "волчата" никогда не станут безмолвно наблюдать, как убивают их товарища. Они бросятся навстречу смерти с рычанием тигра и будут голыми руками биться до конца. В этом мы сильнее русских, поэтому им никогда нас не победить...

Между тем Руслан сноровисто отделяет голову солдата от тела - как будто до этого всю жизнь занимался подобными вещами. Он гордо вздевает руку вверх, показывая свой трофей Аюбу - старшему волку. Грязная окровавленная голова жутко скалится на нас, как будто хочет укусить. Поздно. Раньше надо было кусать.

- Нормально... - бормочет Аюб. - Хороший моджахед...

Нормально. Это деяние - наследие варварского средневековья или даже более раннего периода. Мы плевать хотели на вашу мягкотелую цивилизацию, которая выхолащивает мужчин и делает из них мягкотелых баранов, обреченных быть жертвами сильных хищников. Наши дети становятся мужчинами именно так. Каждому - свое...

- Давай - футбол, - Аюб опять свистит. - Отдохните маленько...

"Волчата" спускают в котлован лопаты и устанавливают импровизированные ворота. В стайке царит возбужденное оживление, предвкушение новой забавы.

Пока они там развлекаются, я расскажу вам, как попала в этот серый мир. Думаю, вы поймете, почему я не испытываю сочувствия к обреченному русскому Ване, у которого наверняка есть мать, ночами бьющая поклоны своему безвольному слабому богу, чтобы он защитил и спас ее сына. Вы поймете, зачем я выполняю эту опасную и кровавую миссию...

* * *

Родилась я в Грозном в 1970 году. Как видите, я совсем не старая, это страдания сделали меня такой суровой и выглядящей гораздо старше своего возраста. Отец - горный инженер, местный. Мать - упадете... русская! Москвичка, попала в Грозный после окончания столичного педагогического вуза по распределению.

Говорят, любовь у них была - как в кино. Жили хорошо, росла я в полном достатке, ни в чем не испытывая нужды. Больше детей у родителей не было, как ни старались. Отец все хотел сына-наследника, но что-то там у них не получалось. Поэтому вся родительская любовь, предназначенная не родившимся детям (многодетная семья - эталон для каждого нормального горца), досталась мне одной.