Эрос - Хельмут Крауссер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор Шефер не придает этому значения:
– Ах ты боже мой. Звуки так легко перепутать. А-а-у… – Он издает гортанный звук, отдаленно напоминающий «да». – А когда больные икают, то они могут издавать такие звуки: «иб, иб»! Их можно принять за «спасибо». Так что не будем морочить себе этим голову!
А. следит за полетом футбольного мяча, затем идет на узкую полоску травы, что зеленеет у подножия высокой ограды. Цветут незабудки. На дворе начало мая 1949 года. А. разглядывает незабудки с трепетным вниманием.
– Как его зовут? – спрашивает доктор Фрёлих.
– Похоже, что Александр.
Доктор Фрёлих громко кричит через весь двор:
– Александр!
А. не реагирует, так и стоит, склонившись над цветком. Доктор Фрёлих подходит и садится рядом с ним на корточки.
– Ну-с, как это называется? Ты знаешь? Это прекрасно, верно? Пре-крас-но…
– С-с-с…
Доктор Фрёлих пытается подсказать ему:
– Цве…
– С-с-с…
– …ток. – Доктор Фрёлих поднимается, хлопает А. по плечу и отворачивается от него.
– Отвести его обратно в палату? – спрашивает санитар П.
Доктор Шефер отвечает:
– Думаю, это будет благоразумно, пока он не перевозбудился от избытка впечатлений.
– Этот больной заинтересовал меня. Отдайте его мне, а? – просит Фрёлих.
– Да, пожалуйста, если хотите. Только осторожно: он кусается! – Доктор Шефер что-то шепчет своему коллеге на ухо.
– Ой… – вздрагивает доктор Фрёлих.
Пациент А. все еще любуется незабудкой.
– С-с-с…
Санитар Генрих П. берет А. под руку, дружески похлопывает его по плечу и собирается вести обратно в корпус, как вдруг слышит:
– Офи…
– Что?
– С-с-с…
– Незабудка, – говорит санитар, – так называется цветок. Пойдем-ка, пойдем, братец.
– Со… фи, – произносит больной.
– Софиты? Какие софиты? Ты, братец, все перепутал.
Санитар Генрих П. тянет за собой больного, но тот упирается и высвобождается из его объятий; Хрипит. И при желании можно сразу разобрать его следующую фразу, которую он произносит громко, хотя и заплетающимся языком:
– Я… хочу… побыть… здесь.
Услышав эту фразу своими ушами, доктор Шефер от изумления едва не теряет дар речи:
– Что за цирк, черт подери!..
Доктор Фрёлих не может удержаться, чтобы не поддразнить коллегу:
– Конечно, цирк! Абракадабра! Не прошло и десяти минут, как он стал моим пациентом, а уже болтает без умолку!
В ответ доктор Шефер лишь корчит недовольную гримасу.
В последующие недели пациент А говорит еще неуверенно и вынужден снова учиться бегло артикулировать звуки. Доктор Фрёлих уделяет ему несколько часов в день и однажды даже берет пациента к себе домой, что приносит невероятный прогресс. В воспоминаниях больного начинает прослеживаться хоть какая-то хронология. И с каждым днем он вспоминает все больше.
Через несколько лет санитар Генрих П. получит от бывшего пациента А. виллу в подарок. Доктора Фрёлиха ожидает грандиозная карьера. Но до этого пока еще далеко.
После пяти недель тесного общения врач с Александром едут в трамвае по Мюнхену. Доктор Фрёлих повез больного на экскурсию исключительно на свой страх и риск. Юноша проявляет интерес к прогулке и искреннюю любознательность. Но многие из его вопросов странны и причудливы.
– А фюрер на самом деле умер?
– Да, насколько известно. Думаю, это правда. Будем считать, что это действительно так.
– Его… съели американцы?
Доктор Фрёлих не знает, что и ответить. Может, у юноши и в самом деле психическое расстройство? Очень уж многое из того, что он говорит, наводит на такие мысли.
Июльский полдень 1949 года. Они стоят вдвоем на израненной земле, поросшей травой. Доктор и Александр смотрят на остатки подъездной дороги к Ледяному дворцу. От здания осталась лишь обугленная коробка, от китайского павильона – полуразрушенный фундамент, а все деревянные части без остатка поглотил огонь. Алекс одет в старую одежду большего, чем нужно, размера – ее он получил в подарок от доктора.
– Вот здесь вы и жили, как ты говоришь?
Алекс кивает.
– Скажи, еще раз, как звали твоих сестренок?
– Коко.
– Обеих, что ли?
Алекс пытается сосредоточиться, неуверенно, словно извиняясь, отвечает «да» и, сам не веря в то, что такое может быть, делает расстроенное лицо.
Они проходят еще несколько кварталов.
– А что было здесь?
– Софи…
– Софи, а как ее фамилия?
Этого Алекс не помнит, и из его груди вырывается тяжелый вздох.
– Твоя девушка?
– Нет. Мы с ней заболели. У нас сыпь…
– Гм… В какую школу ты ходил?
– Учителя… приходили…
– О-о. М-да. Как и пристало благородному семейству. Может, ты вспомнишь еще кого-нибудь из родственников?
Алекс глубоко задумывается, затем с его лица спадает напряжение, и он улыбается:
– Тетя. Она была… хи-хи-хи.
Многозначительно кивнув, доктор Фрёлих записывает в свой блокнот: «Пациент делает жесты: круговые движения пальцем у виска».
– Как вы думаете… все совпадает?
Доктор пока не решается давать окончательный ответ.
– Да, в свое время там жили Брюккены. И Александр фон Брюккен действительно считается пропавшим без вести. Это достоверная информация. Собственно, затем мы с тобой и пришли сюда.
Они идут по узкой улице вдоль шеренги двухэтажных домиков с малочисленными подслеповатыми окошками. Доктор Фрёлих звонит в дверь, на которую указывает ему Александр; им отворяет женщина лет пятидесяти. Доктор представляется ей.
– Так, я вас слушаю! – Женщина вытирает руки о грязный передник.
– Скажите, здесь жила когда-нибудь девушка по имени Софи?
– Вот не знаю. А вы по какому вопросу?
Алекса вдруг сотрясают телодвижения, похожие на танец.
– Курц!
– Что-что?
– Фамилия ее была Курц! У нее… еще подружка… Злючка… – Он изо всех сил стучит себя по лбу, но имя девушки так и не всплывает из омута его памяти. – Подружка! Дурак! Задница!
Доктор Фрёлих извиняется: дескать, молодой человек, к сожалению, перевозбудился… Пятидесятилетняя собеседница недовольно фыркает и закрывает дверь.
Перед заводскими корпусами Александр становится тихим и торжественным, его глаза светятся гордостью. Здания до сих пор выглядят солидно и внушительно.
– Все это принадлежало вам?
Алекс кивает:
– Нам! Мне!
– Но ведь тебя здесь никто не признает!
– Часы!
Александр демонстрирует свои наручные часы. Каждую минуту он вспоминает что-то новое. Конни и Кози. Гогенштейн. Дюрер. Фотографии.
– Может, подождем, пока ты вспомнишь побольше, и затем придем сюда снова?
– Кеферлоэр!
– Кто это такой?
– Рыба. – Алекс грызет ногти.
– Что с тобой? Как ты возбудился…
– Я… знаю! Кеферлоэр! Там!
Они заходят в вестибюль административного корпуса завода. Голые стены, высокий потолок. До боли знакомая обстановка, совсем как до войны. Дежурная в стеклянной будке расширяет глаза при виде странной пары – пожилого седого господина в массивных очках и юноши в нелепых, слишком широких для него брюках.
– Добрый день. Смею представиться, доктор Фрёлих. Мы хотели бы поговорить с господином… Кеферлоэром.
Поправляя обесцвеченные локоны, женщина в будке мягко возражает:
– Директор сейчас на важном совещании. Вам к сожалению, не повезло. Сегодня он никого не принимает.
Понизив голос, доктор Фрёлих доверительно говорит о том, что у него дело невероятной важности…
– Нет-нет, это невозможно. Извините. Я могу связать вас с секретариатом, и вам назначат день и час приема. Вы по какому вопросу?
В этот момент Александр вмешивается в разговор и говорит, пристально глядя на даму, едва ли не обнюхивая ее:
– У вас… всегда длинные волосы, и не такие желтые… Выглядела… так классно!
Доктор Фрёлих оттесняет молодого человека от будки, берет его за плечи и извиняется перед дежурной.
– Наверное, он имеет в виду, что раньше у вас был другой цвет волос. Это правда?
– Ну, что такое, я прямо не знаю! Хорошо, это правда. И что из того?…
– Может быть, вы знаете этого мальчика?
По лицу дежурной видно, что особых сомнений у нее нет. Действительно, его лицо она где-то видела. Оно ей даже как будто знакомо.
– Э-э-э…
Она не решается высказаться определенно. Ситуация становится для нее какой-то щекотливой и начинает беспокоить.
Алекс дрожит. В какие-то моменты кажется, что он вот-вот упадет в обморок. Он дергает себя за края одежды, пока окончательно не приходит в себя, затем хрипит вполголоса, словно боясь своих слов:
– Я… Александр фон Брюккен! Пропустите меня! Пожалуйста!
Дежурная не проявляет особых эмоций. Но вся эта сцена, без сомнения, подействовала на нее. Она молчит, покусывая кончик карандаша. Маленького сына бывшего шефа она видела всего-то раз или два. Хотя похож, ничего не скажешь. И чего эти двое от нее хотят?! Как бы с работы из-за них не поперли!
