Сила Разрушителя - Сергей Степаненко

Вместо ответа я остановился у довольно высокого куста и срубил навахой две слеги, одну протянул сыну.

— Под ноги смотри и палкой путь проверяй. Чтоб такая фигня не повторилась. И это… прости. Больше не повторится, обещаю.

— Проехали, — отмахнулся он. — Кстати, что за дрянь ты мне термоядерную подсунул?

— Нормальный самогон, — пожал я плечами. — Ты раньше не пробовал?

— Представь себе, нет! — то ли со злостью, то ли с обидой припечатал он и побрел вперед.

Все-таки со временем суток я угадал. Синее пятно в хмурых небесах покатилось к закату, начало темнеть. На щеку капнуло холодным, потом еще и еще.

— Капюшон надень, раз уж подарил трясине шляпу. Кто его знает, какие тут дожди, — бросил я через плечо. — Еще мхом покроемся. Или плесенью.

С края моего стетсона мерно капало, налетел ветер, превративший обычный дождь в водяную круговерть, весьма ограничившую обзор. Травяной ковер ходил волнами под ногами, временами слега проваливалась в окна мутной воды, откуда поднимались крупные пузыри. Лопались они с мерзкими хлопками, освобождая вонючий газ. Однообразная местность в струях дождя стала еще менее привлекательной.

— Пап, а это что? — хлопнув сзади по плечу, указал Рома куда-то вперед.

Я посмотрел в указанном направлении. Прямо по курсу маячила темная громада усеченной пирамиды. А ведь еще минуту назад ее и в помине не было! Отличное место для ночевки!

Дотопали к сооружению почти в сумерках. Кстати, никакая это не пирамида оказалась, а самый натуральный зиккурат. Правильный такой, со сложенными из бурых каменных блоков поросшими густым мхом стенами-ступеньками высотой мне по грудь. Я задумчиво ковырнул шов кладки. Несмотря на то что сам камень был ноздреватым, форма блоков казалось идеальной, как и подгонка — иглу между ними просунешь, а лезвие ножа — уже нет.

Рома

Эти мне упражнения по скалолазанию! Или скалоползанию? Как там батя эту фигню обозвал: зиккурат? О! Зиккуратовосхождение. Будь оно трижды неладно вместе с болотом! Весело приключения мои начались, ничего не скажешь — то в горах льдом покрывался, то в болоте чуть не утонул… И гадость эта огненная… Как только Арчи ее пьет?!

На ночевку расположились, не доходя четырех ступеней до вершины. Тактически верно: стена сооружения теплая и от ветра прикрывает. Кстати, дождь закончился. Сижу, прижавшись спиной к прогретому камню и медленно моргаю. Очень медленно…

Рядом потрескивает зеленым пламенем огонь, вырываясь прямо из трещины в каменной ступеньке. Отец говорит, это болотный газ так горит. Может и так, мне все равно. Тепло — и ладно. На складной металлической треноге над огнем булькает под крышкой походный котелок, распространяя дразнящий аромат. Рядом сушатся носки и кое-как очищенные от грязи ботинки. Вот от них амбре не очень… Добро пожаловать в реальность, Роман-как-выяснилось-Артурыч…

Отец сидит, скрестив ноги по-турецки, уставившись в ночь. По болоту медленно ползут синие и зеленые огоньки, иногда меж них появляются и тут же исчезают багровые. Как их на земле зовут? Огни святого Эльма? Вроде того.

— Па, что дальше делать будем?

— Есть и спать. Есть вместе, спать по очереди. Не нравится мне здесь. Чую, ночка предстоит веселая…

— Оптимизьм так и прет.

— Ладно, может, все не так страшно, — кивнул он. — Котелок сними, готово уже.

Аккуратно подцепив горячую дужку котелка ручкой навахи, снимаю с огня. Из-под крышки вырывается ароматный пар, и вот уже дождь не особо страшен, и ночь не так темна, когда сытное варево льется в голодное брюхо!

Под боком каремат (спас-таки коврик из болота!), под головой рюкзак. Штормовку по совету отца снял и укрылся ею. Сверху батя заботливо прикрыл меня шерстяным одеялом — кайф! Мысли текут вяло, лениво; пляшет перед глазами зеленое пламя, выстреливая вверх мелкими искорками. Сливается с ночью темный силуэт Артура, вызвавшегося дежурить первым… А потом усталость взяла свое, я уснул…

Снилась мне какая-то чертовщина, да и то — обрывками: вот я, сидя за столом, мажу душистый белый хлеб маслом, рядом исходит паром мамина любимая пиала с чаем. Она всегда пьет его именно так — из пиалы. Я пытаюсь отрезать еще кусок хлеба, когда у батона вдруг вырастают по бокам ножки, как у таракана, и он убегает в хлебницу, со стуком закрыв за собой дверцу. Тут же картинка меняется, я уже на лавочке в сквере, с Леней Голубевым: первая попытка научиться курить. Леня уже опытный, держит сигарету как взрослый, небрежно — двумя пальцами. Глубокая затяжка — и он, выдохнув клуб сизого дыма, передает сигарету мне.

— Учись, пока я жив! — покровительственно хлопает по плечу.

Приняв сигарету, затягиваюсь. Вернее — пытаюсь, но горло тут же перехватывает, на глазах выступают слезы, а сам Леня вдруг расплывается мутным пятном. Я моргаю, пытаясь сконцентрироваться, и вместо товарища вижу перед собой огромного, толстого, рыжего котяру. В синих джинсах на подтяжках. Кот выдувает из пасти белый пузырь, который лопается, залепляя усатую морду, и словно издали слышу насмешливый мурлыкающий голос: «Эх ты! Это ж бубль-гум!» — Тут же перед глазами все проворачивается, как в калейдоскопе, и вот я уже лежу на пляже. Горячий песок под животом, никаких дурацких покрывал, тихий, баюкающий шум прибоя, от солнцепека на голове — шапка-треуголка из газеты. Бабушка научила делать. И придумали же люди! Меж пальцев просачивается белый песочек, с мелкой-мелкой галькой. В воздухе плывет аромат жареных сосисок.

— Ром, тебе с горчицей или с ткемали?

Изумленно поворачиваю голову и вижу Ритку Желябову в откровенном купальнике, подчеркивающем женственные округлости, с блюдом в руках. Оттуда жареными сосисками и пахнет.

— И те и другие! А где ты их взяла?

— Да на твоей же спине и пожарила! — смеется девчонка. — Ромка, ты весь горишь!

Последние слова раздаются как из тумана, голова наливается чугуном. Ритка тормошит меня за плечо, соблазнительная выпуклость бюста колышется перед носом, но мне не до того: между пальцев уже не песок — жидкое стекло. Оно стекает вязкой жидкостью, застывает в обычном песке мутными каплями. Глаза заливает едкий пот, откуда-то сверху потянуло дымом, я инстинктивно сорвал с головы горящую треуголку. Девушка отпускает наконец мое плечо и отступает назад.

— Никуда не уходи: слышь, Ром? Я сейчас еще сосисок принесу — пожарим! Ты же весь горишь!

— Ты же весь горишь, малыш… — через сон доносится бормотание отца. — Простыл совсем… Ну да не беда: вот, выпей, сынок.

Нехотя разжимаю губы, и отец чуть не силой заливает мне что-то. Глотаю и снова проваливаюсь в сон. Теперь уже без сновидений.