Голова путешественника. Минута на убийство (сборник) - Николас Блейк

Найджел заставил себя встать со своего удобного места и перевернул шезлонг спиной к дому. Он видел этот дом в прошлом июне погруженным в увитую розами летаргию. Он видел его на прошлой неделе, умытым, встрепенувшимся, еще не совсем избавившимся от следов долгого сна, но явно пробуждающимся, более живым, более принадлежащим этому миру, чем миру грез и мечтаний. А в это утро Плаш-Мидоу показал ему еще одно лицо. Теперь дом приблизился к нему, Найджелу, стал более приветливым и еще более притягательным – не столько своей красотой, сколько хрупкостью, эфемерностью; его изысканные черты, его надменный вид растаяли, смешались, сплавились в выражении милой беспомощности. Или это вовсе не беспомощность, а дурные предчувствия? Паника? Чувство вины?..

Полуобернувшись к дому, Найджел громко произнес:

– Замолчи, прошу тебя, замолчи! Ты меня с ума сведешь!

– Но я же ни слова еще не сказал!

От неожиданности Найджел вздрогнул. Но это был всего лишь Лайонел Ситон, бесшумно приблизившийся к нему со стороны лужайки.

– Извините, – смутился Найджел. – Я разговаривал с вашим домом.

– Это вы извините, что я помешал вашему разговору, – вежливо возразил молодой человек. – Впрочем, я вам вполне сочувствую.

– Да что вы? И вас он тоже сводит с ума?

– Иногда. – Лайонел Ситон уселся, скрестив ноги, на траву рядом с шезлонгом и взглянул Найджелу прямо в глаза. – Мне пора отсюда сматываться.

– Работа? На работу, я хочу сказать?

– Да. Конечно, я демобилизовался в прошлом году. Джанет хотела, чтобы я поступил в Оксфорд. Но… – Он замолчал.

– Но вы хотите сами испробовать свои силы? – предположил Найджел.

– Ага. Хорошо бы узнать, чего я, собственно, хочу. К несчастью, я попал в армию прямо со школьной скамьи. Я ничему не научился, ни к чему другому не подготовлен, кроме как убивать людей. Может быть, я уеду. Кажется, в Австралии нас, англичан, ждут.

– Путь далекий.

– Но боюсь, даже Австралия не так далеко от Европы, как бы мне хотелось.

– Мне кажется, – помолчав, задал Найджел наводящий вопрос, – непросто жить в такой тени…

Лайонел Ситон, прищурившись, бросил на него далеко не дружелюбный взгляд.

– Не понимаю, при чем тут тень.

– Я имею в виду, что трудно, наверное, быть сыном гения.

– А, понимаю. Да. В этом смысле они оба отбрасывают довольно густую тень.

– И ваша мачеха тоже?

– Ну да. Я им тут не нужен. Ни ему, ни ей.

– В таком случае вас здесь ничего не удерживает.

– Вы так думаете? А полиция, например?

– Она же не будет находиться здесь вечно. Что же еще?

Лайонел Ситон помолчал несколько секунд, задумчиво разглядывая Найджела, который чувствовал, что на языке у молодого человека вертится имя Мары Торренс.

– Ванесса, – произнес наконец Лайонел. – Я бы очень хотел быть с ней вместе, пока она не вырастет.

– Почему?

– Ну, как вам сказать… – несколько уклончиво начал молодой человек. – Джанет старается, как может. Но вы же сами видели, что они чуть ли не как кошка с собакой. А отец – ну, в общем, он занят своей работой, а потом, наша мать умерла, вы же знаете, в значительной степени из-за рождения Ванессы, так что он, естественно… Но я хотел бы увидеть, что она благополучно вышла замуж. Она из тех девиц, которые спокойно могут угодить на какого-нибудь сладкоречивого самовлюбленного психа. Она безумно уязвима.

– В жизни ей придется совершать собственные ошибки, что поделаешь.

– Ну во всяком случае, я хочу присмотреть за ней во время всех этих нынешних неприятностей, – отрезал, отвернувшись в сторону, Лайонел.

– Но на ней-то как все это может сказаться, не понимаю?

– Не говорите глупости, – нетерпеливо отмахнулся Лайонел. – Как это может не сказаться, если в доме вертится столько полицейских и вокруг Плаш-Мидоу теперь настоящий кордон? Уже целую неделю они топчутся у нас и вокруг нас. Бог его знает почему, но они вбили себе в голову, что этого типа прикончили где-то здесь.

Помолчав немного, как будто ожидая от Найджела какого-нибудь комментария или замечания и не получив ни того ни другого, он посмотрел прямо в лицо собеседнику.

– Надеюсь, мы можем вам доверять.

– Доверять мне?

– Вы очень хорошо понимаете, что я имею в виду, – со значением пояснил молодой человек. – Не хватало нам только пятой колонны.

– Я нейтрален. В настоящий момент. Я чрезвычайно высоко ценю вашего отца.

– Вы ему тоже нравитесь. Тем больше причин, чтобы…

– Создается впечатление, будто все вы вступили в заговор, чтобы оберегать его, – прервал его Найджел. – Но насколько я успел познакомиться с вашим отцом, он вполне в состоянии сам за себя постоять.

– О, вы так думаете? – спросил Лайонел Ситон с таким видом, словно такая мысль просто не приходила раньше ему в голову и теперь он ее серьезно обдумывает. – Ну что же, вы, может быть, и правы. Но это далеко не в традициях нашей семьи. Вы можете мне поверить, мистер Стрейнджуэйз.

– Все дело в его способности к отражению. Он поэт и похож на фотопленку – настолько восприимчив по отношению к человеку или вещи, с которыми имеет дело в данный момент, что каждый, имеющий дело с ним, видит в вашем отце собственное отражение.

– Что-то до меня не доходит…

– Хорошо. Возьмем Пола Уиллингхэма. Его первыми словами о вашем отце были: «Хороший парень. Такой спокойный, простой… У него отличное стадо гернсейских коров». Мистер Кили говорил мне, что он по-своему жесткий человек и никогда никому не прощает обид. А его домашние думают, что он редкостный хрупкий сосуд, нуждающийся в защите.

– Вы хотите сказать, что он отвечает любым представлениям о нем, как бы подыгрывает людям?

– Неосознанно – да. Но тут дело даже не в этом. Он становится тем человеком, с которым в данный момент общается. Ну, не в буквальном смысле слова, а, так сказать, почти тем же человеком.

Молодой человек подумал немного и спросил:

– Ну и кем же он стал, когда вы с ним говорили?

– Криминалистом-любителем, разумеется! Он так заинтересовался на днях моим описанием погибшего, что у него прямо глаза разгорелись. На какой-то момент он стал самым настоящим сыщиком, идущим по свежему следу. В нем не осталось ничего личного, и он совершенно непроизвольно сказал, что это описание подошло бы его брату Освальду.

– Так и сказал? Прямо так и сказал? – произнес Лайонел, и Найджел мог бы поклясться, что в его словах прозвучало скрытое восхищение. – О, а вот и Финни с чаем. Как бы и что бы там ни было, мой отец для него герой. Означает ли это по вашей теории, что в глубине души Финни сам герой?

Найджел рассмеялся:

– Послушайте, не надо преувеличивать.

– Но ведь он герой и есть. Однажды он спас моего отца от быка, который жил у нас в то время. Встал прямо у него на пути и стал бить по морде палкой. Для такого, как он, это разве не геройство? Хотя не забывайте – он силен как лев.

– Силен и молчалив. Он что, вообще немой?

– Насколько я знаю, совершенно. А что?

– Когда я был здесь в июне, Джанет сказала о нем, что это Шут, который порой говорит такие мудрые вещи, что диву даешься. Вы не помните?

– А, это очередная ее выдумка. Разве вам не приходилось слышать, как страдающие старческим маразмом женщины говорят то же самое про своих собак?

– Ага, теперь понимаю.

Появился Финни; он направился к ним, и они замолчали. Карлик накрыл стол для чая под могучим деревом посреди двора; на этот раз он не гримасничал, не кривлялся, не кланялся на каждом шагу, как делал это всегда, когда Найджел видел его прежде. Финни смотрел на Найджела почти со злобой, насупившись; на лбу у него выступили бисеринки пота, движения утратили былую ловкость и сноровистость.

– Похоже, собирается гроза, – сказал Лайонел, вытирая мокрый лоб. – Ого, она вот-вот начнется, вам не кажется?

Открылись двери дома, оттуда вышли Джанет с Робертом и зашагали по лужайке в их сторону. При взгляде на них Найджелу Стрейнджуэйзу чуть не стало худо. Он заметил, что поэт несет под мышкой свою собственную голову.

– Недурно, а? – произнес Роберт Ситон, осторожно кладя голову на стол.

С тех пор как Найджел в последний раз видел скульптуру, Мара Торренс кое-что доработала. В глиняном лице не было больше духа порочности, но вместе с ним ушла и живость. Теперь осталось одно только добропорядочное сходство.

– Я позвоню в колокольчик, если понадобится еще кипяток, – сказала Джанет Финни Блэку, который разглядывал голову с ошарашенным, внимательным и испуганным выражением лица. Тот заковылял к дому, несколько раз обернувшись через плечо.

– Не надо было показывать ее Финни, – заметил Лайонел. – Он может разволноваться. Особенно сейчас, когда собирается гроза.

– А, ерунда, – бодро отмахнулся Роберт. – С чего бы?.. Ну, вам нравится, Стрейнджуэйз?

– Что вам сказать… Это неплохая фотография. Джанет Ситон обратила на него свой взор.