Родительский день - Виктор Точинов

Причем чувствовалось: интерес не пустопорожний, не для поддержания разговора с приезжими, — Рябцеву это действительно важно и нужно.

«Не мент, — решил Кирилл. — Но какая-то местная шишка: депутат, или член правления АО, а то и сам председатель. И что же этот депутат-председатель тут затевает? Русский Вудсток — рок-фестиваль под открытым небом?»

— Жаль, — коротко сказал Рябцев.

И больше к теме цен на аппаратуру не возвращался. Помолчав, произнес чуть другим тоном:

— Хоть на лето, и то ладно… Все-таки живых людей рядом побольше.

— А что, здесь живут и мертвые? — пошутила Марина. И пошутила неудачно, Рябцев посмотрел на нее долгим взглядом, произнес жестко:

— Мертвые жить не могут. Мертвые в земле лежать должны. Их тут и лежит… — он показал рукой куда-то в сторону гривы и болота Сычий Мох, — тыщ так двадцать. Вот и прикиньте, сколько мертвяков на одного живого приходится…

— Сталинские репрессии? — быстро спросила Марина. — Массовые захоронения?

Рябцев посмотрел на нее с сочувственным сожалением, как на ребенка, задавшего чрезвычайно глупый вопрос. Однако объяснил: именно сюда, под Загривье, загнали летом сорок первого ДНО-3. (Что загнали? — не поняла Марина; Кирилл, неплохо разбиравшийся в подобных аббревиатурах, пояснил: дивизию народного ополчения под третьим номером.) Здесь окруженная дивизия и погибла — почти вся, почти до последнего человека. Под обстрелами, под бомбежками… — но гораздо больше людей потонуло, пытаясь через непроходимые трясины Сычьего Мха выбраться из окружения. В немецкий плен угодили считанные единицы…

— Вот здесь, на гриве, последних добивали, — вновь показал рукой Рябцев. — Даже и не солдаты ведь были, рабочие, прямо от станка, — винтовку в руки, и под танки. Обмундироваться не успели — в чем в военкомат пришли, в том и воевали: в пиджачках да в пальтишках…

Горечь в его словах звучала нешуточная. Потерял на Лужском рубеже кого-то из родственников? Кстати, а что это у него поблескивает на лацкане пиджака? Может, и сам повоевал где-то? — Кирилл всмотрелся, сумерки сгущались все сильнее, чтобы разглядеть мелкие детали, приходилось напрягать зрение.

Нет, не медаль, не орден — «поплавок» вузовского значка. То-то речь столь разительно не похожа на «таканье» Трофима и Антонины… У самого Кирилла «поплавок» лежит… черт, даже и не вспомнить, где лежит институтский значок, — ввиду полной его ненадобности. Кого в Питере удивишь такой побрякушкой? Здесь, пожалуй, иное дело. Наверняка в Загривье люди с высшим образованием котируются не ниже орденоносцев, а то и выше… Может быть, кто-то даже люто завидует…

Но главное не это…

Главное совсем не это.

Кирилл неожиданно — в ходе рассказа о днях войны — понял, что уже не хочет уезжать отсюда и никогда не возвращаться. Если только Рябцев не ошибся, ничего не напутал… Тогда назревает сенсация. Пусть негромкая, не освещаемая СМИ, пусть в узком кругу людей, фанатично увлеченных военной историей… Но своей репутацией в том кругу Кирилл весьма гордился.

— Ну ладно, вечереет, пора и по домам, — сказал Рябцев. — А вы, коли уж до завтра остались, прямо с утра уезжайте. Не мешкайте.

— Почему? — удивилась Марина. — Мы после обеда собирались…

— Родительский день… — вздохнул Рябцев. — А это такой праздник… для своих. Вроде как семейный… И чужих тут… не надо. Погнать не погонят, но смотреть косо будут. Уезжайте, не затягивайте.

Что-то он не досказал… Да и говорил не так, как раньше, — без жесткой уверенности. Что же тут принято делать в родительский день, черт побери? Выпивать немереные количества самогонки и драться стенка на стенку? Или устраивать оргии в ночном лесу — с плясками голышом вокруг костра?

— Скажите… — начал было Кирилл, но замялся, не зная, как обратиться: «товарищ Рябцев» — глупо, «господин Рябцев» — еще глупее.

— Петр Иваныч, — подсказал Рябцев, поняв суть затруднений собеседника.

— Скажите, Петр Иванович, вы ведь там работаете? — Кирилл указал рукой на здание административного вида. Спрашивать прямо про должность показалось неудобно…

— Там я живу, — сказал Рябцев в прежней своей манере. — Через два дома. Работаю в АО, электриком. Ладно, увидимся.

Он вновь пожал им руки и пошагал обратно, столь же целеустремленно.

Вот вам и депутат-председатель… Вот вам и вузовский «поплавок»… Может, кстати, и не вузовский? В техникумах вроде такие же давали…

— Брутальный мужчинка… — вздохнула Марина, когда они шли обратно в густеющих сумерках. — Вроде с виду так себе, но аура какая-то… — она помолчала, подбирая необходимое слово, наконец нашла, — …победительная…

Надо сказать, мужчины (да и женщины тоже) редко удостаивались ее комплиментов. Рябцев попал в число немногих исключений.

Кирилл подумал, что и ему новый знакомый понравился. Невзирая на странную манеру носить обрез под полою.

Кстати, отчего вообще он решил, что там именно обрез?! Мелькнула такая догадка, и Кирилл тут же уверил себя, что она единственно верная.

Может, шел себе человек от соседки, где починил барахлящий редуктор на газовом баллоне, сунул разводной ключ за пояс, чтобы не занимать руки…

Кирилл вспомнил похожий случай, произошедший с ним. Сломался замок на двери, отделявшей от протяженной лестничной площадки отсек с тремя квартирами, в том числе и с той, где жили они с Мариной. Пришлось заменять, причем именно Кириллу, — среди соседок ни одного мужика. Почивший замок оказался старый, таких уже не выпускали, и даже подходящий по размеру купить не удалось, надо было расширять гнездо чуть не вдвое…

На беду, с инструментом в доме было негусто: молоток нашелся лишь огромный, чуть ли не кувалда; стамесочка, наоборот, тоненькая, для декоративных работ… Промучился долго, да и приступил к делу после одиннадцати вечера, поздно вернувшись с работы. К тому же по столярной своей неопытности зацепил руку стамеской — ранка вроде крохотная, но кровила обильно, пришлось прилеплять пластырь…

Короче говоря, когда праведные труды близились к завершению, — осталось лишь вставить замок в расширенное гнездо да затянуть несколько шурупов, — Кирилл взглянул на часы: ого! второй час ночи! — и решил спуститься вниз, в «24 часа», за баночкой пива. В квартиру лишний раз не пошел, чтобы не разбудить невзначай Марину, благо какая-то мелочь при себе нашлась. Сунул стамеску в карман, и кувалдометр прихватил, — хоть ночь, а мало ли, лишаться последних инструментов не хотелось.

Продавщица в магазине смотрела выпученными глазами, и сдачу отсчитывала подрагивающими пальцами. Да и ночной охранник уставился как-то очень странно. Лишь дома, открывая банку, Кирилл все понял: разглядел, что кисть руки вся в свежей крови — пластырь в самом конце работы сбился, а он не заметил. Ну и что могли подумать мирные труженики торговли? Вваливается мужик в домашних тренировочных штанах, рука в крови, в другой — кувалда, и направляется к прилавку решительным шагом… То-то продавщица аж присела.