Внеклассное чтение. Том 2 - Борис Акунин

В салоне, среди выпивающих, хохочущих, целующихся звезд магистру сделалось совсем тоскливо — будто он по случайности угодил на глянцевый разворот журнала «Семь дней».

Он выскользнул в прихожую, чтобы через боковой коридор ретироваться в свои «партаменты» — и как раз налетел на чету Куценко. Они стояли спиной к двери и приближения гувернера не слышали, потому что, производя свой маневр, Николас старался ступать как можно тише. В результате чего и сделался невольным свидетелем маленькой супружеской сцены.

Инга Сергеевна говорила с ласковой укоризной:

— Дурачок ты, ей-богу. Нашел к кому ревновать. Сколько лет прошло! Ты бы еще татаро-монгольское иго вспомнил. Глаза мои этого Яся не видели бы, пропади он пропадом. Ведь ты сам его пригласил, у вас свои дела.

— Дела делами, но как вспомню… — глухо рокотал Мират Виленович.

Беседа явно носила интимный характер, однако пятиться назад было глупо — еще подметка скрипнет, только хуже получится. И Фандорин поступил самым тривиальным образом — кашлянул.

Мадам Куценко обернулась, вспыхнула и, бесстрастно улыбнувшись Николасу, спустилась по ступенькам вниз. Хозяин же, тоже покашляв, счел нужным задержаться — должно быть, от смущения.

Выход в такой ситуации один: завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Поэтому, глядя через распахнутые двери на столичный бомонд, Фандорин сказал:

— Все-таки не зря русских женщин называют самыми красивыми. Всего несколько лет раскрепощенности, богатства, и вот наши светские львицы уже ничем не уступают лондонским или парижским. Вы только посмотрите, это же просто конкурс «Мисс Вселенная».

— Скорее, «Миссис Вселенная», — хмыкнул Куценко. — Жены наших политиков и богатеньких буратин в последние годы стремительно хорошеют и молодеют, это правда. Но дело тут не в генах, а вот в этих руках. — Он продемонстрировал свои замечательные пальцы и засмеялся. — Три четверти дам, которых вы тут видите, прошли через мою операционную. И каждый год я делаю им коррекцию — этого требует разработанный мною метод. Если какая-нибудь из моих лолобриджид опоздает на очередную профилактику, то с боем часов превратится в тыкву. Что делать — красота требует квалифицированного ухода.

Николас вспомнил, как Мират Виленович поминал жене режиссера про какой-то «техосмотр». Так вот что имелось в виду.

— Но как вы всё успеваете? И заниматься бизнесом, и оперировать, и еще эта профилактика.

Куценко вздохнул:

— За счет сна, отдыха. Не помню, когда ел по-человечески — знаете, чтобы не спеша, с удовольствием. А что прикажете делать? Посвятить в свой метод ассистентов? Народ сейчас ушлый — враз свою клинику откроют и, конкурировать начнут. Прецеденты уже были. Опять же клиентки у меня особенные. — Он кивнул в сторону зала. — С ними личный контакт нужен.

Кажется, за финансовые перспективы фирмы «Фея Мелузина» можно не тревожиться, подумал Николас. В пациентках у чудо-доктора нехватки не будет, и за деньгами они не постоят.

Внезапно лицо Мирата Виленовича изменилось. Из устало-насмешливого стало сосредоточенным, напряженным. Но не более чем на мгновение. Затем хирург просиял широченной улыбкой и, глядя мимо Фандорина, воскликнул:

— Ясь! Как обычно, опаздываешь! А ну давай дневник и чтоб без родителей не приходил!

На площадку поднимался стройный господин с импозантной проседью в тщательно уложенных волосах. Смокинг сидел на нем так, словно припозднившийся гость прямо в нем родился и с тех пор другого кожного покрова не знал — только время от времени линял, обрастая новой элегантной шкуркой.

Красавец дружески хлопнул хозяина по плечу, после чего оба исполнили странный ритуал: вместо рукопожатия стукнулись открытыми правыми ладонями, а потом еще и шлепнули друг друга по лбу.

— Салют, Куцый. Как говорится: здрасьте, давно не виделись.

— Это точно. Инга уж спрашивала, чем это вы с Ясем ночи напролет занимаетесь. Вы что, говорит, ориентацию поменяли? — засмеялся Мират Виленович. — Но на сегодня брейк, лады? Только бумажку тебе одну покажу, и всё. Зайдем в кабинет?

— Угу, — промычал Ясь, вопросительно глядя на Николаса.

— Фандорин, гувернер дочери Мирата Виленовича, — представился тот, но руку первым протягивать не стал, ибо гувернер — фигура второстепенная и должен знать свое место.

Правильно сделал. Рукопожатием с наемной рабочей силой гость обмениваться не пожелал — только оглядел Николаса с головы до ног и еще раз повторил, но уже с другой интонацией:

— Угу.

Вежливый Куценко представил своего знакомого:

— Это Олег Станиславович Ястыков, мы Когда-то в одном классе учились. А теперь главный мой конкурент, ему принадлежат аптеки «Добрый доктор Айболит». Вы их, конечно, знаете.

Тот самый Ястыков, из списка приговоренных!

Стараясь не выдать волнения, Фандорин спросил:

— Какая же может быть конкуренция между косметическими клиниками и аптеками? Скорее сотрудничество.

— Вот и я тебе говорю, Куцый, — засмеялся Ястыков. — Ты бы лучше со мной сотрудничал, а не бодался. Гляди, уши на нос натяну, как в пятом классе.

На мгновение лицо Мирата Виленовича исказилось странной гримасой, но, может быть, Николасу это показалось — Куценко весело двинул однокашника локтем в бок.

— Что ж ты один? Не узнаю грозу сералей и борделей!

— Почему один? Я с дамой. Сейчас познакомлю — супер-класс.

— Ну, и где твой супер-класс?

Ястыков оглянулся.

— Ее внизу твоя подхватила, повела гостиную показывать. Инга-то цветет! Счастливчик ты!

И снова лицо хозяина дома дернулось теперь уже совершенно явственно.

Криво улыбнувшись Ястыкову, Мират Виленович попросил Фандорина:

— Николай Александрович, не сочтите за труд. Спуститесь, пожалуйста, вниз и скажите жене, что я поднимусь с Олегом Станиславовичем в кабинет, но к выносу праздничного торта мы непременно спустимся.

Подавив порыв низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», Николас отправился на первый этаж. Раз ты обслуживающий персонал, умерь гордыню, знай свое место.

Инга и спутница неприятного Ястыкова были в гостиной — стояли перед портретом личного дворянина Конюхова.

Заслышав шаги, гостья, высокая брюнетка в алом платье с глубоким вырезом на загорелой спине, обернулась.

Ника покачнулся, ухватился за дверной косяк.

Это была Жанна!

Время и пространство переключили регистр и перешли в иное измерение, так что ровный, безмятежный голос Инги Сергеевны казался звучащим откуда-то из иного мира, из позапрошлого столетия:

— Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности…

Глава шестнадцатая

БРИГАДИР

— Дмитрий, будет безнравственно, если ты и дальше станешь хранить молчание о причинах твоего бегства из Петербурга, — строго молвил Данила, едва дормез отъехал от площади.

Митя стоял на коленках, забравшись на заднее сиденье, и смотрел в окно: на поручика-гатчинца, пересчитывавшего полученные за шпагу деньги, на угрюмого Пикина — тот стоял один, накинув поверх рубахи плащ, и жадно дымил длинной трубкой. Карету взглядом не провожал, разглядывал землю под ногами.

— Я не понуждал тебя к откровенности, — продолжил Фондорин все тем же решительным тоном, — однако же, согласись, что после случившегося я вправе получить ответы на некоторые вопросы. Первое: кто таков упомянутый капитан-поручиком Еремей? Второе: почему за тебя обещано вознаграждение, и судя по всему немалое? Третье: что ты делал Петербурге — один, без родителей? Четвертое…

Всего вопросов было ровным счетом двенадцать, перечисленных в строгой логической последовательности, из чего следовало, что занимали они Данилу уже давно.

— Простите меня за скрытность, мой почтенный друг и благодетель, — повинился Митридат. — Она была вызвана отнюдь не недоверием к вам, а нежеланием вовлекать вас в эту не до конца ясную, но опасную интригу.

И Митя поведал своему спасителю всё, как на духу, сам не замечая, что заразился от лесного философа привычкой изъясняться длинными грамматическими периодами.

Фондорин изредка задавал уточняющие вопросы, а дослушав, долго молчал — обдумывал услышанное.

— Рассказанная тобой история настолько запутанна и смутна, — сказал он наконец, — что, если позволишь, я попытаюсь осмыслить ее суть, а ты меня поправишь, коли я в чем-то ошибусь. Итак. В законах о российском престолонаследии еще со времен Великого Петра нет определенности. Государь вправе назначать себе преемника по собственной воле, не считаясь с династическим старшинством. Известно, что по насмешке судьбы сам Петр назвать своего преемника не успел — испустил дух, так и не произнеся имени. С тех пор монархов на престол возводит не право, а сила. И первая Екатерина, и второй Петр, и Анна, и младенец Иоанн, и Елисавета, и третий Петр, и Екатерина Вторая были возведены на трон не законом, а произволом. Неудивительно, что в окружении Фаворита возник прожект миновать естественную очередность престолонаследия и сделать преемником императрицы не Сына, который известен упрямством и вздорностью, а Внука, который по юности лет и мягкости нрава станет воском в руках своих приближенных. Очевидно, завещание на сей счет уже составлено, но осторожная Екатерина пока хранит его в тайне, по своему обыкновению выжидает удобного момента. Однако, как говорится, у мертвых голоса нет. Если Екатерина сама, еще при жизни, не передаст скипетр Внуку, то едва у нее закроются глаза, как в столицу явится Павел во главе своего пудреного воинства и займет трон силой. Тогда всем его гонителям и обидчикам не поздоровится, а в первую голову самому Фавориту и его приспешникам. Твой приятель Еремей Метастазио умен и отлично понимает, что время не терпит. А тут еще скудоумный Платон совсем потерял голову от страсти и затеял сам рубить сук, на котором сидит. Не сегодня-завтра зуровский неприятель Маслов добудет верные доказательства Фаворитовой неверности, и тогда случаю его светлости конец. Вот итальянец и решил сократить земное пребывание императрицы. Она должна умереть поскорее, пока Зуров еще в силе, но умереть не в одночасье, а после болезни, чтобы у нее хватило времени утвердить Внука в державном преемничестве. Для этого и понадобился медленнодействующий яд. Верно ли я понимаю последовательность и смысл событий?