Мужчина в кармане - Юлия Климова

Дождь уже закончился, а вот липкий лохматый снег забелил деревья, дороги и стекла Мышонка – погода категорически не собиралась улучшаться. Припарковавшись около галереи, я выскочила из машины, подняла воротник и в три прыжка добралась до нужной мне двери. Стоило ее распахнуть, как в нос ударил запах краски, а перед глазами поплыли ленты картин и ваз.

Я люблю шляться по галереям – это еще один плюс в моей работе. Всякое старье, приведенное в порядок, новые вещицы, радующие глаз, осколки прошлого, кусочки будущего… завораживают и переполняют душу творческим непокоем. Я знакома со многими владельцами различных коллекций, с администраторами, менеджерами, художниками и просто увлеченными людьми, которые любят прогуливаться среди легкости и роскоши, выискивая приятные детали и штрихи для настроения. И мне всегда рады, и, если появляется на горизонте что-нибудь стоящее, мой мобильник пищит от информационной эсэмэски. И если для всех галерея «Бридж» открывается в одиннадцать часов, то для меня – намного раньше.

Диван, о котором я вчера разговаривала с администратором по телефону, оказался в точности таким, как я мечтала. Идеальные линии и углы.

– Беру, – сказала я, мысленно втаскивая его в каминный зал левого крыла дома Кондрашова.

В галерее с тонким названием «Ива» меня, наоборот, ожидало разочарование. Этот журнальный столик не имел ничего общего с мечтой. Он был скучен (хотя, кто знает, возможно, именно этим он и понравился бы Кондрашову), он был грустен, он был сух, и даже стеклянная полочка со стеклянной ножкой не спасали положение.

– Увы, – сказала я, прощаясь и с полочкой, и с ножкой. – Увы…

В офис я приехала только в два (обладатели преображенной трехкомнатной квартиры, на которую я потратила кучу времени, никак не хотели меня отпускать, нахваливая то кухню, то ванную, то детскую… лучше бы накормили…) и, плюхнувшись за свой стол, сразу обнаружила записку от Середы – буквы, как всегда, прыгали вверх и вниз: «Зайди!»

Интуиция тяжело вздохнула и выставила на передний план лощеную фигуру Вячеслава Бережкова. Чувствую, Слива вышел на тропу войны, о чем мне и собирается поведать верный Середа.

Но Слива оказался совершенно ни при чем.

– Бондаренко запросил у Машки твое личное дело.

Машка, она же Мария Ивановна Шилец, является начальницей и единственным сотрудником нашего скромного отдела кадров.

– Откуда знаешь? – подавшись вперед, поинтересовалась я.

Середа возвел глаза к потолку, что переводилось как: «Это самый дурацкий вопрос, который я слышал за последнюю сотню лет», вынул из верхнего ящика стола кулек фольги, развернул его, протянул один бутерброд с колбасой мне, а второй взял себе. И, тяжело вздохнув, приготовился к повествованию.

Середа имел законное право на насмешку, потому что уж кто-кто, а я-то знала, что информация стекается к его ногам совершенно самостоятельно. Это особенность его биографии, которую невозможно стереть ластиком «Koh-I-Noor» или замазать корректирующей жидкостью «Kores».

– Он снимал скан с документов сразу после меня. Я поленился настройки сбить, и скан пришел на мою почту. Ну а уж потом и на его…

– И?

Лениво положив руку на «мышку», Середа открыл одно из писем и ткнул длинным костлявым пальцем в монитор.

Да… она… Моя собственная анкета пестрела не только торопливым почерком, но и задумчивым цветочком в нижнем правом углу, который я нарисовала много лет назад, не зная, как ответить на вопрос о психических заболеваниях родственников.

– Твои предположения? – запихивая остатки бутерброда в рот, спросил Середа.

Пары секунд хватило, чтобы воздвигнуть единственную, на мой взгляд, правильную версию.

Нет, Бондаренко не собрался меня уволить, это было бы глупо и непонятно на данном этапе.

Нет, Бондаренко не решил меня повысить, это из разряда фантастики.

Нет, Бондаренко не соскучился по мне со вчерашнего дня настолько, чтобы полезть в личное дело за моей фотографией.

Нет и еще раз нет!

Кондрашов. Все дело в нем. Акула хочет знать, а все ли чисто в биографии анчоуса… нет ли судимостей или тех же самых психических заболеваний в черном ящике по имени Наталья Амелина. Дмитрий Сергеевич, ну что же вы так, ну зачем? Да я чиста и невинна, как первоапрельская шутка!

– Кондрашов, – с опозданием подсказал Середа.

– Не совсем, – откусив бутерброд, ответила я. – Сам Дмитрий Сергеевич мараться не станет, у него на это времени нет. А вот Герман…

– Герман?

– Его помощник.

– У-у-у…

– Да. Герман наводит справки.

– Что за фрукт?

– Овощ.

– Какой?

– Цукини.

– Тогда не опасно, – усмехнулся Середа.

С одной стороны, в происходящем не было ничего крамольного – Кондрашов имеет право знать, кто будет находиться в его доме, с другой стороны… с другой стороны, перед моими глазами стояла четкая картина – Герман держит в руках мою анкету, копию трудовой книжки и прочие бумажки и досконально их изучает. Картина мне не нравилась. Картина вызывала злость.

Покрасить, что ли, каминный зал в красный цвет и изобразить на этом великолепии белый горошек?

– Интересуются, гады. – Я стянула с хлеба колбасу, сунула ее в рот и ритмично заработала челюстью.

– Кто предупрежден, тот вооружен, – подвел итог Середа.

Гидрометцентр был сух и строг. Гидрометцентр был упрям и неумолим. Гидрометцентр пообещал во второй половине дня снег, дождь, облачность, порывы ветра – десять метров в секунду и всеобщую грусть по этому поводу. Для полного счастья не хватало только штормового предупреждения, и можно забить дверь гвоздями и не высовывать на улицу нос.

Но моему носу надеяться на тепло и покой не приходилось. Мой нос должен был отправиться к Кондрашову Дмитрию Сергеевичу сразу после третьего пластикового стаканчика с кофе и встречи с отделом бухгалтерии. Да, да, именно со всем отделом, ибо я должна документы каждому бухгалтеру по чуть-чуть (или помногу – какая разница…).

– Как не стыдно, – вздохнула Ирочка.

– Почему ты не принесла это месяц назад? – сдвинула брови Маргарита Петровна.

– За тобой еще октябрьские и ноябрьские чеки, – процедила Лиля.

Мои дорогие, я вас всех люблю. И поверите ли, бухгалтерские долги не дают мне спать спокойно. Каждый вечер они шаркают за мной в ванну, натирают спину мочалкой, хлопают дверью, ложатся рядом на подушку, храпят, насвистывают, толкаются и ворочаются. А утром еще имеют наглость усесться со мной за стол – о, если б вы только видели, как жадно они тянут ручонки к моей горячей кружке и как без промаха тыкают вилкой в мою яичницу. Чтоб им пусто было, этим бухгалтерским долгам!