Тихие Клятвы (ЛП) - Рамсовер Джилл

— Это странно. Иногда я почти забываю, что ее больше нет. Я начал доставать кружку для нее, как будто собирался запустить машину для приготовления капучино, а потом понял, что делаю. Это была мышечная память. Как будто мое тело каким-то образом забыло. — Он закрыл дверь и посмотрел на меня, его милые карие глаза были беззащитны и полны боли.

Я знала, что он чувствует. И я знала, что никакие слова этого не исправят, поэтому я обхватила его руками и прижалась к нему.

Боже, я так сильно его любила. Я не могла смириться с тем, что потеряю и его.

— Спасибо, большая крошка, — тихо сказал он.

Когда я отстранилась, я схватила свой блокнот. Хочешь выпить со мной кофе?

Его губы истончились. — Ты же знаешь, папа не любит, когда мы ходим куда-то вместе. — Каждое слово было пронизано внутренним конфликтом. Возможно, это был мой шанс помочь ему образумиться.

Ты ведь понимаешь, что это абсурд?

— Он объяснил мне это, так что я вроде как понимаю. После потери мамы он не хочет рисковать тем, что мы будем гулять вместе и что-то случится с нами обоими одновременно. Он был бы совершенно один. — И вот почему я обожала этого бедного милого мальчика. Как бы отчаянно он не хотел стать частью преступной семьи Лучиано и произвести впечатление на нашего отца, его сердце было сделано из чистого золота. Из-за этого он казался наивным, но эта невинность проистекала из чистоты, которую я никогда не хотела бы видеть запятнанной.

Я кивнула, желая, чтобы я могла увести его, не причинив вреда его доброму сердцу.

Тридцать минут спустя я сидела в своей кофейне, потягивая исходящий паром капучино, но почти не чувствуя его вкуса. Я все еще не знала, как спасти брата, а когда я рассталась с Коннером накануне, он был в ярости. Я не знала, что делать со всем этим. Часть меня настаивала на том, что мне нужно набраться терпения, а другая часть кричала, что у меня мало времени.

Две недели, и я выйду замуж.

Я выйду из-под контроля отца, но буду иметь меньше доступа к Санте, чем уже имела. И хотя Коннер, скорее всего, даст мне больше физической свободы, я боялась, что он может украсть мое сердце и сделать меня еще более уязвимой. Как бы я не смотрела на свою ситуацию, она казалась безнадежной.

Я погрузилась в такую меланхолию, что была застигнута врасплох, когда вышла из туалета и меня дернули сзади через заднюю дверь в переулок. Грубая рука закрыла мне рот, сердце опустилось глубоко в желудок, а тело покрылось липкой коркой страха.

— Ш-ш-ш, успокойся. Это я.

Коннер? Что, черт возьми, он делал?

Я перестала сопротивляться его хватке, мое неровное дыхание быстро стало единственным звуком в окружающей нас тишине. Когда знакомый запах его лосьона после бритья с пряностями наполнил мои легкие, я еще больше расслабилась в его объятиях.

Как только он почувствовал, что моя паника утихла, он опустил руку и повернул меня к себе лицом. Его сурово изогнутые брови придали его взгляду оттенки полуночи и безжалостной решимости.

Мои мышцы вернулись в состояние повышенной готовности, свернутые и готовые к действию.

— Нам нужно поговорить. Наедине. И поскольку твой отец постоянно дышит тебе в затылок, это был лучший способ.

Его объяснение не ослабило ни на унцию моего напряжения.

— Вчера вечером я прочитал кое-что интересное. Мне показалось, что что-то не так, и я попросил друга собрать информацию о тебе и твоей семье. Твои школьные записи. История семьи. Медицинские карты.

Каждый мускул в моем теле затвердел до состояния арматурной стали, не давая легким вдохнуть даже унцию воздуха.

— Мне показалось интересным, что у врачей нет объяснения твоему молчанию. Странные вещи иногда случаются, и я готов это признать. Но знаешь ли ты, что твой лечащий врач сделал запись в твоей карте, что по его мнению, у тебя психосоматическая реакция на травму? — Коннер провел меня назад, пока моя блузка от Ralph Lauren не оказалась прижатой к стене грязного переулка. — Итак, милая маленькая Ноэми, я наблюдал за тобой достаточно долго, чтобы составить собственное мнение, и кое-что меня не устраивает. Знаешь, что я думаю? — Он сделал паузу, не продолжая, пока я не покачала головой. — Я думаю, что с твоим голосом все в порядке.

И это было так.

Как получилось, что этот человек, который совсем меня не знал, быстрее всех раскусил мою уловку? Чем дольше длилось мое молчание, тем больше я боялась этого момента — дня, когда мои секреты распутаются, как нити шелкового шарфа на сильном ветру.

Я пошевелилась, чтобы освободить руки и достать блокнот, но Коннер вырвал потрепанные страницы из моих пальцев и выбросил их в ближайший мусорный контейнер.

Я покачала головой в категорическом отрицании. Отказ говорить. Признать что-либо.

— Больше никаких игр, Ноэми. Скажи мне гребаную правду, — рявкнул он.

Все мое тело содрогнулось от паники, но адреналин быстро запустил мою реакцию борьба или бегство.

Кем этот человек себя возомнил? Он не имеет права так поступать. Требовать от меня чего-либо.

Мои глаза сузились от ярости. Я несколько раз толкнула его в грудь, заставляя отступить, и он позволил мне, но лишь немного. Мне не следовало вырываться, но это было единственное, что я могла сделать, чтобы удержать едкие слова, которые жгли мой язык, от вылетания с губ.

На несколько дюймов мы отодвинулись от стены, и я выплеснула все свое разочарование на его грудь, обтянутую Armani, пока ему не надоело, и он не схватил меня за руки.

— Ты можешь устраивать скандалы сколько угодно, но я не уйду из этого переулка без ответов. И если ты не можешь дать мне их, может, нам стоит спросить твоего отца?

Каждая молекула в моем теле похолодела, и я застыла на месте.

Коннер достал свой телефон. От этого зрелища я снова начала действовать, но теперь мои движения были бешеными от отчаяния. Я вцепилась обеими руками в его предплечье, беззвучно умоляя его остановиться.

— Слова, Ноэми, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. — Мне нужны слова.

Я попыталась выбить телефон из его рук. Слезы жгли мне глаза, и рыдания подкарауливали меня. Я сделала все, что могла, но Коннер легко ускользнул от меня, зажав обе мои руки в своих.

Большим пальцем он набрал контактную информацию моего отца и вывел ее на экран, чтобы я могла видеть. — Твой отец знает о подозрениях доктора?

Отцу должно было быть не все равно, чтобы спросить. Причина моего молчания не имела значения в его глазах. То, что он узнал, что моя немота была избирательной, не было причиной, по которой угроза Коннера напугала меня. Я боялась, что его вопросы вызовут у отца подозрения относительно того, что я могла или не могла сказать своему будущему мужу. Мне не нужно было рассказывать об отце, чтобы почувствовать его гнев. Важно было лишь то, что, по его мнению, я могла сказать — что я могла рассказать Коннеру о том, что произошло в день аварии моей матери.

Я содрогалась при мысли о том, что сделает мой отец.

Поражение отняло все мои силы, оставив меня изможденной и опустошенной. Мои руки упали на бока, когда мои наполненные слезами глаза встретились с жестким взглядом Коннера. В воздухе витал далекий вой сирены и прогорклый запах отчаяния.

Если я сделаю это, пути назад уже не будет. Но я не видела другого выхода. Я должна была нарушить молчание и поверить в то, что эта крупица правды будет лучше, чем альтернатива.

Я сделала дрожащий вдох и раздвинула губы. — Пожалуйста… не надо. — Слова звучали так же сухо, как и чувствовались. Ранимые, уязвимые и отчаянные.

Глаза Коннера расширились от удивления, как будто он не ожидал, что его угроза сработает. Затем его руки обхватили мою шею и притянули меня ближе, пока его лоб не уперся в мой. Его глаза смотрели так глубоко в мою душу, что я боялась, что он расщепит меня на две части.

— Ты будешь дарить мне свой голос с этого момента? — Его голос смягчился, но в его словах по-прежнему было больше приказа, чем вопроса.