ЦИТАТЫ ИЗ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИВАНА ЕФРЕМОВА - Иван Ефремов

Воцарившееся молчание было прервано аспирантом-кристаллографом:

— Уже поздно, и Рита подает мне знаки. Ей хочется танцевать, и мне тоже. Но все-таки позвольте очень важный вопрос: правильно ли я понял, что ваши уравновешенные люди с благородной психикой — это средние люди, не тупицы, но и не гении. А как же гении в науке и в искусстве? Не будут ли ваши психически уравновешенные и физически совершенные люди просто безыменной толпой?

— Ни в коем случае! Если соберутся люди с многосторонним развитием и высокой общественной сознательностью — я бы хотел быть в такой толпе! Что же касается гениев, то если понимать под этим словом людей, намного превосходящих среднего человека своими способностями, они двоякого характера. Те, которые в силу исключительного запаса физических и психических сил обладают выдающейся работоспособностью и успевают сделать гораздо больше других, средних людей, так же хорошо уравновешены психически. Это и есть настоящие люди будущего. Но есть и другой тип гениев, у которых односторонне развита какая-либо одна способность в ущерб другим. Вследствие особой концентрации усилий, фанатической одержимости эти люди в чем-то одном намного опережают среднего человека, но психика их неуравновешенна, очень часто параноидальна. Такие гении, с одной стороны, полезные члены общества, с другой — трудные в общежитии и нередко опасные. Но довольно, мы с вами забираемся уже в другую область. Как метко выразился Спенсер, наше знание похоже на шар: чем больше он становится, тем больше у него точек соприкосновения с неизвестным.

Большая любовь — это всегда ответственность и забота, защита и опасение, думы о том, как устроить и облегчить жизнь для самого дорогого в мире существа.

— Мы все рады узнать, — заговорил наконец профессор Витаркананда, — что в Делийском конгрессе впервые участвует ученый-психофизиолог из той огромной дружественной и глубоко симпатичной нам страны, в которой до сих пор этой науке не уделялось внимания. Это немало озадачивало нас, ибо впервые за всю историю человечества ваша страна предприняла гигантский подвиг строительства нового мира. Но какой же может быть новый мир без новых людей и как воспитать этих новых людей без глубочайшего знания человеческой природы?

Тысячелетия лучшие умы Индии работали над познанием человека, его души и тела и достигли немалых успехов на этом труднейшем пути. К сожалению, Запад, не считая отдельных людей большой и широкой мысли, не придал значения философским открытиям Индии. Погруженные в заботу об изготовлении великого множества вещей, идущие путем нарастания технического могущества в ущерб заботе о совершенствовании человека, европейцы сочли наивными наши изыскания в области психологии.

И в то же время западные люди предаются детской вере в чудеса, якобы творимые нашими фокусниками, достигшими физического развития, равного самой первой ступени хатха-йоги, кажущегося европейцам сверхъестественным. Мнимые чудеса совершенно заслонили от них подлинные достижения человеческой мысли в индийской философии. Не сомневаюсь, что суеверия, нагромоздившиеся вокруг пресловутых индийских факиров, сказки о йогах и тот туман тайны и мнимого всемогущества, каким полны для жаждущих чуда людей сочинения теософов, антропософов и им подобных, якобы призванные открыть Западу тайны индийской науки, — не сомневаюсь, что все это помешало ученым Советской России всерьез ознакомиться с вкладом Индии в общую сокровищницу человечества. Нам странно, что, отвергая идеологию Запада, которую вы называете буржуазной, ваши ученые и деятели культуры пошли по следам известных необъективных исследователей Англии и Америки, для которых наше искусство — преимущественно порнография, мораль — примитивная, философия — наивно-религиозная и поскольку не христианская, то и вредная.

Мы удивляемся, как вы не разглядели суровой практической диалектики, пронизывающей всю нашу философию, тонко, осторожно и мудро развитых правил общественного поведения и общественной морали. Открытий в области психофизиологии, во многом опередивших европейскую научную мысль, некоторых разделов философии, как, например, вопроса перехода единства во множественность и множественности в единство, разработанных в совершенстве. — Профессор Витаркананда помолчал и закончил: — Неужели то, что большинство этих открытий облечено в религиозную форму изложения, мешает вам познать их истинную сущность? Вот почему мы хотели встретиться с вами. Ученый, изучающий психофизиологию, не может пройти мимо всех этих вопросов и не может не быть серьезно знакомым с индийской наукой, как бы он к ней ни относился. Мы хотим услышать от вас, ученого страны, строящей коммунизм, то есть борющейся за высший, наиболее мудрый общественный строй на земле, ваш взгляд на возможность сочетания достижений исследователей Индии и Советской страны.

Витаркананда умолк и опустился на диван, приняв позу спокойного ожидания. Никто не произнес более ни слова. Усилием воли Гирин заставил себя подавить волнение. Он медленно поднялся с мягких подушек сиденья, устойчиво стал, раздвинув ноги, и разом обрел нужное спокойствие. "Точность, помни о точности выражений, не увлекайся, говоришь не на родном языке", — мысленно сказал он себе, глубоко вздохнул и начал:

— Величайшим достижением религиозно-философской мысли Индии, почему-то не отмеченным Западом и, пожалуй, как следует не осознанным даже самими индийцами, было то, что еще в незапамятные времена вы поставили человека наравне с богом. В формуле, что бог и человек равно не властны над Кармой, над общими законами вселенной, я вижу величайшее мужество древней мысли. Человек и бог являются частями мировой души, нет божьей воли, а есть общий ход процессов мироздания, для преодоления которых необходимо познать их и считаться с ними. Насколько сильнее эта концепция, чем рабское преклонение перед грозной силой бога, определяющего всю судьбу человека, карающего, преследующего и проклинающего, преклонение, составляющее основу древнееврейской религии и ее дериватов — христианства и ислама, охватывающих все основы религиозной философии и морали Запада, — мне нечего вам пояснять.

Гирин остановился, услышал легкое покашливание Витаркананды и повернулся к профессору.

— Не покажется ли затруднительным для уважаемого гостя делать паузы после окончания каждой формулировки? — осторожно спросил Витаркананда.

Гирин улыбнулся дружелюбно и виновато.

— Очень хорошо! Мне легче будет собираться с мыслями.

Витаркананда успокоенно поклонился и стал переводить сказанное Гириным на мелодичный, незнакомый Гирину язык. Присутствующие закивали головами, некоторые переглянулись.

— Многие положения индийской философии теперь, после того как европейская наука сделала гигантский шаг вперед, предстают в новом свете, — продолжал Гирин. — Гуны — их три — это, по индийским понятиям, основные качества материального мира вечно изменяющейся природы. Индуизм включает сюда и психику, следовательно, считая ее материальной и вечно изменяющейся. Это понимание развития психического мира человека давно уже принято философской мыслью Индии. Если взять учение о метампсихозе, в просторечии — переселении душ, перевоплощении из одного тела в другое, то с точки зрения наследственности мы, материалисты, можем принять, что происходит вечная передача механизмов наследственности. Эти механизмы в половых продуктах и есть настоящее бессмертие вида, передача эстафеты жизни от одного индивида к другому. В этом смысле мы все — отдаленные братья и уже много раз возрождались и умирали, как звенья великой цепи вида, неся в себе память поколений — их приспособительные инстинкты. Что же касается бесконечного повторения одного и того же, называйте вы это как хотите — душой или астральным телом, сгустком какой-то особой материи, — этого мы принять не можем. Если нет в мире двух похожих атомов, то как может быть повторим такой сложнейший организм, такая тонкая нервная организация, как человек? Каждая жизнь неповторима, как отдельность, и в то же время вечна или, во всяком случае, долговечна, как протянутая в будущее цепь сменяющих друг друга и нарождающихся вновь и вновь индивидов, как бегущие ряды вздымающихся и падающих волн одной и той же воды.

И опять трое индийцев, сидевших группой с левого края дивана, переглянулись после перевода профессора. Мрачная, недоверчивая улыбка чуть тронула тонкие губы старика с золотой пряжкой.

— Еще одно понятие, предвосхищенное древнеиндийской философией, — понятие Кармы, то есть механизма, воздающего за проступки и заслуги, сделанные в прежних существованиях человека. Мы знаем теперь, что на механизмы наследственности, несомые в половых клетках, воздействуют, хотя и не сразу, хотя и не непосредственно (кстати, так же действует и ваша Карма, и это не совпадение, а отражение реальности), жизнь предков, их доблести и болезни. Влияя на наследственность, жизнь предков определяет не только физическую, но и психическую сущность потомков. Естественно, что правильная жизнь ведет к здоровью, духовному и телесному, следовательно, к жизни более счастливой и полной. Таким образом, и Карма и метампсихоз осуществляются как эстафета, как олимпийский факел — в накоплении инстинктивной памяти и здоровья, то есть красоты и радости или, наоборот, болезней, слабости и несчастья. В этом смысле можно принять и дальнейшее развитие учения о Карме — Карме целых народов. Но мы считаем глубоко ошибочной неизбежную неотвратимость Кармы, непосильную ни богу, ни человеку. Познание законов наследственности, создание здоровой жизни, воспитание высоких душевных и телесных качеств — все это в руках человека, правда, не одиночки, а общества. И потому Карма для будущих поколений может быть сознательно исправлена и предотвращена.