Алмаз темной крови. Книга 2. Песни Драконов - Лис Арден

– Я ничего не забываю, Гарм. Ничего. Шаммахитская мстительность… – и аш-Шудах, явно передразнивая гостя, будто извиняясь, развел руками.

– Что ж… пожалуй, мне пора. Отвык я от холода, да и матушке надоедать не стоит… – и Гарм поежился от порыва ветра. Он почтительно поклонился Ниме, и удалился так же бесшумно, как и возник.

– Если с ней хоть что-то случится… – аш-Шудах пристально смотрел в сторону ушедшего.

– Ты знаешь, где меня искать. – Ответил мрак откуда-то из-за колонн; затем послышался звук легкого прыжка, прошелестели почти неслышные шаги… и затихли.

– Что ему нужно от нее? – спрашивавший подходил к аш-Шудаху так же легко, как убегал только что ушедший, но отнюдь не так неслышно. Каждое его движение сопровождал легкий, мелодичный звон колокольчиков, которыми были перевиты его волосы.

– Так-так… Все братья в сборе… были. – Аш-Шудах усмехнулся, поворачиваясь навстречу Лимпэнг-Тангу. – Давно ты тут?

– С самого начала.

– И ты его не заметил?

– Нет. Впрочем, он и в детстве всегда меня обыгрывал в прятки. Так что ему нужно?

– Ты слышал весь наш разговор. И, как всегда, предпочел в нем не участвовать.

– Не надо меня упрекать. – Лимпэнг-Танг отвернулся. – Это мой выбор, и я верен ему. И да не наступит тот день, когда я буду вынужден изменить себе.

– Что, тогда нам всем не поздоровится? – усмехнулся аш-Шудах.

– Именно так. Как ты думаешь, брат, каков будет мир без радости? Что станется с ним, если никто не будет посылать ему хоть немного веселья?

– Не знаю, но жить в таком мире я бы не хотел. Ты-то зачем тут?

– Как зачем? Я так разумею, Амариллис скоро покинет мою труппу. Вот, хотел приглядеть новую танцовщицу.

– И как? Приглядел?

Лимпэнг-Танг вздохнул и, качая головой, рассыпал в морозном воздухе пригоршню серебристого звона.

– Увы мне… Я думал, Муна согласится вернуться, она уже проводила сезон вместе с моими детьми. Но я боюсь, она навлечет несчастья на труппу, уж очень злая у нее судьба. А остальные девушки слишком привязаны к своим родным местам.

– Может, Гинивара?

– Не имею привычки отнимать жриц у других богов. А ну как обидится? Да и вряд ли у нее получится, ее зрители привыкли молиться, мои – наслаждаться.

– Она очень талантлива. И я не думаю, что она вернется домой, в храм Калима. Устала молиться и тоскует по радости… возьми ее. Не пожалеешь.

Лимпэнг-Танг внимательно посмотрел на мага.

– Только при одном условии. Костюмы ей буду подбирать я сам! – и засмеялся.

После ритуала танцовщицы прошли в свою комнату и – все как одна обессиленные, переполненные и опустошенные одновременно – почти что упали в постели с одной лишь мыслью – спать… Проснулись они поздно, чуть ли не за полдень. Разбудила их Эниджа.

– Будет вам спать… вставайте. Марш в купальню, а потом милости прошу ко мне. Мой повар начал заготавливать сладости для вас неделю назад, и успел столько их наделать, что даже Лалик хватит.

Покои госпожи Эниджи отличались от подобных им комнат в богатых домах разве только нетипичной для Шаммаха цветовой скромностью: все в них, начиная от стен и заканчивая подушечками, было либо сливочно-белым, либо тепло-терракотовым. Пришедших ожидал низкий стол, с немыслимой щедростью накрытый всевозможными сладостями; несколько десятков блюд, вазочки, кувшины и подносы теснились будто армия, готовая нанести решительный и беспощадный урон талиям танцовщиц.

– Ох ты, Нима Соблазнительница!.. – вытаращила глаза Лалик. – И как тут устоять?! Завяжите мне глаза, заткните нос и свяжите руки – да покрепче!

– Не переживай так, Лалик… – Эниджа пригласила учениц усаживаться. – Сегодня все можно. Я разрешаю… – и засмеялась. – Знаете, я нахожу особое удовольствие в таком вот попирании запретов и нарушении правил – эдакая сладкая вольница…

Девушки расселись вокруг стола, устраиваясь поудобнее на маленьких подушках, и в нерешительности уставились на расстилавшуюся перед ними губительную благодать.

– С чего бы начать? – и Гинивара пошевелила пальцами над столом. – Кто первый?

– Начни с хлеба богачей… – посоветовала Лалик, придвигая к себе тарелочку с чем-то воздушно-розовым и указывая подруге на блюдо, на котором золотились даже на вид хрустящие кусочки, покрытые плотным сливочным пудингом. – Слопаешь пару ложек, ничего другого уже не захочешь… потому как объешься!

– Ммм… госпожа Эниджа, а что добавляет ваш повар в абрикосовые шарики? – Амариллис держала маленькое оранжевое пирожное, сделанное из сушеных абрикосов самых сладких сортов, миндаля, хрустящего риса и кокосовой муки.

– Розовый сироп, а не яичный белок, как это делают в харутских кондитерских. Нравится?

– Очень… – И Амариллис потянулась за следующим шариком.

Ксилла, разливая в маленькие чашечки горячий чай, выглядела донельзя довольной. Ведь это она привезла его сюда, в Ирем, здесь такого даже за большие деньги не купишь. Чайные листочки, свернутые жгутами, из которых умелые пальцы суртонок сплели настоящие хризантемы. Одного такого чайного цветка с избытком хватало на целое чаепитие; цветок надлежало сначала хорошенько пропарить в плотно закрытом чайнике и лишь затем залить – осторожно, не торопясь и не помышляя о дурном и суетном – водой, вскипевшей и две с половиной минуты назад снятой с огня. Аромат такого чая, если вдыхать его, склонившись над фарфоровой чашечкой, прогоняет печали и успокаивает сердце. Для Ксиллы, суртонки до кончиков пальцев, чаепитие было подлинным священнодействием, поэтому, когда она увидела, как Муна разбавляет горячий напиток сливками, то не преминула высказать ей все, что думает о варварстве северян.

Конец ознакомительного фрагмента.