Клоны - Павел Амнуэль

Правда… В нашем мире Том не отправлялся к звездам. В нашем мире существует только электромагнитный сигнал, вспышка, разложенная в телевизионную картинку. Да, и сигнал был с абсолютной точностью направлен на Землю. Учтены десятки недостаточно определенных (здесь и сейчас) движений: Земли вокруг Солнца, Солнца вокруг центра Галактики, звездолета по его траектории. Нужно было определить расстояние до Земли с точностью до световой секунды, иначе узко направленный электромагнитный пучок прошел бы мимо. И нужно было рассчитать, чтобы мы этот пучок зафиксировали. Произойди вспышка на сутки раньше или позже, и она осталась бы незамеченной, потому что за этой областью неба никто не вел систематических наблюдений. «Маньяки» оказались в нужном месте в нужное время…

И прочитать текст по губам говорившего позвали именно ту женщину, которая в нашей Вселенной любила Тома Калоху, астронавта…

Сколько невероятных случайностей должно было сойтись на площадке по масштабам вселенной – микроскопической! Но такая цепь «случайностей» естественна в мироздании, где вселенных-клонов больше, чем атомов в каждой из таких вселенных. Антропный принцип в квантово-механической интерпретации.

Все так, но поверить в это трудно. Папа не смог.

Поверить – ключевое слово. Почему, даже оказавшись перед фактом, человек все равно хочет сначала поверить в происходящее и, лишь поверив эмоционально, принять? Даже неопровержимая система математических доказательств остается вне научного рассмотрения, пока не найдется человек, поверивший в новую идею. Сколько людей – профессиональных физиков в том числе, – до сих пор не верят в справедливость теории относительности, несмотря на очевидные ее подтверждения! Не верят – и создают альтернативные теории тяготения, бьются лбами о стены неприятия, но все равно не верят. Чем наука отличается от религиозной веры, если…

«Стоп, – сказал себе Леонид. – Это важно понять, но не сейчас».

Лайма, похоже, задремала. Бедная, как она смогла принять вторую свою память, третью, четвертую, и даже рассказать достаточно внятно – на языке, которого прежде не знала?

Леонид припарковался перед домом Лайзы, выключил двигатель и проверил список входящих звонков на телефоне. Восемь. Семь от Папы, один – от Ренаты. Отвечу потом. Разбудить Лайму? Она спит так крепко…

Леонид обошел машину, открыл дверцу со стороны пассажира и поднял Лайму на руки. Невольно огляделся – не видит ли кто.

На скамейке под раскидистым деревом (что-то тропическое, в ботанике Леонид не разбирался) сидела женщина лет пятидесяти, гавайка, и смотрела, как Леонид шел к подъезду с Лаймой на руках. Что она подумала? Ах, какая разница… Открыть дверь Леонид не мог, нужно было потянуть на себя…

Женщина поднялась и, не торопясь, приблизилась. Сказала несколько слов по-гавайски, Леонид пожал плечами и просительно улыбнулся. Женщина открыла перед ним дверь и что-то спросила, Леонид кивнул, не поняв. Он начал подниматься по лестнице и подумал, что Лайму все равно придется разбудить перед дверью в квартиру. Услышал тихие шаги – женщина шла следом, кивнула ему: иди, мол, я помогу.

Ключ. Скорее всего, ключ в сумочке, сумочка в машине, машина на улице… Глупо. Лайма тихо вздохнула, будто во сне поняла причину его замешательства, но ничем помочь не могла – только сильнее прижалась щекой к его груди, отчего Леониду захотелось стоять, не шевелясь, всю оставшуюся жизнь. Чувствовать, как бьется ее сердце, ощущать запах волос, видеть близко ее губы, ресницы…

Леонид растерянно посмотрел на женщину, протянувшую руку, чтобы помочь ему открыть дверь.

– У меня нет ключа, – сказал Леонид по-английски, не уверенный, что его поймут. – Ключ в сумочке, сумочка в машине…

Женщина кивнула и пошла вниз.

Когда она скрылась за поворотом лестницы, на Леонида снизошло странное ощущение. Держать Лайму становилось труднее, он стоял, тяжело дыша, и в то же время – так ему казалось – видел сон, будто вошел в спавшее сознание Лаймы и оказался в знакомом мире, он здесь родился, прожил жизнь, помнил каждое мгновение, воспоминания лежали неразобранной грудой старых вещей в далеком закутке, куда он ни разу не заглядывал, потому что не подозревал о возможности распахнуть плотно закрытую дверь, в ней и замка не было, и ключ не нужно было доставать из сумочки, в памяти всех людей есть такая комната и дверь, о которой не знаешь, как о потайном ходе в старинном замке, но если нашел, если открыл дверь, если ступил на порог… Понимаешь, насколько безбрежен океан воспоминаний. Понимаешь, что океан не один, их множество, они не помещаются в маленькой комнатке в мозгу, да и комнатки на самом деле нет, дверь лишь открывает пути, множество дорог… куда? В собственное «я», которое богаче Вселенной, потому что живет в миллиардах миров. Не в миллиардах… сколько получалось в расчетах? Десять в шестьдесят седьмой степени, и это минимум.

В какой из своих памятей видела сейчас сон Лайма? В той, где ее любимый Том не полетел к звездам, не погиб в дорожной аварии, не ушел к Минни, и жили они вместе долго и счастливо? Или в той, где Том улетел, но корабль удалось спасти, и Том вернулся – к Лайме, не к Минни? Или в той, где Том сказал Лайме: «Прости, я люблю другую» и ушел, а она осталась одна, потому что и Леонид, с которым она какое-то время была близка, тоже выбрал другую женщину? Он это помнил, точнее, знал, что помнит, но не мог выбрать именно это воспоминание, эту дорогу памяти, чтобы пойти по ней и разглядеть подробности.

Как все сложно в мирах, где живет наше «я». Как, оказывается, все просто – если вспомнить.

– Сэр, – женщина говорила по-английски с видимой неохотой. – Я не знаю, те ли ключи взяла. Они лежали в женской сумочке.

– Да, – сказал Леонид. – Попробуйте желтый, он, кажется, подойдет.

Ключ подошел, и женщина распахнула перед Леонидом дверь. Он положил Лайму на диван в гостиной – как недавно, вечером… вчера? Или сто лет назад? Здесь? Он бывал в этой квартире? Леонид не был уверен. Лайма положила ладони под щеку, поджала ноги – совсем как ребенок.

Он поцеловал Лайму в щеку – тихо коснулся губами. Нужно было подумать. Подумать и решить. Решить и выполнить. Выполнить и понести ответственность.

Он был готов?

Если человек, в принципе, помнит себя во всех мирах-клонах, то как вызвать нужное воспоминание? Леонид с трудом вспоминал собственное детство. Помнил рассказы мамы, а реальные эпизоды если и вспоминались, то как иллюстрации к ее рассказам. Он и университетские годы почти забывал – остались события, даты, но не лица сокурсников, детали интерьеров. Он не запоминал имена, не всегда узнавал людей, с которыми вчера познакомился. Зато хорошо помнил числа, формулы.

Дырявая память. Может, потому и дырявая, что остальные памяти неощутимой лавиной сметают реальные воспоминания? Мы не помним нужное, не зная о том, что помним другое?

Леонид прикорнул в уголке дивана, чтобы не касаться Лаймы, не мешать… Пусть спит, а он посидит, подумает.

Когда Леонид открыл глаза, в комнате было полутемно, и ему показалось, что проснулся он в своей квартире в Зеленчукской. Запах свежемолотого кофе. Тихий разговор – по телевидению передавали новости. Леонид потянулся, медленно приходя в себя. Наташа встала сегодня раньше него и сейчас войдет в спальню с обычными словами: «Вставай, соня! Расчеты стынут!»

– Лео, ты проснулся?

Лайма!

Леонид вспомнил, наконец, где находится.

– Я слышу, ты проснулся. – Лайма вошла из кухни с двумя чашками в руках, поставила на журнальный столик, принесла блюдца и сахарницу и только после этого подошла к Леониду, положила руки на плечи и поцеловала в губы. Отстранилась.

– Садись, Лео, выпей чаю.

Лайма придвинула столик и села рядом с Леонидом.

– Что тебе снилось? – спросила она.

Леонид не запоминал снов. Он не был уверен, что сны у него вообще были. Что-то смутное. Ему и сейчас ничего не сни…

Он вспомнил. Только что знал, что спал без сновидений, и – вспомнил, увидел, будто фильм, от первого до последнего кадра, весь, сразу, не во времени, кадры расположились в пространстве, и нужно было переходить от одного к другому, чтобы рассмотреть по порядку. Порядок он устанавливал сам – мог перейти от последнего кадра к тому, что в середине, мог начать с середины и перескакивать к началу и концу попеременно. Что-то это ему напоминало…

Да. Вселенную Барбура. Леонид писал о ней в курсовой на втором курсе. Барбур утверждал, что понятие времени во Вселенной отсутствует. Мир – множество статичных кадриков-реальностей, мгновений настоящего. Жизнь – переход от одного кадра к другому. Красивая идея, но совершенно не разработанная математически.

«Наверно, – подумал Леонид, – я вспомнил во сне, и сон распался на кадры, а память хаотически их разбросала. Как я теперь сложу последовательность?»