Золото небесных королей - Андрей Геннадьевич Демидов

погибли и многие были покалечены, но это не стало разгромом с поголовным истреблением или захватом в рабство. Наоборот, была победа, и более пятидесяти трупов врагов лежали вокруг, на тропе и в лесу. Несколько тел унесло течением. Раненых и сдавшихся в плен врагов, а таких насчитывалось более сорока, убили одного за другим, разбивая им головы палицей, или снося с плеч топорами и секирами стребляне с согласия князя, и несмотря на возражения Рагдая. Кроме возможности узнать о происходящем вокруг из уст аваров, их можно было удерживать как заложников, в случае появления их главных сил. Полтески отнеслись к этой возможности с недоверием, потому, что никакой хан не откроет своим воином правды и смысла, а сами воины-степняки не отличались постыдным любопытством. А заложники вообще никогда не останавливали авар и угров от нападения. Воля богов и путешествие в страну мёртвых ими воспринимались ещё более естественно.

Таким образом стребляне безжалостно убили всех. Некоторым пленным для своей потехи, перед обезглавливанием они рубили руки и ноги, похвалялись силой и удальством друг перед другом. Ряды окровавленных, обезглавленных тел, лишенных конечности, отрубленные головы с косицами, обритыми макушками, насаженные на копья и ветви вдоль берега, разбросанные кругом руки и ноги, которые уже начали растаскивать вороны и лисицы, вызывало ужас и отвращение у викингов и кривичей. Даже видавшие многое полтески ушли на время резни с берега. Служанок и княжон решено было не пускать туда, особенно маленькую Орису. Ладри наоборот, было велено Ацуром смотреть, и мальчик, бледный, смотрел на противоестественное избиение пленных и раненых, ещё недавно бывших его мучителями. Он старался держать глаза открытыми, но льющиеся потоками слёзы заставляли его часто моргать, и делали всё размытым и нечётким.

Грек Пётр, монах, высокий и узкоплечий, чернобородый, с длинный горбатым носим на узком лице и с карими глазами, оставив утешения княжон и решивший послужить Иисусу Христу в деле обретения спасённых душ, взял в кулак свой оловянный крест и вышел к несчастным, связанным, глядящим отрешённо перед собой. Он обратился к ним со взволнованной речью на греческом языке, не возымевшей, впрочем, никакого действия. Князь смотрел за этим происшествием от своей палатки, снимая доспехи, переодеваясь, умываясь водой из ковша, носимой ему неутомимым худощавым Мышецом.

— И примет вас Господь в объятия свои как детей своих, и заключит в объятия, простит прегрешения ваши и заблуждения языческих дней, ибо не правил но жили вы в заблуждениях ваших и грехах смертных, а теперь… — почти запел Пётр, поднося крест для поцелуя поочерёдно всем пленным, хоть и безрезультатно, — и крещения приняв как утешение, возликуйте, станьте братьями во Христе, почувствовав избавление от тягости тьмы веры ложной!

Не дождавшись конца проповеди, один из стреблян, длинноволосый воин с серьгой в ухе, вполне добродушной внешности, размахнулся и ударом дубовой палицы разбил голову ближайшему к монаху пленному.

Кровь и мозг обрызгали лицо руки Петра. Он задохнулся на полуслове и только стон ужаса вырвался из его рта. Стоящий на коленях рядом с падающим телом, авар, поднял на грека ясный печальный взгляд, похожий на взгляд умирающих неподалёку лошадей, и вдруг улыбнулся белозубой улыбкой, глядя на смешного церковника. Пётр пропел по-гречески ему слова утешения:

Достойно есть яко воистинну блажити Тя,

Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную

И Матерь Бога нашего славлю и прошу о помощи!

Богородицу Тя величаем и души спасение ищем…

Следующим ударом улыбающийся авар тоже был убит среблянином, но тело его ещё некоторое время трепетало и дрожало перед тем, как затихнуть вовсе.

— Лошадям сейчас уход нужен и корм, а они потом великую службу нам сослужат, разорвись спина! — сказал князь, оторвавшись от этого зрелища и садясь на сундук у шатра на опушке, — они такие красивые, как души богов!

— Да уж, — согласился Мышец принимая у князя расшитый рушник и откладывая ковш, — чего, нога болит?

— А людишки добычу будут требовать, а потом предадут и сбегут к здешним пышногрудым хорваткам под подолом у них шарить и на сеновале жить припеваючи, — мотнув отрицательно головой, князь стал смотреть как его нового гнедого жеребца уже раздевшийся до портов Полукорм ведёт в реку и начинает пучком травы смывать с него грязь и пот, — а кони… поворачивают головы на всплеск, — и после этого он запел тихо и глухо:

А кони поворачивают головы на всплеск,

А за туманом нет реки — обрыв и прорва!

И с небом там смыкается огромный древний лес,

Наверное за ним прибежище для мёртвых…

— Кому они нужны тут наши кособрюхие? — с сомнением произнес Семик, который вместе с Торопом в это время разравнивали на куске дерюжной ткани драгоценности снятые с аварских воинов и было видно, что руки его дрожат от недавнего напряжения, — тут своих хватает бородатых.

К шатру, расположенному вполне уже открыто, ибо скрыть от торговцев и от местных жителей своё присутствие после сражения, весть о котором тут же распространилась по окрестностям, не было смысла, подошёл один из кривичей и положил свёрток с драгоценными вещами, снятыми с убитых и вынутых их сумок. Несколько моравов почтенного возраста, будто седые бороды могли служить оправдание их свободного нахождения среди воинов недавно вышедших из битвы и собирающих свою добычу, бродили от одного убитого к другому и подолгу обшарили каждого. Они снимали с них одежду, обувь, всё вплоть до ремешков вплетённых в косицы, всё что было оставлено победителями, но имело хоть какую-то ценность. Их повозки, запряжённые волами стояли на другом берегу Одера и при них находились маленькие дети и подростки, укладывающие и разбирающие снятую одежду, обувь и другие вещи.

— Ну вот, хоть не зря животы свои сложили! — оглядывая богатство, сказал удовлетворенно Тороп, шамкая разбитой от неосторожного движения собственного щита губой, — дели, князь, добычу.

Стовову предстояло разделить между дружинами груду золотых, серебряных, янтарных, стеклянных, костяных и бронзовых украшений и вещей. Здесь были десятки колец, перстней, браслетов, самоцветных камней, нашейных гривен с подвесками и без, монет, гирек, бус, чаш, блюд, цепей и цепочек, амулетов, гребней, застёжек, пуговиц, пряжек, блях, зеркалец, писал и множество других мелких повседневных вещей и украшений, христианские кресты и разных языческих божков.

— Думаешь, стребляне всё отдали? — добавил Тороп, косо поглядывая на Орю Стреблянина, стоящего по другую сторону добычи вместе с Вольгой, Мечеком и Эйнаром.

— Иди и проверь, — с усмешкой ответил Оря, похожий в своей окровавленной шкуре на дух подземного царства мёртвых, — а склавяне положили сюда