О сколько нам открытий чудных.. - Соломон Воложин

Но Германн не зря сделан немцем. «Русским барам Германн противостоит как немец» [4, 173]. И не зря инженер. «Инженер — для русского дворянского общества начала XIX века — это человек нового века техники, человек века, идущего «железным путем»…» [4, 173] Германн — редкость. Капитализм еще чужой в России, и хотелось бы, чтоб обошел он Россию стороной. Потому что на витрине его, в Северо — Американских Штатах, при всех ее плюсах «несколько глубоких умов в недавнее время… С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве» и т. д. Российское болото — тоже не сахар. Но, может, может, есть все же третий путь?!.

И Пушкин осторожно придает и Лизавете Ивановне, ставшей все же состоятельной в замужестве, воспитанницу, бедную родственницу… Это мизер, конечно, и мельче, чем с графиней. Но все же, все же… Идеал консенсуса упорно роет свой ход.

1. Воложин С. И. Беспощадный Пушкин. Одесса, 1999.

2. Воложин С. И. Понимаете ли вы Пушкина? Одесса, 1998.

3. Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1987.

4. Гуковский Г. А. Изучение литературного произведения в школе. М. — Л., 1966.

5. Затонский Д. В. Европейский реализм XIX в. — Линии и лики. — Киев, 1984.

6. Лотман Ю. М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988.

7. Краваль Л. А. Рисунки Пушкина как графический дневник. М., 1997.

8. Плеханов Г. В. Литература и эстетика. Т. 1. М., 1958.

9. Фомичев С. А. Поэзия Пушкина. Творческая эволюция. Л., 1986.

Написано в декабре 1999 г.

Зачитано в марте 2002 г.

Мельникова В. П.:

1. Автограф «Пиковой дамы» отсутствует. И есть комментарии, относящие ее написание не к 33‑му, а к 30‑му году. А это, для вас, большой отрезок времени, коль скоро вы стремитесь следить за малейшим изменением идеалов столь динамичного, по–вашему, же Пушкина. У вас же — и в 30‑м, и в 33‑м один и тот же идеал консенсуса.

2. Томский пришел к графине с просьбой представить ей Нарумова еще до бала. Так если та активничала в жизни ради того, чтоб выдать Лизаньку замуж за кого–то из высшего света, почему ж она осталась безразлична к стремлению Нарумова попасть к ней в дом? — Потому что ей была безразлична судьба Лизы.

Нерян С. А.:

Не похоже, чтоб название «Пиковая дама» как–то относилось к консенсусу в сословном обществе. А мыслимо ли думать, что у Пушкина название не отражает замысла? Нет, если я правильно помню ваше отношение к гению Пушкина.

Баранова С. Ф.:

Томский не сам принес графине книгу. Значит, слугу подрядил. А те — люди скорые. И тогда отпадает временна`я, мол, накладка у Пушкина.

Еще о проникновении в подсознание Пушкина

Признаюсь, что свои столь дерзкие попытки проникать аж в подсознание Пушкина я осуществляю на основании уже хорошо известного отнесения его произведения имярек к такому–то стилю. Я не рискую опускаться в столь темные глубины, как подсознание, когда мне самому неясно, где я должен выплыть.

Наткнувшись у Лотмана на микроструктурный анализ, — опять, как всегда у него, без выхода к художественному смыслу целого произведения, — анализ четырех стихов из поэмы «Цыганы», я — в полемическом раже — решил и этот кусок из Лотмана обратить во славу Выготского.

Только надо, — чтоб было понятно, о чем Лотман пишет, — предварительно вникнуть в термины. (Речь пойдет только о гласных буквах.)

1. «Низкого уровня дифференциальные признаки фонем». Лотман рассматривает гласные у–о–а одного очень короткого стиха А. Белого: «У окна» и видит, что <<по признаку «открытость — закрытость» они дадут последовательно градационное возрастание>> [2, 246]. В этих же фонемах этого же стиха он видит общность на шкалах «гласность — негласность» и «передний ряд — не передний ряд». Видимо, ю–ё–я негласные, а у–о–а — гласные. «Э», «ы» — фонемы заднего ряда, видимо. И тогда у–о–а, наверно, ближе к ряду переднему. В другом случае, — в ломоносовском стихе: «Он к Иову из тучи рек», — «о» и «у» соотносятся с явно фонемами переднего ряда «и» и «е». И в таком соседстве «о» и «у» называются Лотманом гласными заднего ряда [2, 246].

Вот качества фонем, обнаруживающие свою изменчивость от близкого соседства с разными фонемами, и есть низкого уровня дифференциальные признаки фонем.

Это признаки малого, так сказать, радиуса действия: ощущаются они только на непосредственно соседствующих фонемах, когда те в подсознании выделены в ряд только гласных. Поэтому при фонологическом анализе — этом выведении подсознания в сознание — Лотман разбивает ряд гласных стиха на группы по три фонемы максимум.

2. А вообще–то в стихах есть более грубые вещи: повторяемость гласных, повторяемость групп гласных, нарушение ожидания уже наметившейся повторяемости. Они воспринимаются, сли можно так выразиться, едва–сознанием.

И вот Лотман рассматривает такую грубую фонологическую структуру следующего четверостишия:

Уныло юноша гляделНа опустелую равнинуИ грусти тайную причинуИстолковать себе не смел.

Не в фонологическом — в композиционном раккурсе это предварение трагедии.

Это первое утро Алеко в таборе. Вчера вечером Земфира привела его в табор, представила отцу как своего возлюбленного. Вчера вечером Алеко решил стать цыганом. Вчера он сделал радикальный поступок. И вот — наутро — смущен и боится разбираться почему. А Пушкин, уже отказывающийся от романтизма, а значит, и от радикализма, уже здесь подспудно внушает нам отрицание этих радикальных ценностей. Внушает и на не вполне осознаваемом (собственном, и нашем) уровне.

Лотман замечает в грубом фонологическом разборе, что в последнем стихе, к концу его, чередование разных гласных, — обычное явление, имевшее место и в первых трех стихах, — прекращается в пользу одной и той же четырежды повторенной «е»:

Истолковать себе не смели о о а е е е е

Теперь — его фонологическое наблюдение, так сказать, тонкое:

<<Разбив гласные фонем в группы по три (это оправдывается еще и тем, что в данном тексте подобная граница почти везде будет совпадать со словоразделами), мы получим следующее:

у ы о у о а а е[Уныло] [юноша] [глядел]а о у е у у а и у[На опу][стелую] [равнину]и у и а у у и и у[И грусти] [тайную] [причину]

Напомним, что в последнем — четвертом — стихе «у» не встречается вообще. Здесь же «у» встречается в самых различных сочетаниях (по качеству и порядку).>> [2, 247].

Перед нами, — как показывает и грубый и тонкий фонологический разбор, — едва осознаваемое столкновение двух качеств: разнообразия с однообразием. Качеств, перед этими стихами сталкивавшихся на уровне вполне сознательном: живописной картины проснувшегося и тронувшегося в путь табора — с воспоминанием о неживописной городской праздности. Смотрите:

…Но все так живо–неспокойно,Так чуждо мертвых наших нег,Так чуждо этой жизни праздной,Как песнь рабов однообразной!

Вот только то, что сознанием Алеко (ведь с его точки зрения описывалось утро в таборе как разноборазное) воспринималось оптимистически, будучи обобщено до абстракции фонем разбираемого четверостишия едва–сознанием его оптимистически не оценивается. Что–то не так… Алеко еще не понимает, а автор уже наводит.

В сознании героя главенствовала временна`я последовательность. От негативного однообразия в городе он пришел вследствие своего радикализма к позитивному разнообразию в таборе. В едва–сознании — обратная последовательность: за разнообразием сочетания разных гласных вокруг «у» пришло однообразие «е» и утрата главной фонемы (этой «у»). В смысле опасения: не окажется ли разнообразный, но все–таки быт, однообразным, когда новизна пройдет. И не покажется ли тончайшая и, казалось бы, однообразная духовная городская жизнь — разнообразной на грубом фоне.

Замечает же Лотман еще и низкого уровня дифференциальные признаки фонем в первых трех разбираемых стихах, в том, что было (в городе), по сравнению с тем, что стало (в степи). Это уже, так сказать, тончайший фонологический разбор:

<<Если … обратить внимание на то, что сочетание «о — у» активизирует признак открытости [ «о» более открыто, чем «у»], «и — у» лабиализованности [округления губ], «е — у» — ряда [переднего — непереднего] и т. д., то станет очевидно, что в каждом из этих «у» актуализированы различные стороны…>> [2, 248].