За нами Москва. Записки офицера. - Баурджан Момыш-улы

Генерал еще некоторое время знакомил меня со своими выводами из оценки обстановки, давал советы, разъяснял.

— Если обстановка неожиданно изменится, у меня нет резерва. Своими превосходящими силами враг вынудит передних отступить. А привести в порядок отступающих, сами знаете, нелегкое дело. Я веду все это к тому, — продолжал он, — чтобы вы поняли, что мы должны помешать противнику овладеть дорогами. Если мы будем держать шоссе в своих руках, то его танкам нелегко будет продвигаться через лес, по бездорожью. Итак, ваш батальон должен до двадцатого числа продержаться здесь, на стыке трех дорог, даже в случае окружения противником. — И генерал показал мне на карте свои пометки, пояснил их еще раз.

— Товарищ генерал, разрешите?

Панфилов кивнул головой.

— Признаться, товарищ генерал, меня смущает вопрос: как это можно с одним батальоном удержать линию фронта протяженностью в пять-шесть километров?

— А я вам этого не говорил. На эту высоту поставите одну роту, сюда, на станцию, — вторую, а в Горюны — третью, — пояснил он, указывая карандашом на карте, и, глядя на меня, спросил: — Где тут пять-шесть километров, о каких пяти-шести километрах вы говорите?

— Но ведь между этими опорными пунктами промежутки по три-четыре километра, я должен их охранять и контролировать. Роты разбросаны далеко друг от друга, как же я буду управлять ими?

— Руководить, управлять — это значит самому уяснить задачу, оценить обстановку, выработать и принять правильное решение, довести это решение до сознания каждого. Командир не может — и ему вовсе это не нужно — быть всегда при солдате, у него много командирских дел. Обдумать, приказать, разъяснить, контролировать, управлять, вмешиваться и требовать от всех выполнения приказа! Вспомните наш опыт. Разве я был с вами, когда вы четыре раза оказывались в тылу противника и относительно благополучно выходили? Разве я лично руководил тогда всеми вашими действиями? Нет! Но зато до этого мы с вами вместе обдумали и договорились, в каких случаях как следует поступать. И впредь я не могу быть рядом с вами. Потому и вызвал, чтобы обговорить все подробно. Если есть сомнения, высказывайте, товарищ Момыш-улы.

— Сомневаться не в чем, товарищ генерал, я понял вас, — и, немного подумав, я добавил: — Если немцы начнут наступление шестнадцатого, наши на переднем крае продержатся до семнадцатого, я же должен действовать восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого и, оставшись даже в тылу врага, не должен покидать шоссе... И пока отступающие наши полки приведут себя в порядок, сосредоточат силы и смогут занять боевые рубежи, я должен оставаться на месте, чем бы это ни кончилось. Все ясно, товарищ генерал.

— Вот и хорошо. Вы поняли меня. Так и предполагается, что наступление начнется не позднее шестнадцатого-семнадцатого...

— Разрешите мне идти, товарищ, генерал? Генерал проводил меня до самых дверей и, положив руку на плечо, произнес ласково:

— Как говорится, ни пуха ни пера! Предстоят трудные дни. Держаться надо вам до двадцатого.

— Понимаю, товарищ генерал. Благодарю вас за доверие.

Наш штаб был расположен в деревне Рождественское. Вернувшись от генерала, я застал там Мухаметкула. Дав указания командирам, пояснив на карте, кто куда должен направиться, я обратился к Мухаметкулу, все это время молча слушавшему наши разговоры:

— Ну, Мухаметкул, будьте гостем. Пока роты будут готовиться, мы сможем поговорить с вами часок. Рассказывайте о себе. О нас, вижу по глазам, вам уже разболтал Джалмухаммет.

Джалмухаммет смутился и, как бы оправдываясь, сказал:

— Я, товарищ комбат, все рассказал, как на самом деле было. Ей-богу, ничего не прибавил и ничего не убавил.

— Значит, ты выдал военную тайну? — нарочито строго упрекнул я Бозжанова.

Исламкулов расхохотался.

— Да, Жолтай действительно до твоего приезда не дал мне и рта раскрыть, выдавая все твои «военные тайны».

Его раскатистый смех был широк, как простор степей. Для непривычного слуха этот смех показался бы диким. Я заметил, что рассерженный Бозжанов мгновенно преобразился — он смущенно улыбался, смотрел на Исламкулова и, должно быть, вспоминал вот такой же смех деда, отца и дяди — старых степняков.

У нас, казахов, был развит «культ старшинства» («не перечь нравам старших» и «старшие всегда правы»), соблюдение дисциплины и уважение к старшим прививались с детских лет, и это на войне очень помогало.

Я извинился перед Исламкуловым, а Бозжанов — передо мной.

Мое извинение Мухаметкул принял не без удовольствия и, как старший, с достоинством начал:

— Да, кто знает, встретимся ли еще. Как говорится по-русски, «неровен час», или, как у нас говорят, «прокладываем путь по лезвию бритвы». В войне трудно предвидеть и предсказать. Сколько прекрасных жизней уже унесла эта прожорливая война!.. Подвиги одних стали достоянием народа, а сколько погибло славных, но безыменных героев. От смерти не посторонишься. Страхов много, смерть одна. Я не верю, что человек привыкает к опасностям, к смерти и делается безразличным. Нет, не верю! Новый приказ генерала, как я понял, — это новое и большое испытание: или вы погибнете, выполняя приказ, или вернетесь, овеянные славой... И то, что старик не скрыл от вас всей предстоящей опасности, — хорошо. Генерал, видимо, понимает, что вера и гору с места сдвинет. Оправдайте, ребята, его доверие.

— Спасибо, Мухаметкул, за доброе слово. Спасибо. А теперь расскажите, как жили это время? — перебил его Бозжанов, не сумев скрыть лукавой довольной улыбки и озорного блеска в глазах. — Хочется и о вас узнать, а то минут через пять комбат погонит всех нас отсюда.

— Роты двинулись по назначенному направлению, товарищ комбат, — доложил вошедший Рахимов.

— Придется, Мухаметкул, продолжить разговор в пути, — прервал я беседу, и мы вышли из штаба...

Рекогносцировка

Вот уже два часа мы изучаем высоту «151,0», знакомимся с окружающей местностью, оцениваем ее с точки зрения предстоящего боя. Я и Семен Краев стоим у моста на перекрестке двух дорог.

— Итак, Краев, — говорю я, — надо полагать, что враг пойдет по одной из этих дорог. Ему будет очень удобно воспользоваться густым лесом и подойти вплотную. Но ты не воюй в лесу. Нет никакой надобности, имея восемьдесят человек, играть с противником в прятки. Ты отступи, выйди из леса вот сюда, на прогалину. На открытой местности удобнее встретить врага прицельным огнем.

— Но ведь и ему, товарищ комбат, будет легко, прикрываясь лесом, открыть огонь по нашим людям. Он может использовать условия местности в свою пользу, — заговорил Краев с тревогой.

— Эх ты, голова! — оборвал я его, повысив голос. — Разве я тебе говорю, чтобы ты вышел на опушку и подставил грудь под пули? Как ты не можешь понять мое «встретить»! Надо подождать, пока немцы метров на сто пятьдесят — двести выйдут из леса, и тогда открыть огонь в упор.

— Теперь понял, товарищ комбат! — воскликнул он, еле удерживая улыбку.

— Вот и прекрасно. Враг тоже не дурак, и его нелегко будет заманить в ловушку. Для начала он вышлет разведку... Как ты поступишь с ней? — спросил я неожиданно.

Краев постоял, подумал и вместо ответа спросил:

— И то правда, что же мне с ней делать, товарищ комбат?

— Подпусти разведку как можно ближе к себе и уничтожь ее до последнего, чтобы ни один солдат не вернулся.

— А тех, кто сзади, в лесу?..

— Подожди, выслушай до конца. Едва ли их будет больше батальона. Надо полагать, что основные силы противника на шоссе. Он некоторое время будет обстреливать холм, где вы расположитесь. А ты не отзывайся, лежи молча... Как только немцы окажутся на открытой поляне, подпусти их ближе и бей в упор из пулеметов, винтовок — прими их в огневые объятия... Посмотрите, что выйдет. К чему дальняя перебранка? Чем ближе, тем вернее. В таких случаях выигрывает тот, кто не боится ближнего боя. Итак, надо решиться твердо, без колебаний.

— Пусть будет так, — согласился он.

— Ты еще обдумай все сам, Краев, чтобы не допустить оплошностей.

— Вы правы, товарищ комбат, тут еще подумать надо, — сказал он. — Ничего не пожалеем, отстоим, — и, немного помявшись, спросил: — А какая от вас будет помощь? Что делать, если обстановка осложнится?

— Ты хочешь знать правду? — спросил я его.

— Конечно, товарищ комбат, а как же...

— Не жди с моря погоды. Если связь по телефону не будет нарушена, я смогу помочь...

Но Краев не дал мне высказаться до конца и прервал торопливо:

— Постараемся держать линию связи в исправности.

— В критический момент я поддержу тебя окриком, а может, бранью, — пошутил я.

Краев улыбнулся.

— Другой помощи, товарищ комбат, не будет?

— Другой помощи не будет, Семен. Ничего у меня нет... Наоборот, если положение наших в Матренине и Горюнах ухудшится, то я заберу у тебя человек тридцать-сорок. И об этом помни. Ты все-таки сравнительно в стороне. Здесь будет значительно легче, чем на шоссе.