S-T-I-K-S. Шесть дней свободы - Аля Холодова

Да что она вообще несет? Наверное, в голове все перемешалось из-за большой кровопотери.

– Ты меня слышишь, Элли?

– Да, госпожа Альбина, я вас прекрасно слышу, просто не понимаю.

– Я не настоящая госпожа, у меня нет привилегий.

– Но вы же…

– Зачем ты меня искала? – перебила воспитательница.

– Вы о чем?

– Не важно… Элли, я тебе всегда завидовала.

– Чему вы завидовали? Лучше не отвечайте, вам нужно лежать спокойно.

– Не надо меня обманывать. И себя. Ты смогла хотя бы попробовать, а я так и не решилась. Я знала, что ты сегодня задумала. И я помогла тебе. Прошу, не бросай меня здесь. Я такая же, как ты, и я бы тебя не бросила.

– Но, госпожа Альбина, я вас и не думала бросать. Вам просто надо дождаться помощи, она скоро должна подойти.

– Не надо это… нам не нужна помощь… нам нужно уходить. Белла, ты не оставишь меня здесь, и сама не останешься…

Глаза воспитательницы медленно закрылись, шепот затих. Я, недоумевая, ждала, что она продолжит говорить, хотя бы два слова или даже одно, хоть что-нибудь объяснит, но тщетно.

Воспитательница высказывалась в высшей степени странно, что неудивительно для тяжелораненого человека. Однако не похоже, что у нее серьезные проблемы с восприятием действительности. То есть она все понимала и пыталась до меня что-то донести.

Жаль, сумбурно и не полностью.

Ханна, отряхнув руки, потрогала запястье Альбины и невозмутимо заметила:

– Пульс есть. Что она тебе рассказывала? Вообще ничего не понятно.

Я слышала вопрос рыженькой, но не отвечала. Не до этого было. Просто сидела и смотрела сверху вниз на раненую воспитательницу. И раздумывала при этом вовсе не о ее последних словах.

Я думала о ней.

Альбина – старшая воспитательница. Это звучит. Всегда строго одетая, даже в самые жаркие дни я ни разу не видела на ней хоть что-нибудь с короткими рукавами, не говоря уже о большем. И вид с иголочки, серьезность стильно подчеркнута при помощи косметики, прически и прочих ухищрений. Теплое слово от нее услышать трудно, она слишком для этого заледеневшая. А уж придирчивая – просто ужас.

Особенно – ко мне.

Сейчас воспитательница не могла держаться строго и придирчиво. И с косметикой у нее катастрофа, не говоря уже об одежде и прочем.

Сейчас я увидела Альбину с другой стороны, чему способствовали ее последние поступки.

Особенно то, что она поехала с нами без принуждения, по своей инициативе сев за руль. И без контроля с моей стороны долго и уверенно вела грузовик, имея массу возможностей добраться до других стабов или армейских постов, я ведь большую часть пути ее не контролировала и даже не понимала, где мы едем. Но на всем пути мы не встретили никого, кроме зараженных и пикапа восточников.

Альбина сама сказала, что раскрыла мои замыслы. Не сомневаюсь, что это вполне возможно, ведь, зная меня, догадаться нетрудно. Однако не только не попробовала остановить, а даже помогла.

Зачем? И как получила она свою должность? Откуда вообще взялась эта загадочная женщина? Я помню ее серой мышкой на вторых ролях, самое серьезное, что ей доверяли, – водить во дворе хороводы с младшими группами, но еще тогда поговаривали, что у нее весьма доверительные отношения с директрисой, плюс она трудоголичка и полностью игнорирует мужчин, а значит, далеко пойдет.

Про нее много чего говорили. В том числе, что она бывшая воспитанница старшей группы, которую исключили из Цветника за какие-то прегрешения или несоответствие.

Тот еще бред. Не верю, что Ворона настолько старая, то есть я должна была застать ее обучение. О несоответствии тоже не может быть и речи, она достаточна красивая и смышленая, получается, исключать ее из Цветника не за что.

Прегрешения – вообще смешно. Числись за ней серьезные грехи, ее бы и близко к нам не подпустили, ведь к сотрудникам Цветника предъявляют высочайшие дисциплинарные требования.

Старших воспитательниц на весь Цветник четыре – должность уважаемая. Вот только сейчас, потеряв над собой контроль, отчего с лица сошло вечно всем недовольное выражение, она выглядела всего лишь младшей сестренкой Сони. А ведь та простая воспитательница с индексом возраста не выше двадцати восьми. Я, конечно, понимаю, что все можно списать на везение с внешними данными, но, определенно, дело не только в них.

Сейчас я бы не дала Альбине больше двадцати одного года. Вообще-то, она выглядит на девятнадцать без хвостика или с хвостиком мышиным, и невозможно понять, почему до меня это дошло только теперь.

Похоже, передо мной лежит та еще мастерица скрывать очевидные вещи.

И что еще она могла скрыть?

Продолжая размышлять в этом же направлении, я перевела взгляд на руку, предплечье которой до сих пор скрывалось под обрывком рукава. И внезапно в голове проскочило сразу множество мыслей, после чего не все, но очень многое стало очевидным.

Прибавив при этом высоченную кучу безответных вопросов.

Осознав свою непроходимую недогадливость, я, непроизвольно поморщившись, потерянным голосом протараторила:

– Вот ведь блин! Блин! Блин! Да это полный бред!

Неподобающее для воспитанной девушки выражение лица, и слова тоже неуместные, но удержаться было невозможно, само собой получилось.

– Ты чего? – удивилась Ханна, продолжая возиться с иглами, трубками и прочими жуткими штуковинами.

Мне сейчас не до ответов, я без остатка занята спешными похоронами своего очередного, на первый взгляд почти безупречного, плана. Ну и заодно составлением нового – абсолютно безумного и неосуществимого.

К нам приблизилась Лола, испуганным, как никогда, голосом продолжила страшно волнующую ее тему:

– Дания сказала, что на нас могут напасть зараженные.

– Могут, – с неизменно-безмятежным видом подтвердила Ханна. – Вон посмотри туда, там лепешки коровьи, на вид почти свежие и дождями не размытые, буренки здесь паслись недавно, значит, это не стаб. Зараженным коровы нравятся, так что нам и правда нельзя здесь оставаться.

– Тогда чего мы сидим?! – Мысли об охочих до человечины тварях для нашей главной блондинки – нож в сердце.

– Лола, успокойся, подожди немного, нам надо помочь Альбине. Ханна перельет ей заменитель крови, потом мы понесем ее на носилках.

– Может, сперва отнесем ее, а потом зальете, что нужно?! Ведь зараженные могут в любой момент появиться. – Лола, похоже, в двух шагах от панической истерики, ее начинает колотить. – И зачем ее вообще нести? Оставим в грузовике, пусть там дожидается помощи. Мы не сможем быстро идти с носилками, и я не вижу здесь других укрытий. Да, Лиска, точно, оставим ее здесь. Ей полезнее будет, раненых опасно переносить с места на место.

Нет, до истерики пока что больше пары шагов, трусиха мыслит вполне здраво, пусть мысли ее и дикие, неправильные, нехорошо попахивают.

– Нет, Лола, мы не оставим ее здесь, так нельзя.

– Ли, да что с тобой? Ты же ее всегда ненавидела!

– Тише, Лола, я тебя слышу, не надо повышать голос. Сейчас Ханна закончит переливание, и мы отнесем Альбину в безопасное место. Нельзя оставлять в таком месте одну из нас, здесь опасно: слишком открыто; по следу грузовика могут прийти мертвяки; все пропиталось кровью, да еще и коровы наследили, а запах навоза зараженные чуют издали.

– Одну из нас? Лиска, ты смешная или глупая? Она воспитательница, она не одна из нас. Разве забыла? Мы сами по себе, они сами по себе.

– Ты глубоко ошибаешься, – спокойно заметила я и, наклонившись, стащила с предплечья Альбины остатки рукава.

Уставившись на то, что открылось взглядам, Лола охнула, прижимая ладони ко рту, а Ханна, продолжая свою жутковатую возню, с неизменной невозмутимостью заметила:

– Элли права, своих бросать нельзя.

Про наши браслеты в среде воспитанниц ходили самые разные байки, от жутко серьезных и с виду правдоподобных до откровенно глупейших и забавных. Все их даже запомнить невозможно, да и свежие появлялись снова и снова, многим не лень забивать чужие уши чепухой.

Одно несомненно – черные или розовые квадратики, закрепленные на жестком, пронизанном крепчайшими нитями ремешке, предназначены для определения местоположения воспитанниц в любое время. Это крайне осложняет жизнь вероятным беглянкам и должно мешать похитителям.

Вещь известная, узнаваемая, носить такое сомнительное украшение может только одна категория жителей Центрального – воспитанницы Цветника. И никто другой – это важно.

То, что аналогичный браслет обнаружился на руке Альбины, – для меня шок. Получается, она никакая не строгая воспитательница, а такая же воспитанница, как все мы. То есть бесправная, как, впрочем, и сказала перед тем, как потерять сознание. Этим можно объяснить многие связанные с ней странности.

Такая, да не такая же. Ни одной из нас не позволено командовать другими, учить их, воспитывать и к тому же скрывать свою истинную сущность. Но Альбину я раскрыла только сейчас, из-за чего возникла куча вопросов, на которые здесь никто, кроме нее, не сможет ответить.